отец мой уснул за столом,
и мать улыбалась все шире
и куталась в старую шаль…
Шли танки Т-34
в тревожную, в трудную даль.
ЮРИЙ ВОРОНОВ
В блокадных днях
Мы так и не узнали,
Меж юностью и детством
Где черта?..
Нам в сорок третьем
Выдали медали
И только в сорок пятом —
Паспорта.
И в этом нет беды.
Но взрослым людям,
Уже прожившим многие года,
Вдруг страшно оттого.
Что мы не будем
Ни старше, ни взрослее,
Чем тогда.
Опять война,
Опять блокада…
А может, нам о них забыть?
Я слышу иногда:
«Не надо,
Не надо раны бередить.
Ведь это правда, что устали
Мы от рассказов о войне
И о блокаде пролистали
Стихов достаточно вполне».
И может показаться:
Правы
И убедительны слова.
Но даже если это правда.
Такая правда —
Не права!
Чтоб снова
На земной планете
Не повторилось той зимы,
Нам нужно.
Чтобы наши дети
Об этом помнили,
Как мы!
Я не напрасно беспокоюсь,
Чтоб не забылась та война:
Ведь эта память — наша совесть.
Она,
Как силы, нам нужна…
ВЛАДИМИР ГОРДЕЙЧЕВКОГДА СТОЯЛА НОЧЬ
Брезжит свет. За стол усажен
парень.
Хлеба нет. Зима. Сорок второй.
Кипяток в казанчике заварен
вишенья пахучею корой.
Ничего не знающего к чаю,
кроме сахарина одного,
я во тьме почти не различаю
тоненького мальчика того.
Язычок коптилочный чадает.
Мать, огонь оставив сыну, спит.
Чай забыв, он Пушкина читает,
не единым чаем жив и сыт.
Наше войско держится у Дона.
Книжек нет. Спалили. Лишь одна
в целости. О подвигах Гвидона
я читаю сказку у окна.
На окне мешок распялен глухо.
Приоткрыть и думать не моги!
С улицы — скрипучие — до слуха
патрулей доносятся шаги.
Пушкина читаю у оконца,
прислоняясь к слабому лучу.
С Пушкиным: «Да здравствует!..»—
о солнце
и о тьма: «Да скроется!..»—
шепчу.
Стужею, удержанной за дверью,
мой не нарушается уют.
С Пушкиным светло и свято верю
в то, во что поверить не дают.
Темень оккупации. Но света
не отнимут. Ночь не столь темна,
если в ней, хотя б из гильзы,
где-то
чистая лампада возжена.
АНДРЕЙ ДЕМЕНТЬЕВ
Где-то около Бреста
вдруг вошла к нам в вагон
невеселая песня
военных времен.
Шла она по проходу,
и тиха, и грустна.
Сколько было народу —
всех смутила она.
Подняла с полок женщин,
растревожила сны,
вспомнив всех не пришедших
с той, последней войны.
Как беде своей давней,
мы вздыхали ей вслед.
И пылали слова в ней,
как июньский рассвет.
Песня вновь воскрешала
то, что было давно,
что ни старым, ни малым
позабыть не дано.
И прощалась поклоном,
затихала вдали…
А сердца по вагонам
всё за песнею шли.
ОЛЕГ ДМИТРИЕВ
Н. С.
Угольки еще раскалены
В костерке недогоревшем…
Мой товарищ вышел из войны
Мальчиком не постаревшим.
Вышел, костылями грохоча
Без сноровки, без лихой ухватки.
Ковылял, как будто бы в грача
Угодили камнем из рогатки.
Начал жить у матери в дому,
Как в недавнем детстве,
полусвято,
Зла не причиняя никому
Удалью бывалого солдата.
Словно бы друзей не хоронил,
Не бродил по выгоревшим хатам,
Словно бы слезу не обронил
В кровь свою на бруствере
покатом.
Словно не приполз с передовой
С перебитыми ногами,
Автомат, как пропуск в мир живой,
Больше, чем себя, оберегая…
Скромно жил. Работал. Дочь
растил.
Женщину ушедшую простил.
Но мужчину бросило назад
То, что в сердце мальчика
застыло:
Он рванулся к жизни, как десант,
Вышедший из вражеского тыла!
Только десять дней отведено
На поправку и на утешенье —
Визг гармошки. Белое вино.
