Кубки смотрелись старинными и тоже можно заподозрить, что чистота золота там не велика, просто не умели раньше чистое золото выплавлять. Плавили прямо из песка или самородков, а там чаще всего золота половина, если в процентах считать, то чуть больше пятидесяти, остальное медь и серебро. Да, и ладно, не стал спорить со шведами из-за этого князь Углицкий. Это же дармовое и золото и серебро, а дарёному коню в зубы не смотрят.
Зато, когда на следующий день люди потащили медь и железо, Юрий Васильевич прямо порадовался. Была и посуда, но были и слитки: и меди, и бронзы. Были крицы железа. Даже несколько плугов было и топоров несколько десятков. Или эта штука, не плуг, не так называется? Плоскорез? Были и косы.
Всё это целый день несли жители города Або и солдаты местного гарнизона.
— А у вас ружья и шпаги, что не из железа, — не найдя этих вещей, рыкнул на солдатиков Егорка. Рыкнул на русском, не поняли. Потом на немецком и физиономию злую соорудил. Поняли и понесли. Замечательные мушкеты. И раз они местные, то изготовлены из качественного легированного марганцем железа.
На следующий день экспроприация продолжилась, барон Иоганн фон Рекке сказал губернатору Стену Эриксону, что пойдём завтра по домам и будем проверять на наличие меди и железа. Швед голову в плечи вжал, рядом огромный Егорка стоит, тяжко разговаривать с таким великаном — богатырём рассерженным, поневоле голова в плечи забирается. Первым явился епископ Агрикола и спросил про колокола, они же из бронзы. И Юрий Васильевич вспомнил про выковырянные камешки из кубков.
— Горсть самоцветов и колокола не трогаем.
Ученик главного протестанта Европы Лютера Мартина, как от незрелого лайма скривился, и ушёл. Явно Господа ихнего Бога призывая обрушить свой гнев на проклятого схизматика. Но через пару часов монашек молоденький самоцветы принёс. Смотрелось это блёкло и бедно. Кабошоны и довольно низкой прозрачности. Аметисты, рубинов парочку, один синий камешек, возможно, сапфир и половина этой горсти бирюза. И монашек мелкий, а значит, и горсть у него маленькая, потому и послали видимо его. Нужно было Егорку отправлять в качестве мерной тары. Вот он принёс бы. В три раза больше. Опять чёрт с ним. Снова дарёный конь.
Пока народ проклинал русских, а ещё больше своего идиота короля, который с ними решил повоевать, Густав Бергер сияя адмиральскими эполетами… а, ну, ладно, нет ещё эполет, тогда, сияя довольной физиономией, обходил простых матросов, попавших в плен и матросов реквизированных купеческих судов и заводил с ними разговоры, что в русском флоте оплата в три раза больше, чем в шведском, да ещё землицу по выслуге десяти лет дают на юге. Там чернозём голимый, а не наши рыжие глинистые почвы, там сунул черенок от граблей в землю и на следующий день орехи собирай. И орехи не простые ядра ажнать золотые, тьфу, огромные с бычий глаз размером. А рожь там стеной стоит, коса не берёт. Ну, и что, что адмирал был в России только у Орешка, да и то по большей части в плену. Главное в бизнесе — хорошая реклама.
И ведь нашлись желающие, тем более что люди и сами видели знакомые хари небритые среди матросов и боцманов русских корабликов. Да и капитаны, что им зубы вышибали не раз, тоже были на русской службе и теперь им запрещалось рукоприкладство. Пороть — это пожалуйста, а в зубы ни-ни. Зад заживёт, а вот зубы новые не вырастут. А ежели вырастет зуб-то у матроса, то не костяной, а из мести и злобы собранный. В результате удалось адмиралу в свои ряды навербовать сто тринадцать матросов, шесть боцманов и пятьдесят новобранцев старше шестнадцати лет и сорок, по два на каждый корабль, юнг возрастом от тринадцати до пятнадцати лет.
Можно считать, что теперь, пусть и с трудом, но всеми кораблями можно управлять и без потерь довести их до Выборга, и даже до Орешка некоторые.
Событие шестьдесят четвёртое
Собрали, загрузили, разложили в трюмах по полочкам добычу, а короля Густава всё нет, или вестей от него. Правда, две данные на прибытие переговорщиков недели ещё не истекли, но осталось всего два дня. На всякий случай Юрий Васильевич с капитанами и адмиралом переговорил. Плохо всё. Если Або — это не Швеция, то Стекольна — это уже Швеция, это здесь можно местное население притеснять и грабить, они вообще недочеловеки, чухонцы. Юрий Васильевич знал, что ничего уничижительного в этом времени это слово не несёт. Это от слова чудь — «чужие». Потом уже станет пренебрежительным у великороссов. Но как раз сейчас, зато шведы финнов не любят и считают слугами, рабами почти. Дикари же, живут по лесам. И вот воевать с финнами шведы согласны, а обстреливать Стокгольм не очень. Может и выполнят команду, а может попытаются поубивать русских артиллеристов снова стать хозяева своих кораблей и биться за фатерлянд.
