Слушая его, я думал, что Павел наверняка принадлежит к той фратрии Койна Ксенологов, на которую возложены контакты с Носфератами. Может быть, по этой причине он выглядит таким постаревшим и мрачноватым – трудно сохранять юную улыбку, общаясь с существами, столь же далекими от человека, как мы от муравьев. Несколько угнетает, скажем так.
Теперь мимо нас тянулись заполненные народом платформы на гравитационной подвеске. Изображались осада Трои, штурм Эвереста, последнее путешествие Амундсена на дирижабле, битва славян со скифами, реставрированная по одной из картин XIX века, и многое другое. Горы, степи, крепостные башни, разнообразные древние механизмы были, конечно, голографическими, люди в доспехах и костюмах прежних времен – живыми. Это было соревнование групп художников и любителей-непрофессионалов, и мы, по совету Егора, отдали свои голоса сцене «Гибель Помпей». Кажется, она тоже воспроизводила старинное полотно, одно из немногих, переживших Эру Унижения.
Я смотрел на Павла и гадал, почему он не переменит внешность. Отнюдь не все в наше время красавцы и красавицы; возраст и опыт чеканят лица, и этой индивидуальностью дорожат. Но изменения и исправления все же не исключаются, под влиянием каких-то идей, событий или любимого человека. Иногда в этих поправках заметны черты характера: гордецы добавляют себе роста и физической мощи, тщеславные – красоты, совсем молодые – черточки зрелости. Сам я таков, каким вышел в свет из Антарда, но понимаю тех, кто хочет стать прекраснее – красота, в конце концов, единственное, что можно назвать материальным сокровищем в нашем мире. Все остальное – любовь, признание, слава и другие удовольствия – суть ценности духовного порядка.
Любопытно, если бы Павел хотел измениться, то в какую сторону? Прибавил роста, ширины плеч, мускулатуры? Сделал бы орлиный нос и темные густые волосы? Исправил линию губ? Но в том, что он не пожелал облагородиться внешне, был определенный вызов: принимайте меня таким, какой я есть, или не принимайте вовсе.
Загадочный человек!
Егор поднялся, подхватил Ники, посадил на плечо. Она принялась срывать арнаты с верхней ветви, где они были крупней и сочней, и перебрасывать их Джемии. Движения обеих тоуэкских девушек были изящны и точны, словно в балете или хорошо отрепетированной пантомиме: вверх и вниз мелькают гибкие руки, летят пурпурные плоды, корзинка на столе полнится как бы сама собой. Мы с Тави принялись выдавливать сок. Иногда наши пальцы соприкасались, и по губам моей феи скользила нежная улыбка.
– Я бы чего-нибудь съел, – произнес Саймон. – Дом! У тебя есть имя, дом?
– Симург, к вашим услугам, – послышался музыкальный голос конструкта.
– Что у нас есть для праздничной трапезы, Симург?
– Все, что пожелаете.
Бесконечный перечень блюд вспыхнул над столом и начал неторопливо вращаться, дразня нас вкусными запахами.
– Либро, – сказал Саймон. – Либро, тушеные баклажаны и олью по-андалузски. Кто чего хочет?
Егор опустил Ники на пол. Посыпались заказы, сопровождаемые смехом и шутками, только Павел оставался молчаливым, даже мрачным. Может быть, наше пиршество что-то ему напоминало, что-то такое, о чем он хотел бы, но не решался забыть.
Ментальный поток, исходивший от Саймона, изменился; почти физически я ощутил его тревогу.
– Возьми либро, Павел, – предложил он. – Или вот миртах гетуза, блюдо альгейстенской кухни… Попробуй, это очень вкусно!
Павел сделал отрицательный жест:
– Мне хочется другого, но этих кушаний, пожалуй, нет в меню.
Долю секунды Симург, будто придя в полное ошеломление, молчал и переваривал эту информацию, затем сухо сообщил:
– Наш комплекс гостевых жилищ связан с Инфонетом, где хранятся все – повторяю, все! – кулинарные рецепты человечества, прошлые и настоящие, принятые во всех обитаемых мирах. Возможно, вы желаете что-то из кухни негуманоидов? Тогда я свяжусь с Большим Каталогом инопланетных блюд, совместимых с человеческим метаболизмом и…
– Ни к чему с ним связываться, время тратить, – буркнул Павел. – Ты, гниль подлесная, скажи, есть у тебя паштет из лягушачьей печенки?
– Простите, что?..
– Паштет из лягушачьей печенки, – невозмутимо повторил Павел. – Еще хочу жареных мясных червячков.
Саймон расхохотался с явным облегчением, девушки, сообразив, что нас развлекают, тоже не могли сдержать смех, а Егор важно пояснил:
– Побрехоно, игра такая Эры Взлета, когда появились первые интеллектуальные компьютеры.
– А в чем суть? – спросила Ники.
– В том, чтобы в беседе с компьютером поставить его в тупик, не используя, однако, никаких гипербол, парабол и прочего невероятия. Нельзя сообщить компьютеру, что морковку рвут на дубе или что кенгуру носят ботинки – то и другое нелепица, обман, а вот паштет и жаркое, которых требует Павел, в принципе могут существовать.
– Вы в этом уверены? – тоном обиженного ребенка поинтересовался Симург.
– Я уверен. – Павел придвинул к себе чашу с арнатовым соком, отхлебнул, поморщился и вымолвил: – Ну, раз с лягушачьим паштетом напряженка, дай мне мидий с лимоном и сосиски вместо червячков. И водки, большой пузырь. Водка у тебя есть, кухарь электронный?
– Разумеется. Семьсот девятнадцать сортов, из агавы, кайяка, кобыльего молока, риса и пшеницы. Пшеничная – по русским, польским, финским старинным рецептам, а кроме того…
– Пшеничную давай, – распорядился Павел. – Русскую.
