Он может умереть на высоте,
Но раньше должен на нее подняться.
И высота была взята,
И знают уцелевшие солдаты —
У каждого есть в жизни высота,
Которую он должен взять когда-то.
А если по дороге мы умрем.
Своею смертью разрывая доты,
То пусть нас похоронят на
высотах,
Которые мы все-таки берем.
НИКОЛАЙ МАЙОРОВ[7]МЫ
Это время трудновато для пера.
Есть в голосе моем звучание
металла.
Я в жизнь вошел тяжелым и прямым.
Не все умрет. Не все войдет
в каталог.
Но только пусть под именем моим
Потомок различит в архивном хламе
Кусок горячей, верной нам земли,
Где мы прошли с обугленными
ртами
И мужество, как знамя, пронесли.
Мы жгли костры и вспять пускали
реки.
Нам не хватало неба и воды.
Упрямой жизни в каждом человеке
Железом обозначены следы —
Так в нас запали прошлого приметы.
А как любили мы — спросите жен!
Пройдут века, и вам солгут
портреты,
Где нашей жизни ход изображен.
Мы были высоки, русоволосы.
Вы в книгах прочитаете как миф,
О людях, что ушли, недолюбив,
Не докурив последней папиросы.
Когда б не бой, не вечные исканья
Крутых путей к последней высоте,
Мы б сохранились в бронзовых
ваяньях,
В столбцах газет, в набросках
на холсте.
Но время шло. Меняли реки русла.
И жили мы, не тратя лишних слов,
Чтоб к вам прийти лишь
в пересказах устных
Да в серой прозе наших дневников.
Мы брали пламя голыми руками.
Грудь раскрывали ветру. Из ковша
Тянули воду полными глотками
И в женщину влюблялись не спеша.
И шли вперед, и падали, и, еле
В обмотках грубых ноги волоча,
Мы видели, как женщины глядели
На нашего шального трубача.
А тот трубил, мир ни во что
не ставя
(Ремень сползал с покатого
плеча),
Он тоже дома женщину оставил,
Не оглянувшись даже сгоряча.
Был камень тверд, уступы
каменисты,
Почти со всех сторон окружены,
Глядели вверх — и небо было
чисто.
Как светлый лоб оставленной
жены.
Так я пишу. Пусть не точны слова,
И слог тяжел, и выраженья грубы!
О нас прошла всесветная молва,
Нам жажда зноем выпрямила губы.
Мир, как окно, для воздуха
распахнут,
Он нами пройден, пройден
до конца,
И хорошо, что руки наши пахнут
Угрюмой песней верного свинца.
И, как бы ни давили память годы,
Нас не забудут потому вовек,
Что, всей планете делая погоду,
Мы в плоть одели слово «Человек»!
МАРК МАКСИМОВ
Врага мы в полночь окружить
хотели.
Разведчик сверил время —
и в седло!
Следы подков запрыгали в метели,
и подхватило их, и понесло…
…Но без него вернулся конь
сначала,
а после — мы дошли до сосняка,
где из сугроба желтая торчала,
с ногтями почернелыми, рука.
Стояли сосны, словно часовые…
И слушали мы, губы закусив,
как весело — по-прежнему живые —
шли на руке у мертвого часы.
И взводный снял их.
Рукавом шершавым
Сердито льдинки стер с небритых
щек
и пальцем — влево от часов
и вправо —
разгладил на ладони ремешок.
— Так, значит, в полночь, хлопцы!
Время сверьте!..
И мы впервые поняли в тот час:
как просто начинается бессмертье,
когда шагает время через нас!
Жен вспоминали
на привале,
друзей — в бою.
И только мать
не то и вправду забывали,
не то стеснялись вспоминать.
Но было.
Что пред смертью самой,
видавший не один поход,
седой рубака крикнет:
— Мама!..
…И под копыта упадет.
МИХАИЛ МАТУСОВСКИЙНАРОД-ПОБЕДИТЕЛЬ
Возвращались солдаты с войны,
По железным дорогам страны
День и ночь поезда их везли.
Гимнастерки их были в пыли
И от пота еще солоны
В эти дни бесконечной весны.
Возвращались солдаты с войны!
И прошли по Москве, точно сны,—
Были жарки они и хмельны,
Были парки цветами полны.
