Таким образом, перед нами встают два варианта развития сражения: в одном из них битва имеет характер открытого боя, в другом сначала были разбиты передовые отряды московитов, и лишь потом состоялась генеральная атака, которая была, скорее всего, неожиданной для противника. По нашему мнению, второй сценарий ближе к действительности: это была быстрее сеча, чем открытая битва в классическом виде.
Польское наемное войско не участвовало в Ульской битве 1564 г. Во время боя оно находилось поблизости Борисова. Узнав о сражении, оно двинулось в сторону театра военных действий, оно вскоре было задержано по приказу наивысшего гетмана Н. Радзивилла Рыжего, который после разгрома московитов не видел необходимости в привлечении поляков. Стоит заметить, что в письме, направленном в Варшаву, Радзивилл еще надеется на скорый подход польского войска, чтобы объединенными силами ударить по противнику, находившемуся на то время под Оршей[344]. Я. Коммендони, сообщая 10 февраля 1564 г. кардиналу Борромею в Рим о состоянии дел в ВКЛ, высказывал мнение, что после соединения литовской и польской армии она должна двинуться на Полоцк. Ничего подобного, как известно, не произошло. Польские солдаты позднее сетовали, что их нарочно задержали вдалеке от места боевых действий, чтобы не делиться с ними результатами эффектной победы[345].
При анализе сражения встает еще одна важная проблема: роля наивысшего гетмана Н. Радзивилла Рыжего в достижении победы. Польский исследователь М. Плевчиньски довольно скептически относится к его способностям военачальника[346]. Источники косвенно свидетельствуют, что, несмотря на высшую военную должность и присутствие в армии, Радзивилл не сыграл главной роли в Ульской битве. Об этом можно судить по словам самого Радзивилла, который писал, что победа состоялась благодаря содействию Ходкевича (наверное, имеется в виду Григорий), при этом сам Радзивилл «сделал все возможное»[347]. Вероятно, наивысший гетман не участвовал непосредственно в атаке, наблюдая за ходом боя с безопасного расстояния. На это может указывать и отсутствие в Радзивилловском письме описания хода боя.
Вопрос о том, сколько московитов погибло во время Ульской битвы, на наш взгляд, остается открытым. Чрезвычайно большой является разница в цифрах, представленных московскими и литовскими источниками. Она сама по себе дает основания для сомнений в их достоверности. Согласно свидетельству Радзивилла, погибло по крайней мере 9 тыс. человек[348]. Эту информацию повторяет и Я. Коммендони[349]. Любопытно, что в детальном описании битвы в «листе об новинах» подобные сведения вовсе отсутствуют. Приведенная Радзивиллом и Коммендони численность погибших была с течением времени значительно завышена (в «реестре Ульской битвы», сохранившемся в сборах Российской национальной библиотеки в Санкт-Петербурге, она составила уже 16 тыс.[350], у Л. Гурницкого — 18 тыс.[351], у М. Стрийковского — 25 тыс.[352], у А. Гваньини — 30 тыс.[353], в «Хронике литовской и жмойтской» — 45 тыс. человек[354]). Если учитывать характер битвы, то ничего сверхособенного в огромных потерях московитов нет. К примеру, в 1567 г. в битве под Сушей, согласно официальному реестру, хранящемуся в Метрике ВКЛ, московиты потеряли убитыми 5400 человек[355].
С другой стороны, в московских летописях отмечается, что «на том деле детей боярских побили и в полон взяли и которые безвестны — до полутораста человек»[356]. О небольшом количестве убитых сообщает и Псковская летопись. Однако ее внимательное прочтение позволяет прийти к выводу, что литвины убили или взяли в плен в первую очередь людей, входивших в военную элиту: «Князя Петра оубили и иных воевод и дворян, а иных воевод живых поимали, […] а детей боярских побили не много, а иные все розбеглися…»[357].
