Стрельба на пределе слышимости возвестила, что Егорка с Коробовым наткнулись на врага. Юрий Васильевич им приказал перед рейдом, чтобы не геройствовали и людей просто так не клали из-за своего желания побабахать.
— За каждого ратника спрошу! — пригрозим атаманам этим князь Углицкий на прощание. Покривились богатыри. Чего по сто раз одно и тож. Не дети чай, — Я вас знаю, вы рожи не корчите. Хоть малейшая опасность будет, возвращайтесь под прикрытие артиллерии. Мы фальконеты первыми снимем с коггов и установим на станины.
И вот стрельба.
— Андрейка, сбегай к Кострову, скажи пусть половчее двух ратников отправит, понять мне нужно, чего там стреляют, — отправил Боровой сурдопереводчика и лекаря к расположившимся чуть в стороне поместным.
Сам Юрий Васильевич продолжил заниматься разгрузкой кораблей. Если затащить восьмисоткилограммовую дуру на когг не просто, то спустить на необорудованный причалами и подъёмными кранами берег ещё тяжелее. Приходилось сначала в лодку перегружать, а потом опрокидывать ствол в воду у самого берега и оттуда канатами вытаскивать. Лебёдка-то одна, её с огромным трудом за время путешествия по Неве и потом к Выборгу удалось приспособить рядом с мачтой корабля. Криво-косо получилась, но ствол чуть не тонный смогли спустить. А пушкари кричат руками машут, чуть в море не прыгают, как же, их гордость да в холодную солёную воду.
— Протрите, маслом смажьте и снова протрите! — рыкнул за схватившегося за голову главбомбардира Костина Боровой, — Предложи другой способ!
Андрейка появился вместе с Егоркой. Богатырь ехал на богатырском коне. Щуплый Андрейка тоже… на богатырском. Где успели такими мощными конягами разжиться? Явно не крестьян обнесли.
Завязалась переписка, благо Андрейка под боком. Потешные повстречали шведскую разведку. Те, видимо, заметили когги и решили проверить, чего это они не к порту подошли, а в сторонке якоря бросили. Десять всадников было. Теперь десять коней есть.
— А язык? — не больно обрадовался победе Юрий Васильевич. Они ещё разгрузиться не успели. Снаряды, мины, гранаты, порох, всё ещё на кораблях.
— Есть. Он никакого языка кроме шведского не знает, — Коноплёв махнул рукой куда-то за спину.
— Ладно, продолжайте разведку. Есть у нас толмачи.
Только Егорка ускакал, как с той стороны опять выстрелы раздались. Опять на пределе слышимости. Андрей тут же к коню бросился.
— Стой, раз, два. Ну, его. Сами доложат. Пойдём поспрошаем языка. Скажи, чтобы его на корабль, где мы плыли перевезли. Я скоро там буду. Густав Бергер знает и шведский и латынь. — Андрейку пришлось задействовать, так как брата Михаила всё же умудрились простудить. Столько прошли по рекам почти всегда мокрые, а тут на корабле вполне сухом закашлял. Зайцев его порошками и отварами накачал и оставили нежиться монаха в перинах в капитанской каюте на «Фортуне».
Плюх. Едрид — Мадрит. Ствол утопили. Опять! Хорошо хоть не статридцатимиллиметровый, те оба уже на берегу маслом мажут. Стамиллиметровый утопили. Второй уже. Ну тоже жалко. Тут глубина, не достать. Картину эту душещипательную они с Андрейкой и шведом пленным с перемотанной рукой — ранен в неё, вместе наблюдали, подплывая на попутке к коггу, за очередной партией снарядов лодья шла, на неё и «напросились». Шеф, мол, подбросишь до города, тьфу, до когга.
— Верёвка перетёрлась, — рожа у пушкаря красная и кровь носом хлещет. Уже получил от старшего по сопатке.
Густав Бергер на крики и вопли вышел, тоже теперь на палубе, и как истинный патриот земли русской тоже на пушкаря покрикивает. Смотрится весело. Не, так-то пушку жалко. Но как шведы русских ругают за утрату орудия, которое по ним стреляло и должно было дальше стрелять — весело.
В каюте адмирал новенький что-то долго рассказывал Андрейке, а тот строчил. У пацана сложная сейчас задача. Бергер ему рассказывал на латыни шведскую легенду, а писарчук сурдопереводчик записывал её на русском и не на старославянском, а на русском двадцатого века. Без еров, и не одним сплошным текстом, а с разрывом слов. Ну, и другие буквы изменяя, без фит и ижиц.
Это легенда про того самого Фенрира — огромного волка. Этого кусочка Боровой не слышал. Когда Густав узнал, что верёвка, взятая у него взаймы, перетёрлась и стволу пипец теперь, то кричать перестал и стал оправдываться. Мол, даже цепь, что сковывает огромного волка Фенрира может порваться, чего уж о верёвке говорить. А вы знаете, принц, из чего сделана была цепь этого чудовища.
— Нет. Из мифрила?
— Не знаю, что такое мифрил, а цепь была сделана…
Ну, вот сейчас Андрейка и строчит.
Боги Фенрира побаивались «злую собаку» и решили связать его цепями, но все попытки заковать его провалились: Фенрир разрывал цепи, словно они были из соломы сплетены. Тогда боги обратились к карликам (дварфам), мастерам кузнечного искусства, с просьбой создать неразрывные узы. Так родилась цепь Глейпнир — гладкая и лёгкая, как шёлковая лента, но неразрывная. А сделали её коротышки из шума кошачьих шагов, женской бороды, корней гор, медвежьих жил (в древности сухожилиям приписывали свойства нервов), рыбьих голосов и птичьей слюны. Всё это гномы забрали и теперь ничего такого в мире нет.
