осматривали повитухи, медики. Затем их оценивали бояре. Жюри длиннобородое, уж оне-то понимают в девичьей красоте. Как же такое действо без них. И только потом самых-самых представляли пред очи царские. Шестнадцатилетний Ваня был ростом под метр восемьдесят. Но глист глистом. Ходил и щурился на девах в Грановитой палате. С одной стороны девки в ряд стоят, а с другой… третьей и четвёртой бояре и родители, ну, отцы, в смысле. Кто же бабс на такое ответственное мероприятие пустит. Домострой уже протопоп Сильвестр написал, и он принят и царём и Думою и обязателен к исполнению у православных людей в России. Великий труд Сильвестр сотворил — шестьдесят семь глав в сей книге. И ведь не дурость написал духовник Ивана вот одна из глав:
«О строении домовном»
В каждом доме следует иметь иконы («честныя образы»), перед которыми во время молитв возжигаются свечи. Пыль необходимо «чистым крылышкомъ омѣтати и мяхкою губою вытирати», чтобы дом был в чистоте. Молиться необходимо не реже двух раз в день: утром и вечером. Дело следует всякое начинать с чистыми руками, молитвой («Господи благослови») и крестным знамением. Жить рекомендуется по средствам, имея запасы — съестные в погребе, а инвентарь (метлы и лопаты) и прочее (мыло) в амбаре.
Род Захарьиных был так-то довольно известен на Москве. Они часто присутствовали на праздниках в кремлёвских соборах. А ещё отец Анастасии — Роман Юрьевич Кошкин-Захарьев-Юрьев, был окольничим при Василии III. Правда, из-за своей ранней смерти особо отличиться не успел, а вот зато её дядя состоял при малолетнем Иване IV в качестве опекуна.
По данным учёных рост Анастасии был чуть больше полутора метров. И здесь всё сошлось. На самом деле будущая жена Ивана была ниже всех «невест» ростом на том смотре. Серые волосы, да и лицо какое-то серое. Чего уж братан старший в ней углядел Юрий Васильевич понять не мог. Но пройдя вдоль ряда невест Иван вдруг развернулся и направился прямиком к Анастасии. На этом смотрины и закончились. Ни плясок, ни бесед, ни «зубы покажи» или там «а-ну попку отклячь». Скучно.
Дальше в той же Грановитой палете был пир, который две недели длился. Всё длился, длился и длился. Юрию в первый день один интересный обряд запомнился. Почти сразу после венчания супружеской теперь паре подали золотой кубок с вином. Молодые выпили вино из него поочерёдно, а потом кубок государь растоптал своим сапогом. Жена же не спорила с верховенством мужа, не наступала. Как будто при Домострое иначе могло быть. Картинка такая. Настюха, отталкивает глисту Ивана и давай своим сапожком кубок топтать. И зыркает на бояр, типа и вы долгогривые все у меня под каблуком будете.
А через две недели молодые пошли пешком в Троице-Сергиев монастырь. Не летом ведь по хорошей погоде, пошли 17 февраля. А это семьдесят вёрст, если что. Юрию пришлось с ними отправляться. Нет, прогулка на свежем воздухе, беседа с интересными людьми — это замечательно. Смех, шутки… Не было ничего такого. Была стужа, позёмка и он глухой, какие такие беседы… Это были два дня муки. Как только невеста выжила⁈ Может её ранняя смерть из-за этой прогулки. Там и закалённый Юрий простыл. Будь его воля Боровой бы все эти хождения по святым местам запретил. Это разносчики болезней. Это бездельники. Это люди, которых поманили ложной надеждой. Это разорение в конце-то концов. И всё для того, чтобы монастыри обогащались. И зачем церковникам деньги? Об этом ли проповедовал Иисус. Ходите мол братия по монастырям и большие вклады туда несите и будет вам счастие.
Пришли они еле живые в монастырь. В кельях холодно. И ведь не дашь в рожу игумену Ионе. Ещё объявят, что бес в царевича вселился. Юрий Васильевич же теперь царевич, раз пока наследника другого у Ивана нет. Пришлось Юрию доставать из возка своего, что за ними следовал с вечным братом Михаилом, буржуйку и устанавливать её в келье, что молодым выделили. Кузнец потребовался, нужно трубу удлинить и в окно её вывести. До позднего вечера мучались. Вот интересно стало Боровому, столько вкладов в этот монастырь, столько сёл к нему и деревень приписано, паломники идут и идут вереницей, и что, не могут хоть для гостей именитых печи типа голландских установить? Денег на кирпич жалко. Так если спросить выпучат глаза и возопят: «Иисус терпел и нам велел»!
А утром молодых, сто процентов с ведома того самого скаредного игумена Ионы, побеспокоили. Пришли к государю псковичи с жалобой на градоначальника. Трое мужиков вполне прилично одетых, купцы, наверное. Иван усталый и злой дал понять, что не собирается этим всем заниматься, но мужи не унимались, бумагу совали и персты тыкали в Ивана. Ну и тот взбесился, он жалобщиков велел раздеть и поджечь им волосы и бороды. Еле-еле они вдвоём с Анастасией образумили закусившего удила молодожёна.
Только перестал Иван орать на псковичей, как прибыл гонец из Москвы. Он плюхнулся в ноги государю и простуженным голосам, кашляя на него и Анастасию, зарычал, что в Кремле со звонницы упал колокол, что является де крайне плохой приметой. Дума де Боярская в сомнении и страхе пребывает. Иван побелел весь. Хотел приказать пороть гонца за дурную весть. И опять Юрию вдвоём с Анастасией с трудом удалось Грозного успокоить.
