После обеда мы вернулись на фронт и застали остальных в патовой ситуации. Пехота залегла на позициях, немецкие противотанковые орудия работали, солнце жарило нестерпимо, и ничего не менялось. Вокруг валялось огромное количество недавно выкопанных мин: противотанковые похожи на дрянные сундуки для инструментов, противопехотные смахивают на дрянные же сигарные коробки. Вокруг позиций эскадрона Джорджа ходили солдаты с острыми альпенштоками, прощупывая поля, чтобы обнаружить побольше мин, а Джордж сидел во главе длинной вереницы бронемашин и ждал. Эскадрон Поппи попал под обстрел. Нас слегка обстреляли накануне вечером в нашем лагере – в целом все выглядело так, будто все возьмут паузу и дадут поработать артиллерии.
День вышел беспокойным, хотя линия фронта никак не изменилась. Потери были незначительными, лишь несколько машин повредило во время обстрела. Дальше полк получил приказ отступить и передать позиции пехоте. Видимо, так выглядит война в бронетанковом полку: в первый день происходит очень много всего, во второй ты сидишь в стогах сена, а на третий тебя вдруг выдергивают с фронта. Уланы были довольны первой за три недели возможностью отдохнуть, так что мы вернулись на место, где уже стояли лагерем, и весь полк тем вечером пытался помыться в переносных холщовых рукомойниках или с помощью итальянских оросительных труб.
На следующее утро солдаты пришли на службу в церковь, и каждый выглядел безупречно. Если пятеро мужчин прожили в броневике достаточно долго, он постепенно становится для них чем-то вроде туристического трейлера. Это и бар, и холодильник, и сундук, и туалетный столик, а еще резвая стальная машина, из которой торчат пулеметы. Капеллан Джонни – ему лет тридцать, и ему нравится быть солдатом – отслужил мессу довольно робко, будто чувствовал себя не в своей тарелке. На службу пришли и деревенские: старушки и молодые женщины с кружевными косынками на головах и четками в руках. В церкви над алтарем висела очаровательная картина: волхвы видят Вифлеемскую звезду, и пес рядом с ними тоже задрал голову и смотрит на нее.
На службе чистые загорелые лица поляков спокойны, почтительны и немного печальны. Среди них стоял майор – немцы помиловали его, и ему приходилось сначала прислуживать фельдфебелям, а потом работать на огромной ферме вместе с другими рабами-поляками. Он сбежал оттуда, и еврейская подпольная организация тайно вывезла его из Польши через Чехословакию и Венгрию. Он не знал, где его жена, и не получал никаких вестей от нее уже пять лет. Рядом с майором стоял Майк, его заместитель, очень молодой, светловолосый и одинокий – с тех пор как его брат погиб в Италии этим летом. Майк с братом бежали в Японию через всю Россию по Транссибирской магистрали, выдавая себя за студентов, которые едут к какой-то выдуманной богатой тетушке в Токио, и сумели вернуться в Египет и в свой полк за неделю до битвы у Тобрука. Был здесь и боксер Хростек, квадратный и крепкий, как дерево, его работой было обнаруживать и обезвреживать мины, чтобы расчистить путь бронемашинам. Недавно ему давали двухдневный отпуск, чтобы он женился на польской медсестре, которая вступила в Польский корпус после четырех лет пребывания в русском трудовом лагере. Первую невесту Хростека убило гестапо, а перед этим ее пытали, чтобы она рассказала, что знает о подполье. Все они стояли здесь, на службе: офицеры и рядовые, друзья и товарищи, – у каждого за плечами собственный длинный путь, и впереди тоже ждет долгая, неясная дорога.
В конце службы они спели свою национальную молитву. Музыка приятна и нетороплива, их голоса уносились через открытую дверь церкви в солнечную, полную мух деревню.
«Боже, долгие века Ты заботился о нашей стране и сохранил ее великолепной; щитом любви Твоей Ты защищаешь нашу родину от несчастий, постигших ее; к Твоему алтарю мы приносим наши молитвы и просим Тебя благословить нашу страну и освободить».
Сильные печальные голоса умолкли, и в церкви воцарилась тишина. Солдаты вышли под жаркие лучи солнца, чтобы отдохнуть и провести субботу в мире – а потом снова сражаться, километр за километром на длинной дороге домой.
Готская линия
Сентябрь 1944 года
Разрушенная деревня, асфальтовая дорога и розовато-бурый холм – так выглядела Готская линия с того места, где мы стояли. К деревне, дороге и холму вела пыльная заминированная тропинка, на которой канадская пехота ждала сигнала к наступлению. Канадцы стояли колонной по одному, на большом расстоянии друг от друга, никто не разговаривал, даже их лица ничего не выражали. С холмов позади с непрекращающимся грохотом била наша артиллерия, но никто не обращал на нее внимания. Все слушали, как впереди, словно дятел, застучал немецкий пулемет, и смотрели на небо слева, где из-за разрывов снарядов повисли маленькие темные облачка.