Эти данные становятся немаловажным аргументом в дискуссии о характере и результатах Ульского сражения. Возможно, число 150 погибших находится не так далеко от реальности и является более достоверным, чем сведения наивысшего гетмана ВКЛ и папского нунция. Можно заключить, что уничтожение командующего состава войска имело большую ценность для оценки значительности события, чем просто количественные показатели. Гибель главнокомандующего армией и взятие в плен иных военачальников — что могло быть лучшим доказательством блестящей победы над противником? С другой стороны, Радзивилл мог преувеличить численность погибших на поле боя и тем самым создать образ не просто победы, а полного разгрома неприятельского войска.
Самый подробный перечень погибших и взятых в плен дает хроника М. Стрийковского[358]. Однако в нее закралось много недостоверных данных. Содержательный список убитых и взятых в плен есть в «Реестре Ульской битвы»[359]. Информация о пленных московитах имеется также в «листе об новинах»[360]. Однако все эти данные требуют своей верификации.
Все источники подтверждают гибель П. Шуйского, главного военачальника полоцкой группировки и одновременно первого полоцкого воеводы. А. Гваньини сообщает, что раненый П. Шуйский был убит во время отхода московитов крестьянином из близлежащего села с помощью топора[361]. Бреденбах добавляет, что труп П. Шуйского нашли через несколько дней в колодце[362]. Московские источники раскрывают новые подробности: «Князя Петра Шуйского збили с коня, и он з дела пеш утек, и пришел в литовскую деревню, и тут мужики, его ограбя, и в воду посадили»[363]. Есть также сведения, что московского военачальника убил шляхтич Каспар Швейковский[364].
Для проверки информации относительно других погибших лиц были задействованы в первую очередь московские разрядные книги. Из большого списка имен, приведенных М. Стрыйковским, подтверждаются только сведения о гибели Осипа Быкова, который командовал артиллерией, князей Семена и Федора Палецких[365], а также, возможно, Данилы Колычева[366]. После 1564 г. их имена не упоминаются в разрядных книгах. В то же время эти источники не подтверждают факта гибели либо попадания в плен С. Яковлева[367], И. Шереметьева-Меньшого[368], А. Прозоровского[369], М. Одоевского[370].
С достаточной вероятностью можно говорить, что в плен были взяты Захарья Плещеев[371], Иван Охлябинин[372], князь Василий Колычев-Темкин[373], сын боярский из Великого Новгорода Иван Нороватый[374], дворяне великого князя Воин Ржевский и Афанасий Чихачев[375], стрелецкий тысячник Семейко Хохолин[376].
С литовской стороны погибло 20–22 человека и примерно 600–700 солдат было ранено[377]. Наибольшие потери понесли роты князя Соломерецкого и Ю. Зеновича. Я. Коммендони отмечает, что в хаосе битвы литвины порубили 50 одетых «в русскую одежду» московитов, которые перешли на их сторону[378].
Можно с уверенностью утверждать, что контраст между потерями обеих сторон был значительным. Московиты потерпели внушительное поражение.
В результате победы литвинами был захвачен большой обоз («кош»). Количество подвод составляло от 3 до 5 тыс.[379]. В обозе находилось множество разнообразных вещей: от оружия и доспехов до провианта и одежды. Радзивилл и Коммендони высказали мнение, что эти вещи везлись специально для войска В. Серебряного, которое шло без необходимого вооружения и запасов. Папский нунций отмечает, что литовские солдаты, участвовавшие в сражении, после захвата обоза заметно обогатились[380].
Командование армии ВКЛ хорошо знало о присутствии в границах страны второй неприятельской группировки. На момент битвы под Улой она находилась в районе Дубровны, сделав там, по сведениям Я. Уханьского, укрепленный лагерь[381]. Это не позволяло считать, что военная угроза полностью устранена. Поэтому после первоначальной эйфории наступило понимание, что необходимо расправиться и со смоленской группировкой противника, которая еще не знала о разгроме войска П. Шуйского. «Лист об новинах» сообщает, что «скоро по той битве их милость панове гетманове зо всим войском рушилися ближей к Орши и мели положити кош в Соколине