Так что ж, все прошло-пролетело,
все шумным быльем поросло —
и слава, и доброе дело,
и кровь, и всемирное зло?
Нет, все-таки взглянем сквозь годы
без ярости и без прикрас:
прекрасные ваши «свободы»—
что было бы с ними без нас?!
Недаром легли как основа
в синодик гуманных торжеств
и проповедь графа Толстого,
и Жукова маршальский жезл.
АЛЕКСЕЙ МИШИНДЕНЬ ПОБЕДЫ
Я тетю Настю в поле встретил.
С почтовой сумкой шла она,
И разносил веселый ветер:
«Война окончилась, война».
Бросали бабы плуг на пашне,
Забыв о хлебе и коне.
И становился день вчерашний
Вольней и радостней вдвойне.
Здесь раздавала тетя Настя
Конверты почты полевой,
И бабы плакали от счастья,
Сойдясь на тропке луговой.
И ребятишки, смазав пятки,
Неслись к оставшимся углам,
И там, среди родни,
солдатки
Делили радость пополам.
А тетя Настя
Стежкой длинной
В пустую хату не пошла,
И похоронная на сына
Который день ей сердце жгла.
У ног ее шептали травы.
Дрожала в поле тишина,
И гулко вторили дубравы:
«Война окончилась, война».
ВИКТОР ПАХОМОВ
У нас у всех с войною счеты.
Шел сорок первый горький год…
В разгар уборочной работы
Кружил над нами самолет.
Он не стрелял, он развлекался.
Патроны, видимо, берег.
Но вдруг из облаков прорвался
Наш краснозвездный «ястребок».
Как мама плакала от счастья,
Сестренку и меня обняв,
Когда, рассыпавшись на части,
Стервятник вспыхнул среди трав.
Мы, подбежав, глядели немо,
И ноги налились свинцом —
Из-под разодранного шлема
Белело женское лицо.
Открытый рот, вставные зубы,
И струйка пота — не слеза,
И ярко крашенные губы,
И подведенные глаза.
Испуганно шептались травы
В тени разбитого крыла…
Не верилось, чтоб эта фрау
Кому-то матерью была.
Дымятся трубы. Крематорий.
Освенцим. Я, уже развеян,
Лечу на Родину, которой
Я и такой, сожженный, верен.
Граница. Родина. Смоленщина.
Ветряк. Речушка. Перевоз.
Седая сгорбленная женщина,
Полуослепшая от слез.
Ее морщины словно шрамы.
Глаза с извечною мольбой.
Кричу, кричу ей: «Здравствуй,
мама!
Я снова дома, я с тобой.
Вновь буду жить под отчей крышей
И никуда не пропадать…»
А мать меня совсем не слышит,
Меня не замечает мать.
Стоит, качается былинкой,
Концы платка прижав к плечу.
А я над нею пепелинкой
Летаю и кричу, кричу…
БОРИС ПУЦЫЛОПОЛУТОРКА
Полуторки гремели по России.
И мимо нас, летя во весь опор,
Они такие песни проносили,
Что мы поем те песни до сих пор.
Цветастые рубахи трепетали,
Сползая с плеч немыслимо крутых,
И виделись парням такие дали,
Откуда я сейчас гляжу на них.
Покрикивая сочно на ухабах,
На встречном ветре выявляя стать,
Вперед всем телом подавались
бабы,
Летящей Нике каждая под стать.
И вот уж пыль клубится
над травою,
Они исчезли в глубях синевы.
Потом война им звания присвоит —
Кому солдата,
А кому вдовы.
И мимо сел, дохнувших лютой
стужей,
От Ладоги до южной стороны
Полуторки несли, борта натужа,
Всю тяжесть навалившейся войны.
И степи выли волчьею метелью,
Раздетый лес, порой белея, дрог.
Полуторка была мне колыбелью,
Качающейся на ремнях дорог.
И солнце падало, едва вставало.
Закат был дымен, дымен был
рассвет.
Три скорости полуторки — начало
Трех скоростей космических ракет.
Звенит мой век натянуто, упруго,
Все выше взлет и длительный
полет.
А вдалеке по голубому лугу
Полуторка между стогов бредет.
Шуршит трава, и дышит лес
вполсилы,
Стучит мотор, невыразимо тих.
Она такие песни проносила.
