Голос Пекрура внезапно сделался суровым.
– Ничего плохого с тобой еще не случилось, наследник. Несколько царапин да перемазанные в грязи одежды… Ерунда! Но если я прикажу…
Он уставился на царевича безжалостным немигающим взглядом. Отшатнувшись, разом потеряв надменный вид, тот посмотрел на старейшего, потом на меня и в страхе пробормотал:
– Неужели… неужели вы рискнете пролить божественную кровь? Кровь Гора, чьи глаза – луна и солнце, а крылья покоятся по обе стороны небосклона?
Ухмыльнувшись, Пекрур повернулся ко мне:
– А что ты думаешь, Пема? Прольем?
– Как горсть изюма прожевать, – ответил я.
– Ну, тогда поставьте его за нашими шеренгами, – Пекрур непочтительно ткнул в царевича пальцем, – и пусть твой человек, Пема, за ним присмотрит. Хорошо присмотрит, не то я и правда велю содрать с него кожу. – Он махнул телохранителям: – Вы, бездельники! Пусть кто-нибудь отправится к Урдмане и скажет, что я желаю с ним говорить. Прямо здесь, в поле между нашими дружинами. Со мной пойдет Пемалхим, и Урдмана может взять одного воина. Ну, быстро!
Через четверть часа мы стояли по щиколотку в воде перед владетелем Мендеса. Его сопровождал темнокожий гигант-кушит, фигура весьма экзотическая для севера Дельты. Урдмана был хмур, его багряная накидка висела клочьями, бронзовые пластины доспеха носили следы ударов, шлем лишился перьев. На меня он смотрел волком, но, встречаясь глазами с Пекруром, презрительно усмехался. Он не выглядел человеком, смирившимся с поражением – видимо, понимал, что большая часть нашего воинства ляжет костьми на этом поле.
– Ты хотел меня видеть, вождь Востока?
– Да, владетель Мендеса.
– Зачем?
– Затем, чтобы сказать: мы уходим.
Урдмана пожевал губами, потер подбородок.
– Разве реликвия Инара в твоем походном ларце? Разве тебе ее доставили из Мендеса? Или ты сам, обернувшись жабой, поскакал в мой город и нашел ее?
Пекрур скривился при упоминании жабы, но сохранил спокойствие.
– Мой ларец пуст, и ты это знаешь, Урдмана. Но кроме ларца есть у меня сундук, большой сундук, не меньше саргофага, в каком хоронят фараонов. И он, когда я отправлюсь к себе, не будет порожним!
Шагнув в сторону, старейший дал Урдмане возможность обозреть наши шеренги. По моему сигналу строй воинов раздался, Иуалат вытолкнул вперед Анх-Хора и встал за его спиной, придерживая пленника за локти. Спесь слетела с царевича; похоже, он сообразил, что превратился в такой же товар, как любой из рабов, привезенных с юга или севера. Правда, как предмет торговли он отличался от кушитов, аму и хабиру гораздо большей ценностью.
Темное лицо Урдманы посерело. То ли в пылу сражения он позабыл про Анх-Хора, Хассу и их отряд, то ли полагал, что они благоразумно отступили, а может, засели в холмах и ждут, когда начнется битва, чтобы прийти ему на выручку. Сейчас он походил на рыбу, выброшенную на берег: рот раскрыт, глаза выпучены, и пальцы шевелятся словно плавники.
– Мы не станем биться с тобой, разорять твои земли, убивать скотину и штурмовать Мендес, – сказал Пекрур. – Нет, не станем! Мы мирно удалимся, и Пемалхим заберет наследника в Гелиополь. Пема, сын мой, что ты сделаешь с ним?
– Что-нибудь придумаю, – отозвался я. – Мне нужен раб для чистки хлева и нужников. Если Урдмана не поторопится с возвратом святой реликвии, то через пару лет выгребные ямы в Гелиополе будут просто сверкать.