В зоопарке трубили слоны.—
Возвращались солдаты с войны!
Возвращались домой старики
И совсем молодые отцы —
Москвичи, ленинградцы, донцы…
Возвращались сибиряки!
Возвращались сибиряки —
И охотники, и рыбаки,
И водители сложных машин,
И властители мирных долин,—
Возвращался народ-исполин…
Возвращался?
Нет!
Шел он вперед,
Шел вперед
Победитель-народ!
ЛЕОНИД МАРТЫНОВНА БЕЗЫМЯННОЙ ВЫСОТЕ
Дымилась роща под горою,
И вместе с ней горел закат.
Нас оставалось только двое
Из восемнадцати ребят.
Как много их, друзей хороших,
Лежать осталось в темноте —
У незнакомого поселка
На безымянной высоте.
Светилась, падая, ракета,
Как догоревшая звезда.
Кто хоть однажды видел это,
Тот не забудет никогда.
Он не забудет, не забудет
Атаки яростные те —
У незнакомого поселка
На безымянной высоте.
Над нами «мессеры» кружили,
И было видно, словно днем.
Но только крепче мы дружили
Под перекрестным артогнем.
И как бы трудно ни бывало,
Ты верен был своей мечте —
У незнакомого поселка
На безымянной высоте.
Мне часто снятся те ребята —
Друзья моих военных дней,
Землянка наша в три наката,
Сосна сгоревшая над ней.
Как будто вновь я вместе с ними
Стою на огненной черте —
У незнакомого поселка
На безымянной высоте.
АЛЕКСАНДР МЕЖИРОВКОММУНИСТЫ, ВПЕРЕД!
Есть в военном приказе
Такие слова,
На которые только в тяжелом бою
(Да и то не всегда)
Получает права
Командир, подымающий роту свою.
Я давно понимаю
Военный устав
И под выкладкой полной
Не горблюсь давно.
Но, страницы устава до дыр
залистав,
Этих слов
До сих пор
Не нашел
Все равно.
Год двадцатый,
Коней одичавших галоп.
Перекоп.
Эшелоны. Тифозная мгла.
Интервентская пуля, летящая
в лоб,—
И не встать под огнем у шестого
кола.
Полк
Шинели
На проволоку побросал,—
Но стучит под шинельным сукном
пулемет,
И тогда
еле слышно
сказал комиссар:
— Коммунисты, вперед!
Коммунисты, вперед!
Есть в военном приказе
Такие слова!
Но они неподвластны
Уставам войны.
Есть —
Превыше устава —
Такие права,
Что не всем
Получившим оружье
Даны…
Сосчитали штандарты побитых
держав,
Тыщи тысяч плотин
Возвели на реках,
Целину подымали.
Штурвалы зажав
В заскорузлых,
Тяжелых
Рабочих
Руках.
И пробило однажды плотину одну
На Свирьстрое, на Волхове иль
на Днепре.
И пошли головные бригады
Ко дну,
Под волну,
На морозной заре,
В декабре.
И когда не хватало
«…предложенных мер…»
И шкафы с чертежами грузили
на плот,
Еле слышно
сказал
молодой инженер:
— Коммунисты, вперед!
Коммунисты, вперед!
Летним утром
Граната упала в траву,
Возле Львова
Застава во рву залегла.
«Мессершмитты» плеснули бензин
в синеву,—
И не встать под огнем у шестого
кола.
Жгли мосты
На дорогах от Бреста к Москве,
Шли солдаты,
От беженцев взгляд отводя.
И на башнях
Закопанных в пашни КВ
Высыхали тяжелые капли дождя.
И без кожуха
Из сталинградских квартир
Бил «максим»,
И Родимцев ощупывал лед.
И тогда
еле слышно
сказал
командир:
— Коммунисты, вперед!
Коммунисты, вперед!
Мы сорвали штандарты
Фашистских держав,
Целовали гвардейских дивизий
шелка
И, древко
Узловатыми пальцами сжав,
Возле Ленина
В мае
Прошли у древка…
Под февральскими тучами
Ветер и снег,
Но железом нестынущим пахнет
земля.
Приближается день.
Продолжается век.
Индевеют штыки в караулах
Кремля…
Повсеместно,
Где скрещены трассы свинца,
Где труда бескорыстного —