Кто помоложе — о любви,
Постарше — о детишках.
И я всем сердцем об одном —
О маме да о маме,
Хотя считался стариком,
Испытанным боями.
Луна военных лет
Висела дополнительной
Ракетой осветительной,
Струя мертвящий свет.
Заемные лучи
Литого полушария
По нашим лицам шарили
В сентябрьской ночи.
Разведчики клялись,
Что эта тьмы попутчица —
Фашистская лазутчица,
Заброшенная ввысь.
Как будто бы под ней
Мы и не шли с любимыми
Проселками, ложбинами,
Держась где посветлей.
Как будто не она
Любовью нам маячила…
Да все переиначила
По-своему война.
Вот и сбылось: лицом к рассвету.
К родному дому, налегке,
Я победителем приеду
В привычном вам товарняке.
Перед глазами — всходы, всходы
Полей, плывущих на закат,
А за спиной четыре года —
Бои, окопы, медсанбат.
В напоре звона, ветра, света
Обдаст вдруг душу холодком:
Как мог ты вынести все это,
Во что и верится с трудом?
Как удалось холмы и спуски,
В полях таившуюся смерть
Пешком, а то и по-пластунски
За метром метр преодолеть?
Я не думал, что с войны приду
К ивами накрытому пруду
С утками, плывущими неслышно.
В тишину из грохота боев,
В это утро вешних соловьев,
Пахнущее лепестками вишни.
Между тьмой и светлою весной.
Отдаляя мир, передо мной
Порохом, окопами и прахом
Встала, может быть, не вся война,
Лишь одна последняя стена,
Та, что называется рейхстагом…
ЕВГЕНИЙ ЗИБОРОВ
Опять сигнальная ракета
Жар-птицей взмыла в небосвод.
И снова вздрогнула планета.
И в ночь уходит разведвзвод.
Глядит сквозь мрак луна рябая,
Как всполошенно, наугад
Бьют пулеметы, осыпая
Листвою срезанной солдат.
Гремят за лесом батареи,
И на холме горят кусты.
А нам добраться бы скорее
До этой самой высоты.
Всего каких-то двести метров
Ничейной выжженной земли,
И от победы, и от смерти
Нас отделяя, залегли…
Но мы не думаем об этом.
Идем, молчание храня.
И пахнут травы знойным летом,
И гулко охает война.
Мы знаем — солнце скоро встанет,
Нальется светом небосвод,
И кто останется — помянет
Ушедший в полночь разведвзвод.
Апрель тревожил нас недаром.
Ужель пришел конец пути?
Берлин, охваченный пожаром.
Сутулит кирхи впереди.
Глядим в прицел сквозь
перекрестье,
Чуть-чуть туманятся глаза…
(Виной тому — признаюсь честно —
Солдатской радости слеза.)
В огне не знающие брода,
Под градом вражьих бомб и мин
Мы шли к тебе четыре года…
Так отвечай за все,
Берлин!
НИКОЛАЙ ЗУСИК
Я сеял хлеб… Я набивал патроны
В холодный диск. И, не бряцая
зря,
Бил по врагу с высотки
укрепленной.
Вгоняя в жар железо «дегтяря».
Но сеять хлеб и подбирать
колосья,
Подолгу мысль томить в карандаше
И поднимать хмельной стакан
в честь гостя
Мне было в жизни больше по душе.
Порой душа от накипи старела
И молодела, одолев предел…
Ей до всего на свете было дело,
Хоть знала: всех не переделать
дел.
По сути же, весь век одно ей надо,
Свершающей посильные дела,
Чтобы ее забота и отрада.
Земля, не увядала, а цвела.
Еще в давно минувшем сорок пятом,
В пути домой из сопредельных
стран,
Досрочно возмужавшего солдата
Сопровождало слово «ветеран».
В дыму годов и лязге пятилеток
Мы стали ветеранами труда.
И дух наш бодр и по-солдатски
крепок,
Но силы не такие, как тогда…
Бестрепетно, когда плывут туманы
Над слякотью заезженных дорог,
По одному уходят ветераны
По целине в последний
марш-бросок…
Еще неотрешенными глазами
Оглядывая мирный отчий край,
Товарищи, я следую за вами
И потому не говорю «прощай».