– Как ты считаешь, это понравится Петубасту?
– Не очень, старейший. – Я оглядел равнину и продолжил: – Тут больше тысячи людей. Все видят Анх-Хора перед строем наших воинов, и все понимают: Урдмана должен его выкупить. Если он будет не очень щедр, то царь об этом узнает, и дружбе между Танисом и Мендесом конец.
– Это верно. – Вождь Востока согласно кивнул. – Но если ты, сын мой, примешь царевича с почетом и будешь держать подальше от нужников, то царь, наверное, станет к нам благосклонен. Дарует привилегии в торговле, снизит пошлины и, может быть, пришлет отряды лучников, чтобы мы вернулись в эти земли и вместе наказали Мендес. Так?
– Так, – подтвердил я. – Великий Дом могуч! Фараон дунет в Танисе, поднимется буря в Мендесе!
– Если мы поможем.
– Конечно, поможем.
Урдмана закрыл рот и стиснул кулаки.
– Я… – прохрипел он.
– Да? – Хитрые морщинки забегали по физиономии старейшего.
– Я… я буду щедр.
– Насколько щедр?
– Ожерелье благородного Инара попало ко мне. Случайно… Этот потомок гиены, похитивший его…
– Клянусь Амоном и Мут*, его великой супругой, подробности мне не нужны! – Пекрур вскинул руку и поморщился – видно, рана беспокоила его. – Я и люди моего клана будут благодарны, если ты вернешь реликвию. Но этого мало.
Владетель Мендеса тоскливо вздохнул:
– Что еще? Чего вы хотите?
– Свободного доступа в порты. Никто не должен задерживать суда с нашим зерном, пересчитывать винные амфоры в трюмах и требовать даже самую малую часть. Еще я желаю, чтобы оружие из Хару, шерсть, пурпур и благовония из Джахи доставлялись к нам без препятствий. И в Гелиополь, и в Песопт, и в Медум, и в другие наши города.
– Договорились, – Урдмана кивнул головой, снял побитый шлем и вытер испарину с висков. – Это все?
– Все! Как – все? – Вождь Востока даже подскочил на месте. – Благая Исида! Разве ты не знаешь, как дорого нынче обходятся походы? Постройка кораблей, оружие воинов, их питье и еда? Одних быков, баранов и коз они сожрали больше сотни! И выпили озеро пива!
Урдмана скрипнул зубами:
– Это не твои быки, бараны и козы! И не твое пиво!
– Все в Та-Кем принадлежит богам, и если мы съели чье-то мясо и выпили пиво, то боги вправе ждать возмещения и жертвы в их святилища. Осирис и Исида, Сохмет и Гор, а более всех Амон… Должен ведь я отблагодарить их за помощь!
– И велика ли эта благодарность?
– Ну-у… – Пекрур сдвинул брови, что-то подсчитывая. – Думаю, хватит двухсот дебенов* золота.
Настала очередь Урдманы подскочить.
– Сетх затуманил твой разум! У меня нет столько золота!
– А сколько есть?
– Половина. Сто дебенов.
– Половина… – Пекрур покосился на меня. – Что скажешь, сын мой Пема? Берем?
– Берем, – подтвердил я. – С дохлого осла хоть копыта да шкуру!
– Берем, – кивнул Пекрур, – но другую половину ты выплатишь серебром и бронзой. И вот еще что… Слышал я, что у тебя остались два сына… Пусть один из них сопровождает меня в Песопт. – Приподняв ступню в мокрой сандалии, вождь Востока задумчиво уставился на нее. – Я уже не молод, ноги мои стынут в холодной воде, и временами мне надо опереться на юное плечо. Твой сын подойдет.
– Я пришлю тебе посох из слоновой кости, украшенный каменьями, – предложил Урдмана, судорожно сглотнув.