Лучше бы Густав приехал на переговоры или прислал послов, не хотелось князю Углицкому проверять лояльность шведских моряков. Да, пока соотношение русских плюс ливонских и других немецких моряков на кораблях в пользу, пусть будет, русских. Да теперь ещё команды немного финнами разбавлены, те же юнги почти все финны. Однако ночью, когда русские с немцами уснут, чёрт его знает, что местным в голову взбредёт.
Юрий Васильевич без дела не сидел, капитаны кораблей проверили чего не достаёт, всё же бой был и часть такелажа и парусов повреждена. Проверили, доложили и отправились в Або закупать припасы и снаряжение. Оружие и порох в городе изъяты и нападения не должно последовать. Вернулись все живые и здоровые, но часть первого жалования и даже не просто часть, а большую часть, в местных кабаках оставили. Вот! Опять Або начал богатеть.
Послы от короля прибыли в последний день, может даже специально где-то среди многочисленных островов скрывались, выжидали окончание срока, чтобы показать, что они московитов не боятся.
Густав Ваза послал на переговоры Стена Лейонхувуда — члена Королевского Совета и Лаурентиуса Петри Нерициуса — архиепископа Упсальского. Главой церкви в Швеции король объявил себя, и выходит, что архиепископ как бы второй человек в церковных делах. А Стен Лейонхувуд отвечает в Совете за экономику или торговлю. Об этом Юрию Васильевичу поведал адмирал Бергер, сразу после прибытие послов с ними встретившийся. Официальную встречу назначили на утро посреди порта. Благо, вроде, дожди прекратились, и осень решила подарить людям ещё несколько солнечных деньков.
Кроме этих двоих на рандеву пожаловали и местные, и герцог Юхан вырядился опять в кружева, и его губернатор Эрикссон не меньше шёлка и кружавчиков на себя истратил, один только епископ Турку Микаэль Агрикола был всё в той же поношенной серой рясе. А чего, может её рукой касался сам Мартин Лютер⁈
— Вы вправе принимать решения, господа послы, или просто выслушаете наши предложения и поедете… и поплывёте в Стокгольм или Упсалу докладывать королю, а потом назад с его ответом, потом снова с моим уточнением, и опять с его ответом? — Юрий Васильевич говорил с ними на немецком. Ну, хорошо, не говорил, вещал. В сурдопереводчиках снова брат Михаил, и товарищи решили общаться на латыни.
В записке, составленной через пять минут братом Михаилом со слов архиепископа Упсальского Нерициуса были любопытные предложения от короля. Прочитав их Боровой стал думать, а сколько он на самом деле сможет обеспечить кораблей верной ему командой. Или погрузить туда русских столько, чтобы шведы восстание не подняли. Придётся, скорее всего, идти к Стокгольму и преподать урок Густаву Вазе. Иначе он в Ливонскую войну решит вмешаться, он небось думает, что подготовься он получше и побил бы рюски.
В записке было написано, что русско-шведская граница восстанавливалась по старому ореховскому договору от 1323 года. Швеция выкупает пленных, а русские отдают ему все захваченные корабли.
— Егор, послов избить до невменяемого состояния, и окунать в воду, пока не очнутся. Переведи это, брат Михаил, а ты Егор погоди, но рожу страшную скорчи.
Монах перекрестился, но слова князя перевёл.
— Теперь переводи мои условия. Земля от Ладожского озера до озера Сайма будет русской, а потом до Выборга на полдень, отступив от него пятьдесят вёрст на запад. Никаких кораблей вы не получите, пленных выкупаете, как король ваш и предложил, наших купцов из Стокгольма отпускаете и каждому за бесчестье выдаете золотом… Именно золотом, столько, сколько стоил их товар с их слов, втрое. За бесчестье и арест посла «земца» Никиты Кузьмина выплачиваете ему пять пудов серебра. И последнее, вы выплачиваете нам, за то чтобы мы не приплыли и не уничтожили Стокгольм и другие прибрежные города, триста пудов серебра или в пересчёте один к двенадцати золотом. Да, мир заключается на сорок лет, и если за это время будет хоть одна провокация, хоть на одну нашу деревеньку нападут ваши люди, даже если они будут разбойниками, мы приплывём и все ваши города уничтожим. В следующем году или через год мы пойдём войной на Ливонию. Если хоть один вооружённый швед там окажется, мы придём и уничтожим все ваши прибрежные города. Что ещё брат мой писал. Ах, да, на расстоянии ста вёрст от Ладожского озера не должно быть ни одной шведской крепости, если уже построили, то сжечь или, если каменная, то взорвать. На этом всё. А сейчас скажите, Егорке бить вас или нет? И не говорите, что вы послы. Где наш посол Никита Кузьмин? Вам можно послов в железа имать, а нам нет разве! — Боровой постарался это проорать, чтобы шведы прочувствовали, что он зол и именно так и поступит, если что пойдёт не так.
Добрый день уважаемые читатели, кому произведение нравится, не забывайте нажимать на сердечко. Вам не тяжело, а автору приятно. Награды тоже приветствуются.
С уважением. Андрей Шопперт.
Глава 23
Событие шестьдесят пятое
— Как думаешь, Иван Семёнович, — ещё на борту «Фортуны», за несколько часов до встречи с послами, обратился к главному бомбардиру Костину Юрий Васильевич, — согласятся шведы на условия Государя нашего Ивана Васильевича?