Война… и под набрякшим небом,
Уже не мысля ни о чем,
Давлюсь холодной пайкой хлеба
Я над блокадным котелком…
Опять мне снится Пискаревка,
И снизу вижу я потом,
Как погребальная веревка
Еще колеблется над рвом…
Не караваи снятся хлеба,
Не колосистые поля,
А та, засеянная с неба,
Вся в ржавых брустверах земля.
Не снятся мне друзья живые,
С кем я лишения забыл,
А снятся вечно молодые,
С кем только смерть не разделил…
ИГОРЬ ИВАНОВ
Штыки от стужи побелели.
Снега мерцали синевой.
Мы, в первый раз надев шинели.
Сурово бились под Москвой.
Безусые, почти что дети.
Мы знали в яростный тот год.
Что вместо нас
никто на свете
За этот город не умрет.
ЮРИЙ КУЛИКОВ
Мне каждый вечер
В запертые двери
Из тех времен несутся голоса.
Меня зовут на тот далекий берег
Сырые белорусские леса.
Там росчерком тревожным
И багровым
Встает ракеты дымная звезда.
Там переправу каждый вечер снова
Наводят, как в минувшие года.
Понтон колышется, теряя силы,
Уходит вниз, под тяжестью брони,
И стелет танк по мокрому настилу
Голубоватых выхлопов огни.
И снова в воду прыгают саперы,
Христом и богом надрывая грудь,
Чтобы пробоин рваные зазоры
Хоть на минуту ватником заткнуть.
Чтоб прошлое не разминулось
с нами
На ледяных космических ветрах.
Солдаты безымянными плечами
Удерживают бревна переправ.
Отгремела передовая.
Все потери в земле зарыв.
На ходу в строю засыпая.
Батальоны вошли в прорыв.
За спиною во мраке тонет
Обороны зигзаг крутой.
Ветер жесткий поземку гонит
По окопам передовой.
По нейтральной земле изрытой,
Где оглохшие от пальбы
Промерзают, насквозь пробиты,
Обгорелых «пантер» гробы,
И дрожит сквозь метельный полог
В ледяном провале ночи
Одинокой звезды осколок
Поминальным огнем свечи.
С экрана в зал ломились танки,
Всей бутафорией своей
Глуша остаток перебранки
Опаздывающих у дверей.
Через восторги детских кресел
Катился вал огня, смертей,
И весь экран был мал и тесен
Для воинских кинострастей.
А ты, забывшись, издалека,
Как будто бы со стороны,
Увидел свой окоп глубокий,
Корявый мир своей войны.
Где все не так, как на экране,
Но ты все там, и до сих пор
Обоймою воспоминаний
Стреляет прошлое в упор.
НЕИЗВЕСТНЫЙ СОЛДАТ
Стихи, найденные в развалинах
лагеря смерти в Заксенхаузене
Я вернусь к тебе, Россия,
Чтоб услышать шум твоих лесов,
Чтоб увидеть реки голубые,
Чтоб идти тропой твоих отцов.
Я давно не пел в густых дубравах
И не плыл по глади русских рек,
Не сидел под дубом величавым
С синеокой — другом юных лет.
Но я каждый день и миг с тобою.
И лишь дрема веки мне смежит,
Я иду с подругой дорогою
Тропкой, что у озера лежит…
Я вернусь еще к тебе, Россия,
Чтоб услышать шум твоих лесов,
Чтоб увидеть реки голубые,
Чтоб идти тропой твоих отцов.
ИВАН ПЕТРУХИН
Ливневый дождь, словно бешеный,
хлещет,
Жарко, и мокро, и страшно во тьме.
Танки со свастикой взяли нас
в клещи,
Плавится тьма в перекрестном
огне.
Словно в аду, чьи-то мечутся
души,
В пламени пляска теней…
Злобствуйте —
скоро и наши «катюши»
Выбросят сонмы огней.
Бомбами поле изрыто.