– Разве у посоха есть руки и пальцы? Разве он поддержит меня, если я споткнусь? – удивился старейший и жестко произнес: – Пришлешь сына! Через три дня, вместе с серебром и золотом! Пришлешь, и сиятельный Анх-Хор отправится к отцу! – Он коснулся моего локтя. – Пема, сын мой, ты чего-нибудь хочешь от нашего щедрого друга Урдманы?
– Да, разумеется – тех трех лучников, которым поручено меня убить, – сказал я и, глядя в бледнеющее лицо Урдманы, добавил: – Должен ведь кто-то чистить мои хлевы и нужники!
22
Мы ушли. Ушли, получив все, что потребовал старейший: золото и серебро, торговые привилегии, сына Урдманы в заложники и пектораль, наш святой талисман. Кроме того, мне достались три лучника – Пайпи, Дхаути и Хем-ахт. Эти парни могли прошить стрелой кольцо с расстояния сотни метров, и было бы нелепым загонять их в выгребные ямы. Разумеется, я этого не сделал; они стали моими бойцами, верными дружинниками, и погибли вместе со мной в пустыне, сражаясь с ассирийцами.
Ассирийцы…
Но до их нашествия прошло несколько спокойных и счастливых лет. Меньше, чем хотелось бы, но вполне достаточно, чтобы выполнить намеченные мною планы. Я составил семейные древа и родословные ливийских вождей – некоторые восходили к командирам наемных отрядов времен Тутмоса Завоевателя и Рамсеса Великого; я собрал легенды минувших времен, летопись набегов, военных походов, переселений, захвата оазисов в пустыне и земель на нильских берегах; я изучил процесс изменения быта, религии, языка – то, как год за годом, век за веком все ливийское вытеснялось египетским; наконец, я наметил те узловые периоды прошлого, которые необходимо посетить, тех людей, чьи жизни и судьбы представляют интерес, а также проблемы, с которыми я бы хотел разобраться. Их оказалось несколько, и все они были столь же загадочны и любопытны, как странные храмы на Панто-5 и древние космические поселения в Кольце Жерома. Обожествление пауков, культ, внезапно возникший и так же быстро исчезнувший в оазисах вблизи Эль-Увейната; непонятная болезнь – дизентерия?.. эпидемия чумы или оспы?.. – которая выкосила кланы зару и мешвеш в десятом веке, при XXII династии, уже ливийской, основанной Шешонком; брак одного из военных вождей техени с принцессой из рода Рамессидов – или, возможно, ее насильственное похищение?.. – история в духе Ромео и Джульетты; бальзам неизвестного состава, который будто бы залечивал самые страшные ранения. Этот список далеко не полон; были еще и экспедиции на побережье Туниса, где выходцы из Тира основали Карфаген, и руины крепости в болотистой впадине Коттара, которые нашли ливийцы-рисса в одном из походов на восток. Эти развалины, явно не египетского происхождения, интриговали меня более всего; к эпохе Птолемеев их давно засосало болото, и никаких свидетельств об этих загадочных сооружениях не сохранилось ни в греческих, ни в римских источниках.
Моя трансформация в Пемалхима была завершена через несколько дней после прибытия в Гелиополь, когда святая реликвия вернулась в заупокойный Инаров храм. В дороге, ссылаясь на потерю памяти, я осторожно расспрашивал дружинников о городе, своем жилище и домочадцах, которых оказалось немало: слуги, конюхи, смотрители скота и житниц, кузнецы, ювелиры и повара. Кроме городского дворца, усадьбы и земельных угодий, Пема владел мастерской по изготовлению папируса, виноградниками и каменоломней в Восточной пустыне, где добывался известняк. За всем этим следили писцы из роме, а главным над ними был Исери, семья которого служила клану Инара с незапамятных времен. Были еще и женщины, Туа и Бенре-мут, не жены, а наложницы, что, однако, не делало их отношения с Дафной безоблачными. Я подарил их Иуалату; тот восхвалил мою щедрость, а в доме моем воцарился мир.