4. Сохраняете ли вы черновики стихотворения? А компьютерные черновики (если вы пользуетесь компьютером)?
М. Айзенберг: Стыдно признаться, но я обычно сохраняю те черновые записи, где остается много не вошедшего в окончательный вариант. Смысл этого действия мне самому не очень понятен: заглядывать туда совсем не интересно.
М. Амелин: Так как я записываю стихи в большие амбарные книги, то естественно их приходится оставлять, поскольку в них часто остаются недоделанные вещи, которые вылеживаются годами, пока не настает их срок. Для некоторых он, возможно, не настанет никогда.
Д. Быков: Боже упаси. Стыд какой.
Д. Веденяпин: Тетрадки с черновиками остаются обычно. Хотя иногда я их выбрасываю, не «трясясь над рукописями». В компьютере черновики не сохраняю.
С. Гандлевский: Черновики на бумаге когда-то сохранял, как сохраняют на память открытку или программку консерватории. Компьютерных черновиков у меня нет, поскольку работа над стихотворением ведется на одной и той же компьютерной странице и рано или поздно беловик вытесняет черновые наброски.
Н. Горбаневская: Записные книжки (иногда с отдельными, очень немногими переделками) сохраняю. Компьютерных черновиков у меня нет, так как записываю стихи сразу в файл, где стоят предыдущие.
М. Гронас: Не сохраняю (но у меня, кажется, нет черновиков как таковых).
О. Дозморов: Черновики (к счастью) не сохраняются. Зато очень удобно записывать наброски и идеи в подзамочных записях в фейсбуке. К ним всегда можно вернуться, даже на телефоне. Если стихотворение в итоге меняется настолько, что появляется смысл сохранить отдельно какой-то вариант, я это делаю. Иногда дело доходит до трех вариантов, но в итоге публикуется один. Если что-то менялось в уже опубликованном в фейсбуке тексте, то в истории изменений остаются все варианты, но специально я не фиксирую изменений.
Т. Кибиров: Черновиков я уже лет двадцать пять не сохраняю ни в каком виде.
М. Кукин: Да, черновики сохраняю. Никогда не знаешь, что из отброшенного может пригодиться, если будешь дожимать это стихотворение, доводить его до конца.
А. Кушнер: Черновики уничтожаю, и рукописные, и компьютерные. Но всю жизнь от руки записываю стихи, по мере из создания, в общие тетради, – их накопилось несколько десятков. Впрочем, разонравившиеся, неудачные стихи из этих тетрадей вырываю.
Л. Лосев: Да, они сохраняются в записных книжках. Иногда к стихотворению, которое сразу не получилось, я, листая записную книжку, возвращаюсь. Иногда даже через годы.
В. Павлова: Черновики уничтожаю. Компьютерных черновиков у меня нет.
В. Полозкова: Рукописные – часто, компьютерные – никогда.
Л. Рубинштейн: Нет, не сохраняю. И раньше, и теперь. За исключением тех случаев, когда черновик (точнее, поэтика черновика) сам по себе не является элементом произведения.
О. Седакова: Почти никогда не сохраняю черновики.
Е. Симонова: Весь хлам выбрасываю. Черновики – это тем более хлам: и потому, что занимает место, которое можно было бы освободить для чего-то полезного, и потому что меня интересует только итог. Много лет – ни одного черновика (и не будет их), и я этим счастлива.
Е. Фанайлова: Бумажные черновики да. Компьютерные крайне редко, как версии.
А. Цветков: Компьютер черновиков не оставляет, в конце работы остается чистовик. Телефонные заметки стираю, если попадут под руку.
Г. Шульпяков: Нет, компьютерные не сохраняю. А других у меня нет.
5. Опишите, пожалуйста, возможно более подробно, как текст стихо творения из Вашей головы переносится на компьютерный монитор (если Вы пишете стихи, используя компьютер)?
М. Айзенберг: См. выше.
М. Амелин: См. сказанное выше.
Д. Быков: Записываются вразнобой пришедшие в голову куски, с большими пробелами. Потом эти пробелы постепенно заполняются.
Д. Веденяпин: Я просто перепечатываю рукописный текст. Так что это уже не «из головы», а с бумаги. Довольно часто в процессе печати происходит правка, обычно небольшая.
С. Гандлевский: Узловые слова или словосочетания могут храниться в сознании годами – из них со временем могут вырасти стихи, как кристаллы. Под эти «эмбрионы» мной заведена папка в компьютере (раньше, в докомпьютерную пору, был пронумерованный список замыслов в рабочей тетради). В каждом файле может быть строфа, несколько слов, вроде ключа к тональности и настроению будущего опуса. Или это может быть абракадабра – «рыба» какого-нибудь необычного, случайно пришедшего в голову, размера или строфы. Будто у меня есть запонки по вкусу; дело за малым: сшить в тон запонкам костюм и найти человека, которому это одеяние было бы к лицу. Раньше меня такой обратный порядок деятельности удивлял, теперь я к нему привык. Толчок к сочинительству я зафиксировать не могу, как не можем мы обозначить границу между сном и бодрствованием. Но явно, что этот «толчок» сопряжен с каким-то повышением восприимчивости вообще. Потому что я (как, наверное, и большинство людей) плохо помню будни, путаюсь, когда и где что-то произошло, но, как правило, запоминаю окружающие мелочи, обстановку, где меня «осенило»: скажем, когда мне пришла в голову такая-то строка, была осень, моросил дождь, я шел в булочную в 1-м Новокузнецком…
Н. Горбаневская: Согласно вышеизложенному, ответа на этот вопрос у меня быть не может.
