Премьера на Бродвее, вечер в открывшемся ночном заведении, концерт в Центральном парке. Все их действия запечатлевались, имена и лица украшали газеты, их помещали на обложку «Роллинг стоунз», «Пипл» и «Ньюсуик». У них просила интервью Барбара Уолтере.
Когда это пристальное внимание начинало выводить Эмму из терпения, она напоминала себе, что именно о такой жизни мечтала в пансионе. Однако действительность оказалась гораздо изнурительнее и скучнее, чем она предполагала.
«Первый год брака самый тяжелый», — постоянно говорила себе Эмма. Он требует усилий и терпения. Если замужество и жизнь в целом оказываются не такими увлекательными, как представлялись, значит, она просто чересчур старается.
— Ну же, милочка, у нас вечеринка. — Дрю повернул жену к себе. Плеснув ей в бокал минеральной воды, привлек к себе, приглашая танцевать. — Расслабься, Эмма.
— Я устала.
— А ты вечно устала!
Когда Эмма попыталась отстраниться, его пальцы вонзились ей в спину. Она три ночи работала в фотолаборатории. До выставки оставалось всего шесть недель, Эмма страшно нервничала и злилась, потому что муж не проявлял никакого интереса к ее работе, потому что лишь два часа назад объявил о приходе нескольких друзей.
В квартиру набилось сто пятьдесят человек. Гремела музыка. И такие «маленькие» сборища происходили все чаще. Недельный счет за спиртное доходил до пятисот долларов. Нет, Эмме не жалко денег. Дело не в них. И даже не во времени, если речь идет о друзьях. Но число друзей катастрофически увеличивалось, они приводили уже своих друзей и подружек. На прошлой неделе, когда все разошлись, в квартире был полный разгром. Софу залили. О восточный ковер ручной работы загасили сигарету. Но хуже разбитой вазы из баккара и пропавшей конфетницы из лиможского фарфора были наркотики.
В комнате для гостей Эмма обнаружила незнакомых людей, нюхающих кокаин. Эта комната, как она надеялась, скоро должна стать детской.
Дрю обещал, что впредь такого не будет.
— Ты злишься потому, что Марианна не пришла.
«Не была приглашена», — мысленно поправила Эмма и пожала плечами:
— Дело не в этом.
— С тех пор как она вернулась в Нью-Йорк, ты проводишь с ней больше времени, чем со мной.
— Дрю, мы не виделись с ней около трех недель. У меня со всем нет времени.
— Однако у тебя хватает времени крутить хвостом.
— Я иду спать.
Эмма пробралась сквозь толпу, не обращая внимания на оклики и смех. Дрю поймал ее на лестнице, и вонзившиеся в нее пальцы дали ей понять, что он не менее разъярен, чем она.
— Пусти меня, — задыхаясь, сказала она. — Вряд ли ты хочешь затеять драку на глазах у своих друзей.
— Значит, перенесем ее наверх.
Стиснув жену так, что она вскрикнула, Дрю потащил ее за собой.
Эмма приготовилась к объяснению. Более того, даже радовалась предстоящей ссоре с криком. Но, войдя в спальню, она застыла на месте.
Ее антикварным зеркалом воспользовались, чтобы нюхать коку. Четверо, хихикая, склонились над туалетным столиком. Коллекция старинных флаконов из-под духов была бесцеремонно отодвинута в сторону.
Один лежал на полу, разбитый вдребезги.
— Убирайтесь отсюда!
Четыре головы взметнулись, и на Эмму уставились четыре пары удивленных, бессмысленных глаз.
— Вон! Убирайтесь ко всем чертям из моей спальни, убирайтесь ко всем чертям из моего дома!
Прежде чем Дрю успел остановить жену, она схватила ближайшего мужика, вдвое превосходившего ее весом, и потащила к двери.
— Эй, слушай, мы поделимся.
— Убирайтесь, — повторила она, волоча его к двери. Наконец они заторопились прочь. Одна из женщин остановилась и потрепала Дрю по щеке.
Захлопнув дверь, Эмма повернулась к мужу:
— С меня довольно. Я хочу, чтобы эти люди ушли и больше здесь не появлялись.
— Вот как? — тихо сказал Дрю.
— Тебя это не волнует? Совсем? Здесь же наша спальня. Господи, Дрю, посмотри, они же лазили ко мне в шкаф! — Разъяренная Эмма схватила ворох одежды. — Одному богу известно, что они украли и сломали на этот раз. Но хуже всего другое. Я даже не знаю их, а они принимают наркотики в моем доме. Я не потерплю наркотиков в своем доме.
Она увидела, как Дрю отвел руку назад, однако не придала значения. В следующее мгновение он с такой силой ударил ее по щеке, что Эмма не удержалась на ногах. Упав на пол, она ошарашенно потрогала рассеченную губу.
— В твоем доме?
Дрю поднял ее на ноги и грубо потащил за собой. Эмма больно ударилась о туалетный столик, любимая лампа от Тиффани разлетелась вдребезги.
— Испорченная сучка! Твой дом?
Слишком пораженная, чтобы сопротивляться, она только сжалась, когда муж двинулся на нее и швырнул на кровать. Рев музыки заглушил ее крик.
— Наш дом. Хорошенько запомни это. Он такой же мой, как и твой. Все здесь в такой же степени мое, как и твое. Не смей мне указывать. Думаешь, ты можешь запросто унизить меня и тебе это сойдет с рук?
— Я не… — Эмма осеклась, когда он снова поднял руку.
— Так-то лучше. Я дам тебе знать, когда захочу услышать твой скулеж. Всегда было по-твоему, да, крошка Эмма? Не станем делать из сегодняшнего вечера исключение. Посиди здесь в одиночестве. — Дрю схватил телефонный аппарат, швырнул его о стену, вышел и запер дверь.
Эмма свернулась калачиком на постели, оцепенев от ужаса, даже не чувствуя боли. «Это кошмарный сон», — подумала она. У нее и прежде бывали такие сны. Она вспомнила пощечины и крики, среди которых прожила первые три года своей жизни.
Испорченная сучка.
Кому принадлежал голос? Джейн или Дрю?
Поежившись, Эмма протянула руку к маленькому черному псу. Обняв его, она заснула в слезах.
Открыв на следующее утро дверь спальни, Дрю равнодушно взглянул на спящую жену. Одна сторона лица у нее заплыла от синяка. Надо проследить за тем, чтобы Эмма пару дней не выходила на люди.
Не стоило терять выдержку. Это доставило удовольствие, но было глупо. Хотя Эмма сама постоянно провоцирует его. А он делает все возможное, не так ли? Невзирая на сложности. Ведь спать с ней — как будто класть себе в постель дохлую рыбу. И она постоянно болтает о своей проклятой выставке, часами сидит в лаборатории, вместо того чтобы заботиться о нем.
На первом месте его работа, его нужды. Пора ей это понять.
Жена должна заботиться о муже. Для того он и женился на ней. Должна помогать ему достичь того, к чему он стремится.
Возможно, неплохо, что он ее немного поколотил. Теперь она подумает дважды, прежде чем ослушаться его.
Но сейчас, когда он показал ей, кто главный, можно позволить себе великодушие. Малышка Эмма, так мало требуется усилий, чтобы управлять ею.
— Эмма. — Осторожно, стараясь не наступить на осколки лампы, Дрю подошел к кровати. Эмма открыла глаза, и он увидел в них страх. — О, малышка, прости.
Она вздрогнула, когда он провел рукой по ее волосам.
— Не знаю, как все произошло. Я потерял ощущение реальности и заслуживаю того, чтобы меня держали взаперти.
Эмма молчала. Ей будто бы слышались жалобные оправдания матери.
— Ты должна простить. Я так люблю тебя. Дело в том, что ты закричала на меня, обвинила, а я не виноват. — Взяв ее не гнущиеся пальцы, Дрю поднес их к губам. — Конечно, этот сброд не имел права находиться здесь, в нашей комнате. Но яне виноват. Я бы и сам вышвырнул их отсюда, — солгал он. — Просто обезумел от ярости, когда увидел их здесь. И тут ты набросилась на меня.
Эмма снова заплакала, из-под ресниц медленно покатились слезы.
— Я больше никогда не сделаю тебе больно, Эмма. Клянусь. Если хочешь, я уйду. Можешь развестись со мной. Одному богу известно, что я буду делать без тебя, но я не стану тебя отговаривать. Просто все наложилось одно на другое. Альбом продается неважно, не так, как мы ожидали. Премия «Грэмми» прошла мимо нас. И… я постоянно думаю о ребенке.
Закрыв лицо руками, он тоже заплакал. Когда Эмма осторожно прикоснулась к его руке, Дрю едва не рассмеялся, но упал на колени перед кроватью:
— Пожалуйста, Эмма. Конечно, то обстоятельство, что ты набросилась на меня с несправедливыми обвинениями, совсем не оправдывает мой поступок. Дай мне еще шанс, я сделаю все, чтобы исправиться.
— Будем надеяться, — пробормотала она. Уткнувшись в одеяло, Дрю ухмыльнулся.
Глава 31
Вечеринки прекратились. Иногда в гости приходили люди, с которыми Эмме было уютно, но толп незнакомцев в ее доме уже не было. Дрю оставался ласковым и предупредительным, каким Эмма помнила его до свадьбы. Она убедила себя, что гнев и жестокость — всего лишь случайность.
Она спровоцировала мужа. Дрю напоминал об этом достаточно часто, чтобы заставить ее поверить. Она хотела обвинить его в том, к чему он не имел отношения, набросилась на него, вместо того чтобы поддержать и поверить. А если муж порой выходил из себя и Эмма замечала в его глазах ярость, видела стиснутые кулаки или сжатые губы, он всегда находил убедительные объяснения, как и чем она разгневала его.
Ссадины зажили. Боль прошла. Дрю делал вид, что интересуется фотографией, хотя намекал, что хобби, как он называл ее работу, отвлекает Эмму от супружеских обязанностей и мешает поддерживать мужа и помогать ему добиться успеха.
Если кому-то нравится смотреть на то, как старухи кормят голубей, почему его жена должна надолго уходить из дома, чтобы вернуться с несколькими черно-белыми снимками болтающихся по парку людей?
Конечно, муж обойдется и бутербродом, даже если работал шесть часов подряд. Судя по всему, он должен сам тащить белье в прачечную, хотя все утро занят на встрече. Раз ее работа так чертовски важна, он еще один вечер сам развлечет себя.
Но все свои замечания Дрю неизменно сдабривал комплиментами. Она выглядит так соблазнительно, когда занимается, готовкой у плиты. Как хорошо приходить домой и видеть, что она ждет его.
Возможно, Дрю слишком давил на нее, указывая, как одеваться, какие вещи покупать, как укладывать волосы, но, в конце концов, имидж жены не менее важен, чем его собственный.