Центр стола исчез и тут же материализовался вновь, заставленный тарелками и блюдами. Среди них, словно высотная башня меж низких округлых корпусов, торчала внушительная бутылка литра на два, полная прозрачной жидкости. Павел потянулся к ней, взвесил в ладонях и с какой-то особой торжественностью разлил в четыре бокала, предупредив:
– Для девочек будет крепковато, а нам, мужикам, в самый раз.
Мы выпили. Это был этиловый спирт пополам с водой, ни приятного вкуса, ни аромата, сплошное жжение в глотке. Усилием воли я нейтрализовал напиток, и, кажется, Саймон с Егором сделали то же самое. Павел откинулся на спинку стула, прикрыл глаза и некоторое время сидел в задумчивости, будто прислушиваясь к себе.
Саймон дернул его за рукав:
– Ну, убедился? Я же говорил тебе…
– Говорил! Что с того, что говорил! Я и сам знаю… – Несколько слов на незнакомом мне языке слетели с губ Павла, потом он вдруг усмехнулся, и Джемия, смотревшая на него во все глаза, ответила улыбкой. – Знаю! – повторил Павел. – Вот дьявольщина! Времена пошли – ни оттопыриться, ни опохмелиться!
Мы принялись за еду, и он снова надолго смолк. Мимо нас текли все новые и новые толпы: чародеи, свивавшие в воздухе кружево из нитей цветного огня, всадники на мамонтах, медведях и пещерных львах, римские гладиаторы, потрясавшие копьями и трезубцами, гигантский дракон, прямо из легенд Китая, на котором ехал император Поднебесной, древняя машина начала двадцатого века – похоже, паровоз, тоуэкские звери-кусты с отрядом фей и эльфов, группа горнистов и барабанщиков, наездники на голенастых птицах с Песалави. Тарелки и блюда постепенно пустели, чаши наполнялись арнатовым соком, и вскоре мы перешли к другим занятиям, столь же приятным, как завершавшееся пиршество. Ники, устроившись на колене Егора, что-то ворковала ему на ухо, Джемия и Тави шептались, поглядывая на них, а Саймон принялся рассказывать мне, где был и что делал последние сорок лет. Павел сосредоточенно опустошал бутылку с разведенным спиртом, и я заметил, что его блеклые глаза чуть-чуть затуманились.
Внезапно он вскочил, приник к балюстраде балкона и свесился вниз. Там снова цепочкой плыли гравиплатформы, и на одной из них, третьей от начала, изображалась сцена выхода на Поверхность: отверстие глубокой шахты и гигантская рука с шестью первопроходцами. Охотники: Эри, Крит, Хинган и Дамаск – были с оружием и в темных кирасах, напоминавших рыцарский доспех, Мадейра, ученый – в белой броне, а художник Дакар – в облегающем одеянии, с закрепленной над плечом видеокамерой. Довольно приличная реконструкция, но Павел, глядя на нее, кривился и недовольно бормотал: «Не похоже, дьявол!.. Вот манки трахнутые… все не то и не так… не так ведь было…»
А как? – подумал я и, выпав на секунду из реальности, связался с Инфонетом, с тем сегментом исторического мегалита, который заполняли наблюдатели с Австралийской базы. Яркая картинка мелькнула предо мной: шесть человек в одинаковой одежде, в шлемах и комбинезонах, а за их спинами – угловатый летательный аппарат и радужный пузырь силового экрана, прикрывавшего выход из шахты. Эта реконструкция была наверняка точнее, ибо базировалась на видеолентах, отснятых первопроходцами – по вполне понятным причинам само историческое деяние мы наблюдать не могли. Один из них, Дамаск, вскоре погиб, но внедрить в него психоматрицу было невозможно из-за повреждения мозговых тканей.
Вернувшись, я снова уловил тревожную эманацию Саймона. Павел продолжал бормотать:
– Там был скаф… скаф, а не эта дурацкая рука… камеру нес Мадейра… все – в броне, с огнеметами… и купол… он переливался, и по поверхности струились пятна… а еще – фонтаны, целые гейзеры огня… Эри сказала…
Саймон, вытянув длинную руку, похлопал его по плечу:
– Вернись к нам, дружище! Это лишь копия памятника, что установлен в Петербурге. Не реальность, а идеализация, в некотором смысле – мниможизнь.
Павел словно очнулся. Тави пристально посмотрела на него, потом бросила взгляд на Джемию и предложила:
– Не пройтись ли нам? Начало шествия уже в Арепо. Мы могли бы присоединиться к нему или отправиться к озеру, туда, где белый павильон и яхты…
– К озеру! – поддержала Джемия, и мы стали подниматься.
Симург, как и другие строения гостевого комплекса, был возведен между Сатором и Арепо, на крутом склоне Восточных гор Дневной Стороны. Архитектура современная: многоэтажный дворец из сфер и капель, соединенных трубами гравилифтов; вверху – жилые комнаты, лоджии, балконы, внизу – кабачки, помещения для игр и галереи, где выставлены произведения местных умельцев и даже магистров из Койна Художников. Мебелью тут служили мягкие пузыри, принимавшие по ментальной команде любую форму, у потолков плавали декоративные фигуры – светильники, похожие на облака, на изящных бабочек и птиц, на стенах светились фрактальные образы и узоры, плод фантазии домового голографа. Спустившись в холл-оранжерею, украшенную яркими цветами ниагинги и мутировавшими земными орхидеями, мы нашли Туманное Окно и перенеслись в парк, на равнину, к одной из арнатовых рощиц у кольцевой дороги, по которой двигалось шествие.