М. Гронас: Просто записываю текст в файл.
О. Дозморов: Когда стихотворение готово в уме (то есть я его вижу внутренним взором, построфно, причем в напечатанном виде – думаю, что это влияние опыта компьютерного набора), хотя бы на 70–80 % или полностью, и если оно не забылось (а это для меня основной показатель того, что его существование имеет смысл; вспоминать забытое я не буду, бог с ним), то я фиксирую текст в электронном виде. Раньше в начале года я заводил для этого отдельный файл, а теперь просто набираю текст в фейсбуке, в отдельной подзамочной записи. Следующий этап – работа над текстом, его доводка, причем в разной степени рерайта, когда это, конечно, требуется. Иногда рерайт начинается уже в процессе набора. Затем текст с различной степенью выдержки публикуется (примерно каждый второй, остальные остаются скрытыми и потом уничтожаются или на всякий случай остаются), но его чистовая доводка тем не менее продолжается. Иногда идеи возникают после публикации, а бывает, что в комментариях мелькают дельные советы или замечания. Таким образом, публикация есть одновременно и коллаборация. В общем, культура соучастия.
Т. Кибиров: См. ответ на первый вопрос.
М. Кукин: Частично я уже ответил выше. Начинается все с первых слов, иногда нескольких строк (не всегда это первая строка стихотворения). Бывает, что общий замысел – тема, тональность, композиция – уже есть в голове заранее, но это не общее правило… Когда пишу первую редакцию текста, то покрываю экран словами сразу в столбик, т. е. я пишу строфами, иногда с пропусками не найденных сразу точных слов или с записью нескольких вариантов. Т. к. на экране сложно писать слова выше/ниже строки или сбоку на полях, под углом, и сложно зачеркивать и писать поверх зачеркнутого, а все варианты, в том числе и отброшенные, хочется сохранить, то специально для гаджетов у меня со временем появилась своя система условных обозначений – для записи черновиков. Например, зачеркнутое слово я отмечаю знаком //, следом ставлю / и пишу то, что на бумаге написал бы сверху над зачеркнутым. Есть и другие условные обозначения, например, активно пользуюсь знаком «?» и кнопкой Enter, сдвигая ниже отброшенные варианты строк и строф. К этой системе быстро привыкаешь, она удобна и проста в использовании для создания первой редакции и последующей редактуры.
А. Кушнер: Не представляю, как это делается.
Л. Лосев: Не использую.
В. Павлова: См. 4.
В. Полозкова: Могу рассказать про блокнот – есть тексты, написанные сразу набело, без единого исправления, созревшие целиком, пока шел до блокнота. Есть хроника таких мук, ни единого уцелевшего слова из первоначального варианта, все переставлено местами и дописывалось на полях при нехватке места – такое люблю перечитывать больше всего.
Л. Рубинштейн: Не то что подробно, но и вообще никак описать не могу. Потому что не знаю. Потому что никогда фиксирую этапы этого процесса. Просто я в какой-то момент (независимо от «головной» или «письменной» стадии работы) начинаю понимать, что вот эта бесформенная груда букв и слов обретает осмысленную структуру, то есть постепенно становится произведением.
О. Седакова: Этого не происходит.
Е. Симонова: Я просто записываю. Иногда заранее обдумываю примерно текст, а потом просто быстренько пишу. Потом быстро правлю, потом сразу публикую в фб, потом в течение дня правлю по мелочи, если что-то смущает. А потом забываю про него почти навсегда.
Е. Фанайлова: Очень просто переносится, так же как и запись рукой и ручкой, просто диктуется из головы.
А. Цветков: По-разному. Либо начинаю с какой-то фразы, застрявшей в мозгу, либо просто сажусь перед пустым монитором и пытаюсь генерировать.
Г. Шульпяков: При написании верлибра важно видеть текст, поэтому текстуальную форму для такого стихотворения я создаю путем бесконечной редактуры на мониторе. Но идея текста все равно решается в голове. Без ее, даже смутного, наличия за компьютер садиться бессмысленно, сам текст ничего за тебя не сделает.
6. Читаете ли Вы чужие стихи с экрана компьютера?
М. Айзенберг: Приходится читать, но делаю я это очень неохотно. Мне кажется, что чтение стихов с экрана не дает полноценного контакта с прочитанным, а является своего рода ознакомление.
М. Амелин: Да, читаю.
Д. Быков: Постоянно.
Д. Веденяпин: