Когда подоили коров, мать пошла домой, Жаргалма еще немного задержалась. Подошла к двери, услышала нудные, серые слова, которые говорили друг другу Норбо и родители:
- Нынче дожди обильные выпадали, однако, хороший год будет.
- Да, трава густая, высокая.
Ни отец, ни мать ничего не сказали ему в осуждение, не потребовали ответа, почему отправил Жаргалму одну, почему не приезжал целый год, не принял, когда приехала обратно. Даже обогреться не впустил, обидел, оскорбил, довел до того, что погубить себя решила. Нет, родители об этом не сказали, тянут пустую, ненужную болтовню.
- Не подогреть ли вам мясо, зять? - спрашивает Мэдэгма, наливая в чашку Норбо теплой араки - молочной водки.
- Нет, нет… - отказывается Норбо. - Холодное мясо даже лучше.
Норбо допил из медного чайника последнюю чашку водки, обглодал последнюю лакомую косточку. Мать Жаргалмы подмела пол, постелила рядом два самых лучших, самых мягких белых войлока, положила пухлые подушки, широкое одеяло из легкой овчины с синим шелковым верхом, с подкладкой.
У Жаргалмы все закипело в груди: «Почему мать делает так? Мое дело, где спать. Не лягу с Норбо». Не дожидаясь, когда улягутся другие, она постелила себе с другой стороны очага узкий войлок, положила под голову дыгыл и легла не раздеваясь.
Мать обеспокоенно спросила:
- Ты почему здесь легла?
Отец зло проговорил:
- Дурь свою показывает.
Жаргалма смолчала. Норбо тоже ничего не сказал - жевал мясо, шумно тянул из чашки жирный суп.
Когда утром все уселись за ранним чаем, отец сурово сказал Жаргалме:
- Муж приехал за тобой. Собери чего надо. С ним поедешь.
- Я не поеду, - спокойно ответила Жаргалма.
- Поедешь, - сдерживая себя, усмехнулся отец. - Бывает, муж и жена даже подерутся, а потом опять ничего, хорошо живут, дети появятся, совсем ладно будет.
- Пусть сама решает, как делать, - вяло проговорил Норбо.
- Мы ее привезем к вам через пару дней, - закивала головой мать Жаргалмы.
Жаргалма сидит, слушает, как родители решают ее судьбу. Новые чувства поднимаются у нее в душе: «Вот как они разговаривают… Будто продали кому-то теленка, а он убежал и опять пасется в своем стаде. Этот Норбо пришел за теленком, веревку за собой приволок. Как они смеют!… Точно новые законы Советской власти не для них написаны. Гэрэлтэ услышал, он им показал бы. Родители перед Норбо крутятся, как виноватые…» Вообще, если бы отец и мать стали ругать Норбо, она заступилась бы за него, может быть, и поехала бы с ним. А родители сидят понуро, боятся лишнее слово сказать. Норбо важничает, точно он один такой хороший и красивый во всей степи. Домой поедет - песенку в дороге станет мурлыкать… Жаргалма твердо решила не ехать - пусть еще подождет, впереди еще много белых дней, подаренных людям добрыми богами. Вот и пусть ждет.
Она пьет чай, молча подливает в чашку Норбо. Зачем ему поставили такую маленькую чашку? Надо было поставить большую, глубокую - реже пришлось бы наливать…
- В ваших местах скоро начнут косить? - спросил у Норбо отец Жаргалмы.
- Кое-где скоро, кое-где не скоро еще. - Норбо кажется, что родители задерживают Жаргалму, чтобы она помогла им управиться с покосом. Могут на целый месяц задержать, что с них возьмешь… Он спросил:
- Жаргалма, может, сейчас поедем? Как думаешь? Жаргалма не ответила, словно не расслышала вопроса. Отец, чтобы загладить неловкость, примирительно сказал:
- Не торопи ее, зять, у нее не все приготовлено. Приедет, дорогу знает. Скажи, как Ханда-сватья живет? Жаргалма спрашивала, наверно…
- Она со мной разговаривать не хочет…
Жаргалма поставила чашку, вышла из летника. Следом за ней вышла мать, взяла ее за плечо, зашептала:
- Иди переоденься… Лучшую одежду надень… Ты не каких-то голодранцев дочь. Серьги надень, кольцо…
Ящик с нарядами Жаргалмы недавно перенесли в амбар. Она пошла, надела кольцо, серьги. Постояла в задумчивости, примерила шелковый праздничный тэрлик, положила его на место, решительно переоделась в старый, короткий, вымазанный арсой халат и пошла в летник. Норбо посмотрел на нее, не узнал… Жаргалма расхохоталась. Всем стало неловко…
- Ты чего так вырядилась? - жалобно спросила мать.
Отец с испугом посмотрел на зятя, проговорил, словно попросил прощения:
- Нынче во всем большие перемены… Времена такие стали. Даже девки с ума посходили.
Жаргалме вдруг стало грустно, она едва сдержалась, чтобы не заплакать.
Норбо засобирался домой. Ему сварили мясо, положили в туесок масла.
- Больше ничего нет… Готового нет, чтобы вам в тулун положить, зять, - проговорила мать.
- Хватит, - милостиво сказал Норбо. - Теперь не старое время, раньше всего много было.
Отец вдруг торопливо открыл сундук, достал сапоги, которые сшил русский Жамьян, зеленый бархат своей жены.
- Примерьте, зять, сапоги. Вы молодой, мне они зачем?…
Норбо примерил: как раз по ноге, будто на него сшиты, так ловко сидят.
- Вот и ладно, - довольно проговорил отец. - Жаргалма поедет, привезет.