— Едем быстрее домой. Не удалось богомолье. В чём-то прогневил я господа, — зарыдал Иван, сдувшись после приступа гнева. Какой там Грозный, пацан просто с неуравновешенной психикой. В тот же день, хоть уже за полдень было, Иван с супругой и придворными тронулись домой.
Глава 2
Событие третье
А Улька? Ульяна. Иулиания. Княжна Палецкая Иулиания Дмитриевна.
Свадьба в том же году в ноябре была, в 1547, восемь почти уже лет назад, буквально через несколько дней после его совершеннолетия… Пятнадцать Юрию Васильевичу исполнилось. И опять смотр устроили. Единственная разница, что в этот раз ограничились дочерями московских и с ближних городов князей и бояр. Не стали всю страну через полгода вновь баламутить. В Грановитую палату вывели всего двенадцать девушек. Юрий одну из планок Думе и комиссии выборщиков сам поставил. Не ниже метра семидесяти должна быть девушка. Каблуки только-только на Руси стали появляться, большинство сапог пока шьют без каблука, разве князья всякие да дворяне служивые и носят, и то изредка, сапоги с каблуком переняли у иноземцев для удобства пользования стременем. Так все девушки были в сапожках с каблуком. Явно не дотягивали до установленной планки многие и отцы — князья и бояре на хитрость пошли.
Завидный ли жених Юрий Васильевич? Ну и что из того, что Юрий глухой⁈ Говорит немного необычно, как немец хорошо русский выучивший. Слова заморские часто вставляет, так понятно, окружил себя ляхами, немцами, иудеями, татарами, шведами даже, ясно от них слов поганых непонятных и нахватался. Так бог с ним, что глухой, зато он брат царя и наследник покаместь. А ещё парубок-то видный. Ежели в Иване почти метр восемьдесят, то Юрий его на вершок всего ниже (4.4 см). И ему пятнадцать только зим-то, вырастет ещё. Так не в пример старшему богатырь настоящий. Плечи широкие, шея бычья, ручищи мышцами бугрятся. Сызмальства со своими потешными то подтягивается, то железо ворочает, то бегает. Даже скоморохов пригрел, чтобы его обучили прыгать через голову и колесом ходить.
Чем не жених? А деньжищ у него сколько⁈ Сорок, сказывают, кирпичных заводов у него, да пять стекольных. И теперь второй бумажный рядом с Кукуем строит. Охти, про карандашный завод не забыть бы. Там на ём одном деньги́стоко князь заколачиват, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Про шведские его заводы мало кто знает, но везут железо через Псков и Новгород зимой на санях. Везут и везут. А тут берут и берут, знамо дело лучше нашего. Очередь из кузнецов всегда стоит, когда те обозы со свейским железом приходят.
Ульяна стояла препоследней среди двенадцати девушек. Ну, на модель не тянет. Носик чуть курносый, ресницы рыжие, из-за чего лицо простоватым кажется, на носу веснушки — конопушки несмотря на осень позднюю. Весною, видимо, вообще всю облепливают рожицу. Кроме роста ещё одно ограничение Юрию для жюри придумал. Девушка должна быть без белил, румян и прочей сажи на лице. Сейчас столько штукатурки вредной свинцовой да другой ядовитой на себя накладывают модницы, что непонятно почему живы ещё. Женившись, он и Ульке запретил хоть что-то из этих средств использовать и брата убедил, чтобы он и Анастасии запретил пользоваться косметикой импортной.
Белила, которые изготавливали на основе свинца разъедали кожу, в румяна и помаду добавлялась сернистая ртуть (киноварь). И везде была сурьма в косметике, а сурьму тоже можно отнести к категории ядов. Брови и ресницы чернили сурьмой, смешанной с маслами. Ее токсичные пары вызывали кровотечения из носа и поражения кожи. Сурьма плохо влияла на работу щитовидки.
И если бы косметикой богатые женщины и девушки на Руси ограничивались. Нет, медицина тоже вся на ртути зиждилась. С помощью препаратов на ртутной основе пытались отбеливать зубы. Свинцовые белила не только портили кожу сыпь вызывая и даже рубцы с язвами, но и оказывали пагубное воздействие на зубы, которые желтели от свинца. Козе понятно, что можно было попытаться отбелить их при помощи народных средств, того же мела толчёного, но это же долго и не так эффективно, как воспользоваться ртутью. Жаль, что эффект отбеливания был не очень долговременным, вслед за ним происходило разрушение зубов. И модницы нашли выход. Теперь на смену белоснежной улыбке пришла новая модная тенденция — чернить зубы с помощью угля. Конец отбеливанию зубов, как и чернению положил только Петр Первый, строго настрого запретив отбеливать зубы ртутью. И на всём этом наживались купцы из-за кордонов. Поток этой гадости тёк через Псков, Новгород, Смоленск.
Вдвоём с Иваном Юрий подключил к борьбе с этой дуростью сначала протопопа Сильвестра, а потом и митрополита Макария. Один дополнил Домострой запретом на косметику, а митрополит даже несколько проповедей прочёл и не поленился объявил пару княжён ведьмами. Не сожгли, сдали в монастырь. Ну, там точно косметика им не пригодится. Сейчас по истечении восьми лет уже можно сказать, что на Руси с этой бедой справились. Если кто-то из знатных москвичек и пользуется свинцовыми белилами или ртутными отбеливателями зубов, то единицы и тайком от мужа в своей светёлке изредка перед зеркалом. Мужу ведь огромная вира грозит, если дойдёт до царя или митрополита о ведьме, пригретой им.