Не дай нам бог, чтоб мы забыли
их!
РОБЕРТ РОЖДЕСТВЕНСКИЙ
Я сегодня до зари встану,
по широкому пройду полю.
Что-то с памятью моей
стало:
все, что было не со мной,—
помню!
Бьют дождинки по щекам впалым.
Для Вселенной двадцать лет —
мало.
Даже не был я знаком
с парнем,
прокричавшим:
«Я вернусь,
мама!..»
Обещает быть весна долгой.
Ждет отборного зерна пашня.
И живу я
на земле доброй
за себя
и за того парня.
Я от тяжести такой горблюсь.
Но иначе жить нельзя,—
если
все зовет меня
его голос,
все звучит во мне
его песня…
А степная трава пахнет горечью.
Молодые ветра зелены.
Просыпаемся мы.
И грохочет над полночью
то ли гроза,
то ли эхо
прошедшей войны.
ЛЕВ СМИРНОВБАЛЛАДА О СОЛДАТЕ
Встал солдат, как штык прямой,
На пороге…
Он с войны принес домой
Руки-ноги.
На подошвах у него
Грязь да глина
Из-под самого того
Разберлина.
Он успел… Ему бы лечь
В этом разе.
Он мешок солдатский с плеч
Скинул наземь.
На виске его седом
Бьется жилка.
На плече его крутом
Бьется жинка.
Первачи вокруг стоят
Лучших марок,
Пьет без роздыха солдат
Десять чарок.
Вспоминает дальний путь:
Рвы да мины…
И ложится отдохнуть
На перины.
Шел солдат сквозь смертный лязг —
Было круто.
Не до бабьих было ласк
Мужику-то!
Спал с винтовкой всю войну,
С немцем бился…
Целовать свою жену
Разучился.
Говорит он: я люблю,
Недотрога!
Говорит он: я посплю
Хоть немного!
Эх, закончилась война
Мировая,
Жизнь пойдет теперь, жена.
Мировая!
ВЛАДИМИР СОКОЛОВПАМЯТИ ТОВАРИЩА
Что делал я тогда? Снопы вязал,
А может быть, работал
на прополке,
Когда ты полем боя проползал,
Где каждый метр изранили осколки.
Меня поймет, кто был для фронта
мал,
Мальчишка, живший на Оби иль
Каме.
Он тоже географию сдавал
По карте, сплошь истыканной
флажками.
Ни на минуту друга не забыв,
Я жил, ни слова о тебе не зная.
Прошла война. Коль все ж придет
другая,
Нам без тебя являться на призыв.
Но как ты жив! Не памятью, не тенью,
А так, что кажется: ты здесь вот,
рядом, сам!
Погибший на Московском
направленье,
Быть может, самый юный партизан.
А дни бегут скорее и скорее.
Они спешат. Они торопят нас.
Не по годам, а по часам стареют
Учебники истории сейчас.
От вас года холодные все дальше,
Все глуше громы незабвенных битв.
Но ты спокойно спи,
великий мальчик!
Как и они, не будешь ты забыт.
А дни бегут. Большой весною
дружной
Украшен мир, на сколько видит
глаз.
Как дорожить нам нашей жизнью
нужно,
Когда она во столько обошлась!
Быть может, долгий век отпущен
мне.
Я должен жизнь свою прожить
такою,
Чтобы зачлась она моей страною
С твоим коротким веком наравне.
ДМИТРИЙ СУХАРЕВСОРОК ДВА
Я лермонтовский возраст одолел,
И пушкинского возраста предел
Оставил позади, и вот владею
Тем возрастом, в котором мой
отец,
Расчета минометного боец.
Угрюмо бил по зверю и злодею.
Отец мой в сорок лет владел
брюшком
И со стенокардией был знаком,
Но в сорок два он он стал как бог
здоровый:
Ему назначил сорок первый год
Заместо валидола — миномет.
Восьмидесятидвухмиллиметровый.
Чтоб утвердить бессмертие
строкой,
Всего и нужно — воля да покой,
Но мой отец был занят минометом;
И в праведном бою за волю ту
Он утверждал опорную плиту,
И глаз его на это был наметан.
И с грудою металла на спине
Шагал он по великой той войне,
Похрапывал, укутавшись в сугробы.
И с горсткою металла на груди
Вернулся он, и тут же — пруд