Мы бесплатно раздавали презервативы и устраивали семинары безопасного секса и СПИД-консультации, а также предоставляли психологическую поддержку детям, перенесшим сексуальное насилие, и проституткам. При этом, сотрудники использовали деньги благотворителей для устройства походов детей в Нью-Йоркский музей секса, в котором пропагандируются все мыслимые формы половой распущенности и дегенерации.
На работе царила гнетущая сексуальная атмосфера. Мне на почту постоянно приходили порнографические письма, к моему рабочему столу подходили мужчины и отпускали грязные комментарии о моём теле. После очередного такого грязного замечания мне сказали: «В другом месте это было бы сочтено сексуальным домогательством, но это — «Стритворк!». Гомосексуалисты в подробностях описывали свои сексуальные приключения предыдущей ночью. Мужчины на работе всё время демонстрировали женщинам свои гениталии, и никто никому не жаловался и никуда об этом не сообщал.
В «Стритворке» проводилась политика ненасилия, но, вместе с этим, мы помогали скрываться отъявленным преступникам. Даже когда сотрудники знали, что этот человек насиловал, грабил или даже покушался на убийство, они прятали его оружие, снабжали его ложным алиби и всячески затрудняли полицейские расследования, не позволяя «белому дьяволу» настичь ещё одного «прекрасного чёрного парня».
Во время выборов 2008 года «Стритворк» делал всё возможное, чтобы регистрировать уличную молодёжь и собирать их голоса Бараку Обаме. Этот процесс включал в себя раздачу бесплатных карточек на метро, продовольственных ваучеров в «МакДональдс» и других подарков, получаемых от благотворительных организаций. Но ведь, пытаться влиять на выборы противозаконно для некоммерческой организации! (в том числе и так избирали в демократической Америке негра Обаму. Ничем не лучше наших раздачи гречки, устройства каруселей с голосами и других способов подкупа избирателей и предвыборных подлогов, — перев.).
Все стандартные правила этикета и профессионализма считались «белыми». Взамен них руководство «Стритворка» рассматривало устроение вечеринок с наркотиками и алкоголем и секс среди сотрудников важной составляющей рабочей атмосферы. Сотрудников, не принимавших участия в этих оргиях, бойкотировали и, в конце концов, те оказывались перед Дэйвидом Нишем, гомосексуалистом, вице-президентом и ведущим менеджером ежедневной деятельности «Стритворка». Обвинив такого работника в том, что он «некомандный игрок», его либо выгоняли, либо разными способами вынуждали уходить.
Все расовые аспекты в «Стритворке» были поставлены с ног на голову. Однажды прямо перед нашим зданием застрелили шесть человек. На следующий день на работе я сказала, что Гарлем опасное место. За это мне вынесли устный выговор и сказали «заткнуться», потому что мои слова отразились бы на невинном имидже Гарлема и чёрных. Когда я приобрела дом на Стэйтен-Айленде, меня вызвали к мистеру Нишу для объяснений. В «Стритворке» считали Стэйтен-Айленд рассадником расизма, поскольку 75 % жителей там были белыми. Сотрудники также сказали, что для небелых это место опасно потому что там на них непременно нападут.
Это, конечно, было правдой с точностью до наоборот. На гарлемских улицах я со своими светлыми волосами, голубыми глазами и белой кожей превратилась в аппетитную приманку. Меня материли, запугивали, а из проезжавших мимо машин и из окон домов в меня летели бутылки из-под пива. Однажды я остановилась завязать шнурки, и в этот момент из жилого дома в меня кинули десятифунтовую гантель. Она упала в нескольких сантиметрах от меня, отбив кусок тротуара. Однажды меня окружила группа негритянских девочек, всерьёз намеревавшихся убить «снежинку», попавшую в их район. Я трёх метров не могла пройти без нелепых сексуальных комментариев и угроз, выкрикиваемых сопровождавшими меня неграми от станции метро до входа в офис «Стритворка».
В наш офис регулярно поступали телефонные звонки от разъярённых негров, грозившихся «добраться до этой белой суки». Когда я подходила к телефону, то слышала: «Ты та белая сука? Я до тебя доберусь!!!». В окнах домов, в витринах магазинов и на автомобилях часто можно видеть лозунг «Сохраняй Гарлем чёрным». Полагаю, что целью звонков было заставить меня убраться с работы.
Конечно же, когда я довела это до сведения моего руководства, мне было сказано заткнуться, и что я прохожу через то, что проходят чёрные и латиносы в белых районах. Большая часть моих жалоб руководству или обращений за помощью влекла за собой внеочередное направление на «курсы чуткости», на которых меня унижали и называли расисткойфанатиком и что я подвергаюсь воздействию своих врождённых белых расистских наклонностей. Однажды меня вызвали в офис старшего менеджера, — 50-летнего негра, — который сказал мне, что я живу в пузыре, и чтобы разбить этот пузырь я должна прочесть книгу о «белом превосходстве».
