[36]. Он первым начал анализировать ее с позиций теории «классовой борьбы». В проведении войны были кровно заинтересованы поместное дворянство и купечество (торговая буржуазия), которым противостояло реакционное боярство. М. Н. Покровский сформулировал мысль, что после захвата Нарвы Ливонская война велась не за овладение морским побережьем Балтики, а исключительно за землю, с целью насаждения в Ливонии московского помещичьего землевладения. Таким образом, с помощью созданной этим марксистским историком «теории торгового капитала» удалось отобразить новые важные аспекты Ливонской войны.
В своем классическом виде советская концепция Ливонской войны сформировалась в 40 — 50-х гг. ХХ в.[37] Появилось множество биографических очерков Ивана Грозного, отдельные исследования были посвящены его военной деятельности, и в частности различным аспектам Ливонской войны. Фундаментом этой концепции стала «государственническая» схема, в модернизированном виде изложенная в 1923 г. известным российским историком С. Ф. Платоновым и апологетизация Р. Ю. Виппером личности Ивана Грозного[38]. Знаковой позицией для советской историографии стала изданная в 1954 г. монография В. Д. Королюка «Ливонская война»[39].
Концепции советских историков свойственен доведенный до крайности социально-экономический детерминизм и безудержный оптимизм в отношении результатов и значения Ливонской войны для развития России, несмотря на ее поражение. Закономерность войны обосновывалась «насущной необходимостью» для Московского государства выхода к Балтийскому морю. Достижение балтийских берегов должно было помочь Московии выйти на широкий европейский рынок и являлось необходимым условием для поступательного развития страны. Любопытно, что, в отличие от представителей «государственнической» школы XIX — начала ХХ в., декларировался преимущественно национальный, а не государственный интерес в проведении войны. Новой чертой стал показ справедливого характера войны: она рассматривалась с «великодержавной» точки зрения в соответствии с «бесспорным» правом Москвы на присоединение всех земель Руси, куда удивительным образом включались и прибалтийские территории[40]. Безусловно, важным элементом советской концепции являлся классовый подход при объяснении причин и результатов Ливонской войны. Согласно ему политика царя имела широкую социальную поддержку. Прогрессивным интересам дворянства и купечества противопоставлялись реакционные замыслы боярства, которое не желало воевать за Ливонию.
Работа ученых концентрировалась прежде всего на построении стройной схемы, которая давала бы ответы на все вопросы. Это делалось в ущерб источниковедческому исследованию. Источники не подвергались всестороннему критическому анализу. Это особенно хорошо видно по интерпретации сведений переписки Ивана Грозного с Андреем Курбским. В погоне за подтверждением собственной позиции историки не отягощали себя определением уровня объективности и беспристрастности авторов документальных источников. Поэтому при обосновании выводов прямая текстовая информация, безусловно, доминировала над информацией контекста. Заметен еще один методологический порок — так характерная для догматической советской историографии «путаница перспектив», когда при объяснении мотивации действий реальных исторических лиц причины подменялись результатами, когда последствия событий были спрогнозированы еще перед началом их реализации.
Необходимо отметить, что в 1956 г. в советской историографии впервые было рассмотрена проблема участия Великого княжества Литовского в Ливонской войне. В исследовании Л. Дербова рассмотрены причины вступления ВКЛ в войну, сущность литовской политики в период до 1570 г. Особого внимания заслуживает вопрос, как автор совместил классовый подход с «великодержавной» трактовкой Ливонской войны: «Говоря о том, что внешняя политика России и Польши в XVI в. была обусловлена классовой природой обоих феодальных государств и интересами их господствующих классов, мы, однако, не должны забывать, что между политикой Русского и Польско-Литовского государств была существенная разница. В то время как магнатско-шляхетские верхи Польско-Литовского государства проводили агрессивную, антиславянскую политику на востоке, направленную на порабощение украинцев и белорусов и организацию военных авантюр против России, в политике Русского государства заключались прогрессивные задачи как в решении балтийского вопроса, так и в решении другой важнейшей проблемы — освобождения из-под польского феодального ига украинских и белорусских земель и воссоединения трех братских восточнославянских народов»[41].