Лиц разнообразных мельтешенье.
Не помогут суд и пересуд,
Не сломить ни правдою,
ни сплетней:
Пей до дна — в раю не поднесут!
Каждый поцелуй — всегда
последний!
С жестким заострившимся лицом,
Но с глазами прежнего мальчишки,
Он живет
Отчаянным бойцом
Меж двумя боями, в передышке.
Обижая яростью хмельной,
Больше добротой обогревая,
Между той и будущей войной,
Если вдруг случится таковая…
Что же вы советуете мне
Шефствовать над этою судьбою,
Если все о жизни и войне
Знают только те,
Кто — после боя?!
ВИКТОР ДРОННИКОВ
Сыновьим чувством схваченный
в кольцо,
Смотрю, как дождик трудится
над пашней.
Какое было у отца лицо
В атаке той последней рукопашной?
Накатывалась едкая слеза
От близкого, слепящего разрыва.
Какими были у отца глаза,
Когда залег весь батальон
прорыва?
Какою мыслью был он напряжен,
Минуя поле минное вслепую,
Когда взяла убийственный разгон
Ему навстречу снайперская пуля?
Быть может, смерть заметила его
В бинокли наблюдательного верха?
Я знаю все о штурме Кенигсберга,
Я об отце не знаю ничего.
ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО
М. Бернесу
Хотят ли русские войны?
Спросите вы у тишины
над ширью пашен и полей
и у берез и тополей.
Спросите вы у тех солдат,
что под березами лежат,
и вам ответят их сыны,
хотят ли русские войны.
Не только за свою страну
солдаты гибли в ту войну,
а чтобы люди всей земли
спокойно видеть сны могли.
Под шелест листьев и афиш
ты спишь, Нью-Йорк, ты спишь,
Париж.
Пусть вам ответят ваши сны,
хотят ли русские войны.
Да, мы умеем воевать,
но не хотим, чтобы опять
солдаты падали в бою
на землю грустную свою.
Спросите вы у матерей.
Спросите у жены моей.
И вы тогда понять должны,
хотят ли русские войны.
АНАТОЛИЙ ЖИГУЛИНКОРДОН ПЕСЧАНЫЙ
Брату Вячеславу
Спустился летчик,
весь иссеченный,
на мягкий мох березняка.
Над ним в слезах склонились
женщины —
Жена и дочка лесника…
И мы с братишкой в яму черную
Смотрели, стоя под сосной.
Мы были просто беспризорными
Той неуютною весной.
Потом у маленького озера.
Где самолет упал вдали.
Двух карасей молочно-розовых
В прибрежной тине мы нашли.
Под ивой, перебитой крыльями.
Без соли — не достать нигде —
В консервной банке их сварили мы
В бензином пахнущей воде…
Кордон Песчаный!..
Пойма топкая,
Худой осинник на пути!
Хочу опять сырыми тропками
В твои урочища пройти.
Хочу опушками сорочьими
Пройти к дымящейся реке…
Хочу найти могилу летчика
В сухом и чистом сосняке.
ЮРИЙ КУЗНЕЦОВВОЗВРАЩЕНИЕ
Шел отец, шел отец невредим
Через минное поле.
Превратился в клубящийся дым —
Ни могилы, ни боли.
Мама, мама, война не вернет…
Не гляди на дорогу.
Столб крутящейся пыли идет
Через поле к порогу.
Словно машет из пыли рука.
Светят очи живые.
Шевелятся открытки на дне
сундука —
Фронтовые.
Всякий раз, когда мать его
ждет,—
Через поле и пашню
Столб крутящейся пыли бредет,
Одинокий и страшный.
ВАЛЕНТИН КУЗНЕЦОВРОДИНЕ
В пору военных разрух
С хлебом в стране было туго.
Не выпускала из рук
Ты ни винтовки, ни плуга.
И потому не взяла
Смерть тебя в тяжкие годы:
Вспашка глубокой была,
Стойкими выдались всходы!
Вот почему ты жива,
Сладок твой хлебушек черный.
Хоть на твои жернова
Падали горькие зерна.
СТАНИСЛАВ КУНЯЕВ
Опять разгулялись витии —
шумит мировая орда:
Россия! Россия! Россия!..
Но где же вы были, когда,
от Вены и до Амстердама
Европу, как тряпку, кроя.
дивизии Гудериана
утюжили ваши поля?