Проект «Стритворк» использовал благотворительные фонды для того, чтобы приглашать членов партии «Новые чёрные пантеры» для проведения бесед с нашими молодыми клиентами. Я должна была изображать радость ожидания, хотя предстоящее посещение всегда приводило меня в смятение, потому что я отнюдь не чувствовала себя в безопасности, поскольку «пантеры» подводили ребят к мысли, что они должны нападать на белых или, по крайней мере, не выказывать уважения любому нечёрному на своём пути. В «Стритворке» считали, что для клиентов это хорошо, потому что это придаёт им гордости и вдохновляет их колотить белых, а не друг друга.
Но, зачем? Зачем, спросите вы, белый человек пошёл работать на такую работу?
Сложный вопрос. Для меня ответ был таков: я пошла работать в эту сферу потому что я хотела что-то изменить. Я хотела помочь страждущим и считала, что поступаю правильно.
Я думаю, что есть белые, которым нравится среда гетто и которые считают, что унижение белых — это просто ещё один интересный аспект их новой, полной приключений жизни. Конечно, людей в этом направлении толкает массовая культура. Некоторые белые из пригородов поклоняются чёрным и рассматривают их мир гетто как лабораторию для развития творчества. Поп-музыка, кино, спортивные соревнования и телевидение ориентируются в основном на чёрных, а белым детям внушается, что всё белое ущербно. Я помню, как мои белые друзья из юношества, да и нынешние тоже, критикуя что-то, говорили: «Это так характерно для белых». Молодёжи из пригородов кажется, что они упускают что-то в этой жизни, в то время, как могли бы вести крутую и модную жизнь среди чёрных в гетто.
Удивительно, но белые в таких ситуациях принимают унижение, при этом гордясь своей работой и думая, что они улучшают мир. Из-за этого чрезвычайно мощного ощущения вины за «белое превосходство», многие белые думают, что они справедливо получают это унижение. Такое самобичевание приводит к изощрённой форме культурного самоубийства и неспособности защитить собственные интересы.
Одной из тех, кто на сеансах по средам подвергался публичным оскорблениям, была привлекательная белая девушка, у которой был жених-актёр. Она продолжала приезжать на работу даже после нападок и многонедельного бойкотирования. Вероятно, она не нуждалась в работе на полную ставку, ей просто нравилось бывать там. Ей нравились многозначительные переглядывания с гарлемскими неграми и она успела переспать с некоторыми коллегами из числа негров и латинос. Разумеется, это хранилось в секрете от её симпатичного белого жениха, актёра мыльных опер, который был бы завидным уловом для многих женщин.
Следует добавить, что «Стритворк» — это что-то вроде секты. Он пытался участвовать в каждом аспекте нашей личной жизни. Менеджеры задавали тон и всячески заставляли нас поверить в то, что нам очень повезло с такой замечательной работой, на которой нас так любят и клиенты, и коллеги, и руководители. Мы с презрением относились к посторонним и думали, что быть «внутри» это самое важное в жизни. Все в «Стритворке» считали свою организацию самодостаточным, мультикультурным и мультисексуальным раем и образцом для остального мира. Нам постоянно внушалось и вменялось жить в узких рамках догм «Стритворка».
Личная жизнь каждого сотрудника была очень переплетена с личной жизнью друг друга. Почти каждый день после работы мы ходили на «час счастья», и каждые выходные мы посещали разного рода вечеринки и мероприятия — всегда вместе. Мы давали друг другу советы по всем житейским вопросам и личным проблемам, — и всегда эти советы процеживались сквозь сито либерализма, многообразия и мультикультурализма. К примеру, когда я приобрела дом на СтейтенАйленде, мне сказали, что чтобы лучше понять тяжёлое положение чёрного, я должна пожить в скверной квартире в плохом районе. Я встречалась с музыкантом, который иногда уезжал на гастроли. Мои «друзья» посоветовали мне изменять ему как можно чаще, чтобы не беспокоиться о том, что он занимается тем же самым.
На самом деле, именно мой молодой человек, чуждый этому мирку, и начал менять мои взгляды. Это был очень умный белый юноша, бросивший школу в восьмом классе. С 18 лет он путешествовал по миру с фортепьянными концертами. Он был свободен от тех множественных слоёв идеологической обработки, которые накладываются на среднего белого в школе, колледже и на работе. У него даже была книга Джареда Тэйлора «Вымощенное благими намерениями». Чтобы понять каким сумасшедшим домом является «Стритворк», я должна была встретить его, человека вне общепринятой системы.
Он знал, что все на моей работе именовали его «тот белый мальчик, с которым ты ходишь». Он написал письмо одному из моих сотрудников, — одному из тех, кто больше всех ненавидел белых, — начинавшееся словами «Чёрному бою». Не из попытки обидеть, он попросту показал лицемерие и двойные стандарты того, что подавалось как «непредвзятость», когда белых хулят каждым словом, а фразу «чёрный мальчик» рассматривают как сильнейшее оскорбление (словом boy, бой, т. е., мальчик, назывались слуги-туземцы на Востоке, а также негры-рабы в США, прислуживавшие по хозяйству. В современной Америке слово «бой» в отношении негра считается ужасным оскорблением, —