В 60 — 80-х гг. ХХ в. в советской историографии происходило «подтачивание изнутри» догматических постулатов официальной концепции. Сущность под критику не попадала, но выводы новых разработок противоречили логике господствующей схемы. Этим особенно выделяются работы Б. Н. Флори, Р. Г. Скрынникова, А. А. Зимина, И. П. Шаскольского и И. В. Курукина[42].
После распада Советского Союза в российской историографии наблюдается активное переосмысление внешней политики Московского государства в середине XVI в. В частности, благодаря работам А. Л. Хорошкевич, Б. Н. Флори, А. И. Филюшкина, А. В. Виноградова и других ученых происходит кардинальный поворот в изучении Ливонской войны. Исследователи, в частности, начинают по-новому смотреть на генезис и сущность ливонского конфликта.
Значительным событием стал выход первого обобщающего труда по истории внешней политики России. Большое место в нем отведено характеристике Ливонской войны. Однако выводы А. В. Виноградова, представленные в главах о предыстории и начале Ливонской войны, на наш взгляд, с концептуальной и аргументационной стороны не всегда убедительны[43].
А. И. Филюшкин дал развернутую критику двух распространенных в историографии дискурсов Ливонской войны. Он целенаправленно обосновывает положение, что Московия вовсе не вела Ливонскую войну для получения выхода к Балтийскому морю и не стремилась проявлять имперские амбиции по отношению к Европе. При этом он приводит широкую характеристику дипломатических отношений и военных действий в начале Ливонской войны[44]. Любопытно стремление изобразить военный конфликт из-за Ливонии в качестве «первой войны России и Европы»[45]. Исследователь, к сожалению, «забывает», что по крайней мере со времен Кревской унии Великое княжество Литовское принадлежало к ареалу европейской цивилизации, а значит, «войны России и Европы» начались намного раньше.
В 2002 г. из печати вышла монография А. Л. Хорошкевич, посвященная анализу внешней политики России в контексте международных отношений в Восточной Европе в середине XVI в. Ее критический анализ сделан нами в специальной рецензии[46]. Здесь отметим, что исследовательница в своих рассуждениях отталкивается от постулата о кардинальных разногласиях между царем Иваном IV и боярами по основным задачам внешней политики Московского государства и стремится показать важность внешнеполитических факторов влияния на ход событий[47].
Взвешенный подход к характеристике ливонской политики Московского государства и ВКЛ в середине XVI в. мы находим в биографии Ивана Грозного, написанной Б. Н. Флорей. Он последовательно показывает, что сущностью внешнеполитической программы Москвы в конце 50-х гг. XVI в. было стремление решить сразу две проблемы — ливонскую и крымскую. Неудача в осуществлении этого втянула Московию в широкомасштабную войну в Прибалтике и падение Избранной рады во главе с А. Адашевым и Сильвестром[48].
Особое внимание вызывает такое ключевое событие Ливонской войны, как взятие московской армией Полоцка в 1563 г. Российскому ученому Д. М. Володихину принадлежит специальное исследование посвященное этому событию[49]. Не отрицая его достоинств, стоит подчеркнуть, что проведенный им источниковедческий анализ вызывает серьезные нарекания. Отсеивая информацию источников по не совсем понятным критериям, исследователь очевидным образом пытается представить действия московского руководства в оправдательных тонах. Вызывает вопросы не столько описание кампании московской армии и осады Полоцка, сколько трактовка действий московитов в захваченном городе.
Белорусская историография, к сожалению, не может похвалиться длительной традицией изучения внешнеполитической истории ВКЛ. К тематике Ливонской войны она обратилась только после распада Советского Союза. Долгое время работы белорусских историков имели популярный характер. Стоит отметить стремление увидеть в войне собственный национальный интерес, что симптоматично отразилось, например, в использовании термина «Полоцкая война»[50]. Результаты научных исследований по отдельным проблемам, связанным с Ливонской войной, начали публиковаться в Беларуси примерно с середины 90-х гг. ХХ в. Авторами работ на данную тематику являются Г. Саганович, В. Бобышев, О. Яновский, А. Н. Янушкевич[51].
Проблемы влияния военного положения на внутреннее развитие ВКЛ по сравнению с самой Ливонской войной, как уже отмечалось выше, разрабатывались в историографии намного слабее. Наибольший вклад внесли российские дореволюционные историки М. К. Любавский и М. Довнар-Запольский