ожицу и прожевал. Точно — черёмуха. А кажется исконно русским растением.
Кроме вот этих семян, которые легко поддались идентификации, было десятка полтора мелких семян, которые Юрий Васильевич определить не смог.
Что там может быть? Вроде бы земляника садовая из Америки. Рябина черноплодная. Вот эти чёрные семена могут быть хлопком. Как-то выращивал один год, поддавшись моде, Артемий Васильевич на даче физалис. Шалфей точно выходец с Нового света.
А томат? Вот эти семена похожи, но уж больно они маленькие, и вот эти похожи. И эти. Пока не вырастут не определишь.
Кукуруза присутствовала, и это больше всего Юрия Васильевича порадовало. Да, растение южное и его надо районировать. Но он вон уже Орел основал, а там и дальше на юг полезут русские, опять же Астрахань есть, там-то для кукурузы самый климат.
Ещё одни бобы? Может это какао? Нда, это точно не для Москвы растение и даже для Астрахани вряд ли подойдёт.
Кроме клубней, которые Юрий Васильевич сразу посадил в горшки, все семена весною ранней он отвёз в Кондырево и передал Никифору Александрову, тому самому крестьянину, что по словам старосты чудил и два раза в год весною и осенью поле своё перепахивал. Боровой к нему после присмотрелся и сделал главным агрономом совхоза, созданного им в Кондырево. До этого пытались они наладить селекцию ржи, пшеницы, ячменя, овса, гречки, проса. Занимались потихоньку попытками увеличить овощи, ну, там выбирали на семена самые большие морковки и самые тёмные, самые крупные свёклы, горохи крупные. Всем, словом, занимались, что под руку попадётся. И вот теперь настал черёд южно и северо-американцев. Семена Юрий Васильевича Никифору отдал, про которые мог рассказал, кукурузу велел дома в горшочках несколько штук на рассаду посадить, чтобы семян не лишиться, если не успеет вызреть в грунте.
Про остальное же сказал, что потом после того, как побьёт супостата приедет и расскажет. И вот теперь он на полном ходу движется к Туле, отдаляясь от Кондырево. И неизвестно… да точно известно, что не успеет в этом году в Кондырево побывать. И получается, что может прахом пойти всё его десятилетние ожидание культур этих. Ясно же, что Никифор даже не знает, что там ценное вершки или корешки. Теплилась надежда у Юрия Васильевича, что среди мелких семян может быть и картофель. Не понимали же в Европе что это и считали плодами маленькие зелёные помидорки.
Вот и думай и решай, что лучше — взятие Выборга и разгром Швеции, чтобы она не влезла в Ливонскую войну, или спасение нескольких миллионов россиян от голода в холодные года при Годунове, если среди семян будет картофель.
Глава 12
Событие тридцать второе
— Нельзя так, Юрий Васильевич, так не вместно! Это поруха чести всем боярам и царю! — возопил Иван Глинский.
Боровой его, понятное дело, не услышал. Что толку кричать на глухую тетерю⁈
— Глухой я, брате, не кричи. Успею я и все советы думцев выслушать, и с Ванечкой пообниматься. Просто, если я не сверну сейчас в Кондырево, то Русь в будущем большая беда постигнет. Два — три дня туда, там день и три дня назад. Вон какие лошади знатные, как ветер домчат. Вы ещё и до Москвы не доедете с вашими пушками тяжёлыми, а я уже там, встречаю тебя на Пожаре.
Иван Михайлович опять децибелы из себя выдувать начал. Пришлось подойти и обнять, похлопав по плечу. Успокоить.
— Ты, справишься, брате. Верю в тебя. Все плюшки съешь или понадкусываешь. Только не упейся на пиру в честь тебя.
Глинский вопить не перестал, но Юрий Васильевич его слушать не захотел. Вскочил на коня и в сопровождении десятка потешных во главе с вездесущим Егором Коноплёвым, он же — Егорка, припустил на запад к Калуге. Только пыль из под копыт…
Решение далось не легко. Это по карте выходило, что за седмицу он должен управиться, и ничего страшного не произойдёт, лодьи из Орла точно ещё до Москвы не доберутся. Они с войском сейчас находились совсем недалече от Тулы. Сельцо Болохово. Вёрст двадцать от города. Сегодня к вечеру должны добраться. А до Калуги вёрст на сотню больше, но без артиллерии, припасов и с перекусом на ходу, должны за два дня добраться на лучших конях, реквизированных у кэшигов (кэшиков), выловленных в лесах возле поля Смерти.
Но это всё на бумаге, а как на самом деле сложится, неизвестно. Эвон, небо хмурится, того и гляди ливень начнётся, и дорога размокнет, тогда все планы сразу полетят коту под хвост. Нету ещё котов на Руси? Недоработка. Такая поговорка классная пропадает.
Дождь пошёл, не ливень, но дождь приличный. Пока схоронились под деревьями, пока брезент натянули, вымокли все. Молодым-то не страшно, а брат Михаил, и без того утомлённый целым днём езды, сидел у костра и покашливал, не принимая участия в общей суматохе по обустройству ночлега.