Прямо перед нами работал бульдозер в свойственной бульдозерам манере – как бы не замечая ничего вокруг, по правилам собственного бульдозерного мира. Машина пыталась засыпать часть глубокого противотанкового рва, который немцы вырыли вдоль Готской линии. Бульдозер загреб широким стальным ковшом две мины; они взорвались, машину слегка тряхнуло, водитель снял пробковый шлем и выругался. Офицер пехоты что-то крикнул ему, и водитель повернул большую машину: теперь между ее ковшом и заминированной частью тропы осталось расчищенное пространство шириной примерно в полметра. В этот узкий зазор и пошла пехота. Каждый солдат казался очень одиноким, когда медленно и неуклонно двигался навстречу холмам, которых не мог разглядеть, навстречу любой опасности, которую они таят.
Великая Готская линия, которой немцы грозили с тех пор, как союзные войска прорвали линию Гитлера[52], в иных обстоятельствах представляла бы собой очаровательную горную гряду в Апеннинах. Вокруг ясная, располагающая к мечтаниям погода, какая бывает только на исходе лета; холмы изгибаются под небом, чья синева напоминает о море; жаркими безветренными ночами горы видятся лишь темными округлыми очертаниями под луной.
Вдоль Эмилиевой дороги, окаймляющей подножия холмов, немцы взорвали все деревни, превратив их в бесформенные груды кирпича, чтобы ничего не перекрывало линию огня. Перед уничтоженными деревнями они вырыли длинный противотанковый ров. Перед рвом вырубили все деревья, протянули колючую проволоку среди поваленных деревьев, на склонах берегов и на мелководье реки Фолья – а еще щедро рассыпали, словно семена, бесконечные мины в форме грубых деревянных коробочек, маленьких ржавых консервных банок, плоских металлических блинов – в Италии нет оружия примитивнее и смертоноснее.
На холмах, где начинается сама Готская линия, немцы выстроили и замаскировали бетонные пулеметные доты, теперь они опоясывают холмы и простреливают все подступы к ним. Они вкопали в землю танковые башни, оборудованные длинными тонкими 88‑миллиметровыми орудиями, чтобы никакие танки и бронемашины не прошли по холмам. Добавили еще мин. Взяв за основу творение природы, они превратили этот прекрасный ландшафт в шестикилометровую смертоносную полосу препятствий, где каждый шаг нашего наступления нарвется на сосредоточенный огонь.
И это ужасно – умирать на исходе лета, когда ты молод и уже долго сражался, когда всем сердцем скучаешь по дому и тем, кого любишь, когда знаешь, что немцы все равно проиграют. Только дурак или лжец будет отрицать, что это ужасно, так что в эти дни каждый погибший – еще большее горе, ведь кажется, что конец этой смертоносной трагедии так близок.
Канадцы прорвали Готскую линию, найдя слабое место в немецкой обороне. Мне стыдно писать это предложение, потому что нет слабых мест там, где столько мин, где пулеметы «Шпандау», где длинные 88‑миллиметровые орудия, и если вы хоть раз в жизни видели, как сгорает танк вместе с экипажем, рассуждать о слабости вам больше не захочется. Но если сравнивать с другими участками Готской линии, видимо, оборона немцев в этом месте была не настолько крепка – или это канадцы оказались покрепче, – так что они переправились через заминированную реку, миновали разрушенные деревни, прошли по асфальтовой дороге и вверх на холмы, направляли в образовавшуюся брешь все больше людей и танков, заливали немецкие позиции артиллерийским огнем, подавляли их бомбардировками с помощью ВВС – и через два дня вышли на другую сторону Готской линии на Адриатическое побережье. Но многое произошло перед этим.
Во-первых, основные силы Восьмой армии за три дня втайне от немцев переместились из центра Италии на восток, к Адриатике. И это снова звучит просто, когда написано одной фразой. А на деле это означало, что на три дня и три ночи извилистые объездные дороги через Апеннины и широкие шоссе, буквой V спускающиеся на юг от Флоренции и поднимающиеся обратно в районе Анконы, заполнило такое количество транспорта, какого большинство из нас не видело никогда в жизни. Грузовики, бронемашины, танки, самоходные орудия, джипы, мотоциклы, санитарные машины забили все дороги, и не было ничего необычного в том, чтобы ехать тридцать километров в течение четырех часов. Поток машин стер дороги в порошок, наносы пыли достигали полуметра в толщину, и всякий раз, когда удавалось чуть набрать скорость, пыль вскипала под колесами, как вода. Лица у всех были зеленовато-белыми от пыли, слепящим туманом она поднималась вокруг движущейся армии и застывала над землей густой коричневой мглой.
Дорожные указатели тоже выглядели фантастически, потому что более ста тысяч человек, не знавших итальянского, шли через незнакомую им страну, пытаясь отыскать места, которые нелегко найти даже на пустых дорогах и при отличном знании языка. Сами дороги отмечали придуманными специально для операции символами: изображениями животных или предметов. На указателях красовались кодовые номера каждого подразделения, информация о дорогах (взорванный мост, кратер, мины, трудные повороты), ориентиры, где расположены пункты первой помощи, бензоколонки, ремонтные станции, пункты содержания пленных… Особенно чудесным был знак, который придумали поляки, чтобы предупредить, что в районе свирепствует малярия, – большая зеленая голова м