Норбо сел на свою телегу.
- До свиданья. Хорошо живите.
- Счастливого пути. Ханде-сватье поклон от нас, пусть в гости приезжает. - Отец прошел несколько шагов за телегой. Тут откуда-то с громким лаем выскочил Янгар, кинулся на Норбо. Собаку едва загнали в сарай.
Дома Абида и Мэдэгма дали волю своему сердцу.
- Дочери у людей взрослеют, ума набираются. А наша последний растеряла.
- Он же муж твой. Зачем зимой к нему ездила, если не любишь?
- Мастер на все руки, в достатке живет… А ты со своей дуростью.
- Почему с ним не поехала? Не все ли равно, сейчас ехать или через несколько дней?…
- Коня гонял, за тобою ехал…
- Как я злился, едва сдержался.
- Про Ханду-мать не спросила.
Жаргалма прядет шерсть, ей не хочется разговаривать, все надоело… Быстрые пальцы крутят веретено, течет ровная пряжа, мелькают сиреневые буквы, которые когда-то написал Гэрэлтэ, до сих пор не стерлись. «Буквы словно зовут приехать к нему».
На другой день после отъезда Норбо мать спросила Жаргалму:
- Когда домой поедешь?
- Мне все равно, когда ехать.
- Поезжай завтра.
- Могу завтра, могу сегодня.
Отец и мать переглянулись.
- Ладно, - сказал отец. - Барана заколем, угощение сделаем. Чтоб все, как следует…
Вечером половину туши сварили, вторую половину Жаргалма увезет с собой. Положили в суму кожаные сапоги, все тот же бархат… С Жаргалмой родители ласковые, заботливые.
- Поешь как следует.
- Волнуется, не до еды ей.
- Пусть Ханда-мать бархатом шубу покроет.
- Нитки возьми, наперсток, все пригодится.
- Пусть Норбо хорошую дугу мне согнет. Ладно?
- Ладно, скажу.
- Пряжу возьми, веретено.
- Взяла уже.
На другой день родители разбудили Жаргалму рано. Она нарядилась, перед осколком зеркала выдернула с висков несколько седых волосков.
Проводить ее в дорогу пришла Самба-абгай, соседки.
- Дружно живите, не деритесь. На зло худым людям дружно живите, - наказывала Самба-абгай, утирая слезы.
Все вышли во двор… Подарки были привязаны в суме за седлом.
- Счастливо доезжай!
- В дороге поосторожней!
- Дружно живите.
Жаргалма легко села на коня. Ей почудилось, что кто-то сильной, ласковой рукой заботливо поднял и посадил в седло.
- Будем жить дружно… - взволнованно проговорила она. - Хорошо будем жить.
Жаргалма хлестнула Саврасого, он бойко взял с места. Но что это? Она поскакала не к Обоото Ундэру, а в другую сторону, туда, откуда восходит раннее солнце… Отец, мать, все провожающие растерялись: ведь в той стороне, куда поскакала Жаргалма, у семьи Абиды не было даже дальних родственников.
- Эй, Жаргалма, куда ты, куда! - чуть не плача, закричал отец, выбегая на дорогу.
- Догоните, остановите ее!… - закричала мать.
Отец схватил висевшую в углу узду, посмотрел на нее, бросил, это был недоуздок. Седло и узду кто-то спрятал… Да и коня нет, в загородке гуляет только соседский бык.
- Куда поскакала дура? Что пришло ей в голову? - Абида бессильно опустился на крыльцо. Вдруг он вскочил, закричал на жену: - Из-за тебя все! Ты виновата, ты!
Никто не знает, как утешить убитых горем родителей Жаргалмы.
Абида и Мэдэгма поняли, наконец, что дочь не вернуть. Узнать бы, что она задумала… Дома они нашли сапоги и зеленый бархат. Значит, она все решила, все обдумала…
Жаргалма скакала на восток с буйной, неудержимой радостью. Саврасый мотал головою, со всех ног мчался вперед. Ой, как хорошо! Навстречу летит прохладный ветерок, словно кто-то возле самых щек Жаргалмы листает широкие страницы мудрых, добрых, никем еще не читанных книг.
«Ну, что хорошего в этом Норбо? - думает она. - Никогда не был он мне настоящим другом. Пусть ждет, пусть с утра до вечера смотрит на дорогу. Он не любит меня, приехал из-за выгоды, чтобы на покосе работала, батрака же дорого держать». Тут представился Гэрэлтэ. Я приеду к нему и скажу: «Запрягай меня в плуг, паши землю. Родной, любимый, какую хочешь работу для тебя, для отца твоего сделаю». Он меня не унизит, не обидит. Научит книгу Ленина-багши читать… Норбо грамотный, а не заикнулся, чтобы я читать-писать училась…»
В душе Жаргалмы какой-то светлый, спокойный простор.
До полдневной жары она далеко ускакала. Навстречу попалась какая-то молодая женщина. Жаргалма остановила коня, чтобы расспросить о дороге. Та рассказала. Вот в узкой расщелине между гор растут веселые березки, скоро будет река. Так и есть! Она подъехала к берегу, напоила Саврасого, он зашел в воду, пригнул ноги и пьет маленькими, торопливыми глотками. Жаргалма умылась, выпила из горсточки несколько глотков. Вода холодная, видно, в горах еще не весь лед растаял.
Жаргалма привязала коня, села в густую, высокую траву. Вокруг тихо. От легкого ветерка трепещут зеленые ладошки березовых листьев. На кустах, на деревьях щебечут птицы. Когда они замолкают на миг, становится слышно пение звонкой воды в реке.