На улице Логвинов остановил Таню, и она покорно прислонилась к его плечу. Девушка не плакала, но голос ее был едва слышен:
— Так всегда. Начинает кричать, доведет себя до истерики и твердит одно и то же: нужны деньги, деньги, деньги… Бредит гарнитурами, загородными домами, машинами, поездками к морю. А с прошлого года к нам зачастила Нина Кузьминична. Вы знаете ее?
— Знаю.
— Ужасная женщина! С ее появлением мама начала выпивать. Все чаще и чаще. Потом у нее стали бывать мужчины: все комнаты пропахли табаком; я находила недопитые бутылки водки и коньяка. А мама все отрицала. Но зачем скрывать от меня?.. И эти скандалы с дедом. Мама грубила ему, требовала денег, он отказывал… Может, он тоже мешал ей? — Таня вздохнула. — Пойдемте?
Логвинов взял ее под руку.
— Знаете, — сказала Таня. — Я нашла одну фотографию. Посмотрели бы вы, какая счастливая на ней мама рядом с отцом, — он был еще жив. А на руках у папы — я. Мне тогда было несколько месяцев.
— Вы не дадите мне этот снимок? — попросил Логвинов.
— Хорошо, только с возвратом. — Таня сделала паузу и с горечью в голосе добавила: — Зачем я ушла от мамы? Надо было остаться, что-то предпринять, изменить, разогнать эту компанию. А я смалодушничала, сдалась… — И, неожиданно перейдя на «ты», закончила: — Зачем я все это говорю, ты и так все знаешь.
— Нет, Таня, по-моему, ты не сказала главного…
Глава 9
Дочь встречает меня двусмысленной улыбкой и сопровождает мой скромный ужин (сама она, не дождавшись, давно поела) многозначительными взглядами и восхитительной предупрежительностью.
Мои немые вопросы мягко игнорируются и, только когда гаснет свет и я до подбородка закутываюсь в одеяло, слышу голос дочери:
— Папа, это правда?
— Возможно, — невозмутимо отвечаю я.
— Нечего, нечего улыбаться, — угадывает мою улыбку дочь. — Ну-ка рассказывай.
— Разве есть еще что-то, чего ты не знаешь? — принимаю я условия игры.
— Эффектная женщина — ничего не скажешь! Я видела тебя с ней сегодня в кафе «Радуга». Не отпирайся.
— Разве я отпираюсь?
— Ты давно с ней знаком?
Я снова улыбаюсь:
— Не очень. Спи, девочка. Поздно уже.
— Пап, а ты у меня молодой, такой интересный — я только сегодня заметила!
Оля вихрем врывается в мою комнату. Я чувствую ее горячее дыхание на своей груди.
— Сегодня мама звонила. Послезавтра приезжает!
Вот это новость!
— Раньше срока?!
— Ну да! Соскучилась. Кстати, огорчилась, что тебя нет дома, спрашивала, где ты ходишь так поздно.
Я прижимаю к себе ее пахнущую шампунем головку. Так проходит несколько минут. Дочь невнятно говорит что-то, но я все же слышу кое-что: о каких-то велосипедных прогулках (которые помогут мне похудеть), о театре (который мы все трое горячо любим, но куда ходим так редко), о совместной поездке в березовую рощу (блаженная мечта каждого горожанина), о чтении вслух нашумевшего романа Айрис Мердок (в высшей степени интересно, когда мы сможем почитать вслух). Шепот затихает, и, придя в себя от новости, которую мне сообщила дочь, я говорю:
— Тебе завтра рано вставать, Оленька. Да и мне тоже. Давай спать.
Я провожаю ее к кровати. Поправляю подушку и одеяло, целую в подозрительно сырую щеку:
— Спокойной ночи.
Вернувшись к себе, вытягиваюсь на тахте и прислушиваюсь к размеренному ходу маятника. «Спать, спать, спать», — твержу себе, но чем упорнее я это делаю, тем дальше отступает сон, и постепенно, как заядлый курильщик к сигарете, я вновь мысленно возвращаюсь к делу Пруса.
А подумать есть о чем: Логвинов нашел слесаря, изготовившего дубликат ключа от мастерской. На одной из предъявленных фотографий слесарь узнал заказчика. Им был Христофоров Игорь Поликарпович.
Еще одна жертва, попавшая в паутину Пруса?..
Быстрее бы проходила ночь, быстрее бы настал час встречи с гражданином Христофоровым. Какие отношения связывали его с Прусом? Оперативные данные, полученные мной, характеризуют Игоря Поликарповича неплохо. На хитрого и расчетливого убийцу он не похож, но тот ли он отзывчивый и безотказный Христофоров, каким его знают соседи и сослуживцы? Может быть, его шантажировали? Или запугали?
Логвинов проверил алиби Максимова. Седьмого января с шести часов вечера и до закрытия он безотлучно сидел в ресторане гостиницы «Интурист». Налаживал «дружественные контакты» с финскими спортсменами. Вчера за такие же «контакты» его с поличным — магнитофоном, тряпками и жевательной резинкой — задержала милиция.