Боровой тоже не суетился, ему по должности не положено. Смотрел на скукоженного монаха и жалел того. Ведь за пятьдесят давно мужику, и хоть его совместная жизнь с царевичем и закалила, но возраст и десятки лет ссылки на север давали о себе знать. Думал уже Юрий Васильевич, не заменить ли ему сурдопереводчика. Выучился же этот и скорописи, и письму без еров, и даже научился вычленять из речи главное, а не всё подряд строчить. А только несколько попробованных подьячих из разных приказов и в подмётки не годились брату Михаилу, а единственный, кто подавал надежды — подьячий разрядного приказа Ерофей, вдруг взял и фортель выкинул. Помер от апендицита, скорее всего. Заворот, мол, кишок. Быват, Господу видней, где Ерофей нужней. Сейчас опять никого нет на смену, выпускник школы лекарей Василия Зайцева, которого тот Боровому сосватал, мол, не только писарчук, но и лекарь всегда под рукой, во время перехода в Орёл сильно простыл, и пришлось его в Орле оставить, что-то серьёзное было. Как бы не пневмония. Ну, даст бог, поправится, Юрий Васильевич, напутствия Серебряному раздавая, про Андрейку — писаря не забыл, велел, если оклемался, отправить на лодьях в Москву, да с бережением. Работать запретить, отдыхать и сил набираться. Впереди, дескать, тяжёлый, больше месяца, переход на север.
В Кондырево, на взгорке, и наплевав на солнцепёк, Никифор Александров гордо ходил по теплице и показывал на грядочки с заморскими растениями. Теплица самая что ни наесть настоящая, две недели весь стекольный завод в Кондырево на неё работал. Тридцать метров в длину, пять в ширину и четыре с лишком в коньке. И вся от земли до конька покрыта стеклом, а для герметичности ещё и на полоски резины, сделанной из одуванчиков, стёкла в шпросы уложены. Тоже год сбора корней тремя сёлами в Калуге, что относятся к его вотчине. Детишки озолотились, выкапывая корни одуванчиков. Целый одуванчиковый геноцид получился. Строили её именно под заморских гостей, правда, долго ждать пришлось. Два года простаивала… Почти. Тут царю батюшке из Астрахани привезли дары и среди них несколько сортов винограда. Чёрный был, розовый и розовый «дамские пальчики». Юрий Васильевич косточки собрал и посадил. Про всякие стратификации помнил, но особо не заморачивался, просто воткнули в землю осенью и соломой прикрыли, а потом, как снег выпал, ещё и сугроб сверху накидали. И ведь проросли. Причём десятками. Ладно, не совсем сразу воткнул. Сначала бросил в подсолённую воду и выбрал те, что потонули, потом в погребе лежали октября ждали, чтобы Юрий Васильевич отвёз их в Кондырево и посадил. Можно и стратификацией назвать.
На следующий год виноградики на открытом воздухе доросли до тридцати пяти примерно сантиметров, и осенью были пересажены в теплицу и укрыты с тем же тщанием. Весною, спокойно, практически все росточки пробудились и стали хорошо расти. Ну, а тут осенью приехали заморские семена.
Пришлось лозы вновь пересаживать. Чтобы не вымерзли, пошли на такую хитрость. Вырыли траншею пятьдесят метров в длину и по метру ширины и глубины, оббили по бортам толстой доской всё это, в соли и извести вымоченной и высушенной, потом хороший чернозём и перегной смешали напополам с песком и семидесятисантиметровым слоем засыпали в траншею. До верха сантиметров тридцать осталось. Туда и посадили виноград. Сверху тридцать сантиметров соломы, потом деревянный щит, потом полметра соломы, ну и потом сугроб, как снег выпал. Весной всё убрали, и когда Юрий Васильевич в середине мая уплывал в Орёл, то уже почки набухали на лозе, а теперь уже заросли настоящие зеленеют. Ещё цветов нет, но перезимовали практически все из пятидесяти лоз только две не ожили. Может в следующем году уже и цвести будут.
Ну, с этими ладно, что в теплице?
Так, оказывается, зря он волновался и ломился сюда по раскисшей дороге, Никифор Александров — главный агроном совхоза «Путь Ильича» — это чтобы все спрашивали, что за путь? и чего за Ильич? справился на твёрдую четверку и без указующего перста царевича и попаданца.
Событие тридцать третье
— Картошечка! Картошечка? Это ты? — стоящий рядом с князем Углицким Никифор, наверное, подумал, что странный князь этот с умишка своего ущербного окончательно сошёл. Эвон, куда понесло, с кустом неказистым разговаривает. Листья гладит и листики небольшие нюхает.
— Княже… — Александров вспомнил, что князь глухой, только хотел рукой махнуть, но тут же передумал и истово троекратно перекрестился. Столько добра видел он этого человека, убереги его Господь от беды.
— Этот куст, Никифор, называется картошка. И… Принеси мне… лопату… Брат Михаил, а ты знаешь, как у поганых мотыга выглядит? Кетмень? Тяпка?
Монах пожал плечами услышав в тысячный должно быть раз очередные незнакомые ему слова. И ведь это при том, что он сейчас семь языков знает.
— Ай! Понаберут по объявлению. Дай мне карандаш и чистый листок бумаги.
Боровой не дождался пока требуемое ему передаст брат Михаил и сам выхватил у него планшет с блокнотом. Вырвал безжалостно лист, неаккуратно, треть оставив в креплении, и, положив планшет на колени, стал рисовать тяпку для прополки и окучивания картофеля. Первая получилась неуклюжая. Пришлось второй лист вырвать и уже не спеша, куда тут спешить, нужно и оставшиеся растения внимательно осмотреть, начал рисовать такой привычный с детства инструмент. Сколько раз им землю нагребал на куст картофеля. Ладно бы у крестьян, так у любого жителя города во времена молодости Борового был участок земли, где он выращивал картофель. И тут без тяпки не обойтись.