На глазах Фенрира асы демонстративно пытались разорвать цепь, но безуспешно. Тогда они стали предлагать Фенриру разорвать цепь, уверяя, что только он такой могучий сможет справиться с этим. Если же он разорвёт цепь, то они обещали его отпустить. Фенрир согласился, но выкатил условие, что один из асов вложит руку ему в пасть в залог того, что всё будет без обмана. Тюр вложил правую руку в пасть волка. Волк не смог разорвать Глейпнир: чем больше он рвался, тем сильнее цепь врезалась ему в тело. Так был связан Фенрир, а Тюр лишился правой руки.
— Господин адмирал, с верёвкой понятно всё. Сами виноваты. Доверяй, но проверяй. Давайте к пленному вернёмся, спросите его, сколько сейчас войск в Выборге? Ну и что слышно вообще о войне? Не идёт ли сюда какой отряд во главе с королем?
Событие пятьдесят первое
Знал «язык» шведский мало. Плохой «язык». Всё это и без того уже Густав Бергер говорил Боровому. В замке всего человек сто, из них полно некомбатантов, хотя сейчас больше, там строители возятся. А в Выборге пять сотен воинов, на стенах есть пару десятков орудий. Из этих пяти сотен воинов один эскадрон рейтар. Именно людей из этого эскадрона и отправили проверить, что там с флотом адмирала Якоба Багге, какого чёрта он бросил якорь не у города, а среди камней.
— Эскадрон это сколько человек в Швеции? — нет, Юрий Васильевич за Егорку не переживал. Его потешные, плюс сотня Коробова перестреляют рейтар издали, те по ним ни одного выстрела не успеют сделать. Рейтары — это всадник в приличной броне на коне с двумя или тремя пистолями. Им нужно подскакать к его стрелкам чуть не в плотную, сколько там пуля летит из пистоля? Кто же им позволит?
— Сто пятьдесят человек, — подтвердил догадку Юрия Васильевича новенький адмирал.
— А что с подкреплением? — подбодрил подзатыльником повесившего голову пленного Костров, тоже на корабль прибывший, чтобы новости узнать.
Выяснилось, что в крепость Киновепи (Кивинеббе), находящуюся где-то на середине пути от Выборга к русской границе, король Густав отправил шестьдесят всадников и сто кнехтов для усиления гарнизона. А ещё обещал король из Стокгольма отправить отряд по суше через Лаврецкий погост. До тысячи человек. Это дворянское ополчение.
— И всё?
Пленный как-то глаза хитро отвёл. Костров ему сразу, не считаясь с Женевской конвенцией, оплеуху зарядил.
— Чуть севернее Выборга в поселении, названия которого я не знаю, есть отряд из сотни кнехтов. Всё, я больше ничего не знаю! — заканючил швед.
— Да, больше и не надо. Ерофей, — остановил, снова замахнувшегося, Кострова Боровой, — хватит, отведи его к Зайцеву, пусть раной займутся. А своих готовь, нужно посмотреть, что там за поселение севернее.
Егорка вернулся утром. Они всю ночь как раз рейтарами занимались. Столкнулись две разведки в виду жителей Выборга. Город продолжал расти и теперь уже весь в пределы городской стены не влезал, выплеснулся далеко за её пределы. На окраине посада наша разведка и заметила двигающихся в их сторону рейтар. Те ехали как на параде, рядами. При этом вообще не были вооружены. Конечно, пистоли у них в нужном количестве имелись, и шпага у каждого на боку болталась. Пистоли-то имелись, только в седельных кобурах. Тогда как у двух с лишним сотен русских в руках заряженные пищали с мушкетами хранцузскими, карамультуки и плюсом у каждого потешного по заряженному тромблону, только порох на полке проверить. А рейтарам что, доставать пороховницы и прочие пули с шомполом, и, сидя на коне, пистоли свои торопливо, просыпая порох и роняя пули, заряжать? Да кто им на это время даст. А шпага? Ну, шпага против тромблона не лучшее оружие. Да, они в полном доспехе и чугунная дробь с большого расстояния кирасу не пробьёт. Так издали из троблона никто стрелять не собирается. Для этого есть пищали и карамультуки. Это уж если рейтар со своей шпагой вплотную подберётся.
Так что бой встречный для рейтар закончился плохо. Они столкнулись в разъездом потешных уже пересаженных на трофейных коняшек. Пацаны — не идиоты, пальнули из тромблонов, так, попугать, и дёру. А обрадованные шведы, чего не радоваться раз от тебя бегут, устремились в погоню. Заманила их разведка на окраину посада. Там в кустах все русские и дожидались результатов разведки. А тут такой подарок, больше сотни неприятеля, сами шведы пожаловали, не надо из-за стены выковыривать.
— Огонь! Лошадей беречь! — хором оба командира закричали.
Шведы мелкие. Ну и чего, что у каждого и кираса, и юбка, и шелом. Они на гренадёров не полезут, разве на поместных, да и то далеко не на всех. Тем не мене, добыча ценная — полный комплект железа, надетого на рейтара, стоит больших денег, да плюс пистоли, да шпага эта странная. И одежонка не плохая, от крови только отстирать.