Во второй половине дня мы с Сотниченко съездили в УВД и получили материалы из Мурманска. Мы стояли у старенького с облезшими панелями ФТ-38 и смотрели, как из проявочного шкафа выползает широкая лента бумаги с копиями мурманских оригиналов. По мере проявления все новых документов и фотографий Сотниченко любовно поглаживал грани фототелеграфного аппарата, так что это начинало походить на ритуальный индейский танец. Не мудрено: оказывается, муж Елены Евгеньевны, Степан Андреевич Обухов, жив и здоров. Он и не думал умирать, а, женившись второй раз, лишь переменил фамилию. Елена Евгеньевна, попросту говоря, обманула следствие, точно так, как обманывала свою дочь на протяжении многих лет. Но, выходит, и мы обманули Таню: правда о ее отце стала известна Логвинову сегодня днем.
Из фотодокументов выяснилось, что в 1961 году Степан Андреевич Обухов был осужден народным судом за хищение государственной собственности и приговорен к трем годам лишения свободы. Через год Елена Евгеньевна подала заявление о разводе. Суд их развел, после чего Обухова вместе с дочерью, которой к тому времени едва исполнилось два года, уехала из Мурманска. Она, очевидно, не хотела травмировать Таню и стала говорить ей, что отец ее был шахтером и погиб в результате несчастного случая на шахте. То же самое она сообщила Соловьеву.
Можно понять, зачем она врала дочери, но почему обманула следствие? Впрочем, она была просто последовательна. Это чем-то напоминает скрупулезную продуманность обстановки в ее квартире.
Что касается Степана Андреевича, то его судьба складывалась так: отбыв положенный срок, он женился на гражданке Левиной и взял ее фамилию. Однако новая фамилия не помогла ему. Через два года он снова предстал перед судом. На этот раз за спекуляцию. Отбыв пять лет, Левин вернулся в Мурманск, где и проживает в настоящее время. Полгода назад он развелся со второй женой. Излишне говорить, почему Логвинов скрыл эти сведения от Тани: ей и так нелегко.
Где-то на грани сна, когда реальность растворяется в темноте комнаты и исчезает, последнее, о чем я думаю, это номер на спичечном коробке. Чем больше становится известно по делу Пруса, тем больше уверенность, что он имеет прямое отношение к сделке по перепродаже дома…
Они сидели в конторке мастера цеха. Сюда через тонкую фанерную перегородку доносился гул работающих станков, скрежет металла и мелодичный звон стальных заготовок.
Христофоров, бледный, как полотно, старался не смотреть в глаза Скаргину. Его впалые щеки и раздвоенный подбородок ежесекундно вздрагивали, тяжелые мозолистые руки были неспокойными — то терли чернильное пятно на линолеуме, которым был покрыт стол, то гнули канцелярские скрепки, рассыпанные по столу.
— Так и будем молчать? — спросил Скаргин.
Христофоров собрал на лбу морщины, сделал глубокий вдох, собираясь что-то сказать, но выпустил из легких воздух и снова уставился невидящим взглядом в перегородку, испачканную потеками лиловой краски. Он был похож на провинившегося школьника, который попал в кабинет директора школы из-за разбитого окна.
— Придется сначала, — сказал Скаргин. — У нас есть достоверные сведения о том, что вы, Игорь Поликарпович, в декабре прошлого года обратились в мастерскую номер три горприбор-бытремонта с просьбой изготовить дубликат ключа. Так?
— Так, — едва слышно отозвался Христофоров.
— При этом вы пояснили слесарю, что супруга и вы работаете в разных сменах и вам необходимо иметь два ключа. Так?
— Так.
— Между тем вы не женаты.
— И не был, — еще тише сказал Христофоров.
— Ключ, который вы отнесли в мастерскую, тоже не ваш.
— Не мой, — вторил Игорь Поликарпович.
— Он от двери мастерской по ремонту электробритв, куда вы приходили под предлогом починки своей бритвы в декабре прошлого года. Так?
— Все так.
— Там вы и похитили ключ.
Христофоров сломал скрепку.
— Почему вы молчите, Игорь Поликарпович?
— Я никогда и ничего не крал.
— Но ключ вы украли, — сделав ударение на слове «ключ», сказал Скаргин.
— Нет, — упрямо возразил Христофоров.
Как же он оказался у вас?
— Мне его дали.
— Кто?
— Нина Кузьминична.
— Арбузова?
— Да.
Теперь за скрепки взялся Скаргин.
— Она дала вам ключ? Зачем?
— Попросила сделать дубликат.
— А для чего? Она вам объяснила?
— Нина Кузьминична сказала, что ничего плохого в моем поступке не будет, что она воспользуется ключом, чтобы восстановить справедливость.
— Интересно, каким образом можно восстановить справедливость с помощью украденного ключа?
Христофоров помедлил с ответом.
— Я только потом понял, что ключ ворованный, — пробормотал он. — Она сказала, что достала его, и я не подумал, как, откуда, а когда уже сделали дубликат, удивился: как же ей удалось достать ключ? — Христофоров, ища поддержки, посмотрел на Скаргина. — Не мог же Фролов сам отдать.
— Расскажите все по порядку, Игорь Поликарпович.
— Она, — начал Христофоров и поправился — то есть Арбузова, сказала мне, что когда-то занимала у Фролова деньги — пятьсот рублей. Через некоторое время с трудом собрала нужную сумму и отдала долг, но Фролов оказался мошенником — не захотел вернуть расписку, спрятал ее в своем шкафу на работе.
— Значит, на работе? В шкафу?
— Да, — простодушно подтвердил Христофоров. — Нина Кузьминична боялась, что Фролов через суд может потребовать от нее еще пятьсот рублей сверх возвращенного долга. Тогда она задумала рано утром или поздно вечером проникнуть в мастерскую и взять из шкафа расписку.