В историографии обычно прослеживаются три толкования причин его появления. Польские историки чаще всего связывали издание привилея с целенаправленной политикой господарской власти, направленной на создание благоприятных условий для заключения унии между ВКЛ и Польским королевством[1125]. Привилей, уравняв православную шляхту с католической и ликвидировав для нее последние препятствия к занятию государственных должностей, сделал ее сторонником унии. О. Халецкий акцентировал внимание на устранении особенностей государственного строя ВКЛ как необходимого мероприятия перед реализацией унии с Польшей.
Отметим, что в 1563 г. это было еще преждевременным. Осознание необходимости унификации государственно-политического устройства состоялось во время работы Варшавского сейма 1563 г. в Польском королевстве, на котором присутствовало литовская делегация[1126]. К тому же вряд ли формально-правовая дискриминация православных могла быть препятствием для унии.
И. Лаппо видел в издании привилея снятие очевидного правового противоречия перед утверждением Второго Статута ВКЛ, одной из основных идей которого являлось единство «шляхетского народа»[1127]. Однако возникает вопрос: почему привилей был издан на сейме, на котором не состоялось принятие Статута? Напомним, что на Виленском сейме было лишь сообщено, что сеймовые сословия вернутся к утверждению Статута через четыре недели после роспуска посполитого рушенья.
М. Любавский выразил мнение, что Виленский привилей 1563 г. стал результатом давления со стороны магнатов-протестантов, которые потребовали себе равных прав с католиками. «Православная направленность» привилея была своеобразным прикрытием для реализации протестантами своих непосредственных интересов[1128]. Ю. Бардах попытался объединить это мнение с «проунийной» трактовкой, отметив, что именно через реформационные учения православная шляхта проникалась приверженностью к польской культуре, и как следствие, к идее унии с Короной[1129].
Полагаем, что идея о протестантском давлении является неверной и ведет в тупик. В тексте источника нет даже намеков на то, что привилей принимался в интересах протестантов. Там нет популярной в протестантской среде идеи толерантности. При этом, как кажется, никто не мешал приверженцам Реформации выдвинуть требования о ликвидации конфессиональной дискриминации. На том же Виленском сейме 1563 г. было внесено предложение о молитвах в армии не перед иконами, а «на имя Бога в Тройцы единого»[1130]. В этом хорошо ощущается влияние протестантских идей. Одновременно сеймовые сословия просили, чтобы «каждый водлуг веры своее закону хрестиянское присегал»[1131]. Значит, «табу» на подачу просьб к властям со стороны протестантов не было.
Необходимо также помнить, что Радзивиллы перешли в кальвинизм еще в середине 50-х гг. XVI в. и ничто не мешало им более чем десять лет занимать ведущие государственные посты, являясь активными протестантами. Ничего в этом плане для них не изменилось и в 1563 г. Мы не обладаем ни одним фактом относительно изучаемого времени, чтобы принадлежность к протестантской церкви стала препятствием для номинации на ту или иную важную должность в государственных структурах.
По этим причинам кажется маловероятным, чтобы издание Виленского привилея состоялось по инициативе протестантов. Другое дело, что его появление, без сомнения, должно было ими приветствоваться. Особую заинтересованность к нему проявили те же Радзивиллы, которые долгое время хранили оригинал привилея в своем архиве[1132].
По нашему мнению, главной причиной издания Виленского привилея послужила необходимость обеспечения поддержки православной шляхты восточных земель ВКЛ. Важным последствием полоцких событий стало углубление раскола политического пространства ВКЛ. И так далекие от центра восточные земли страны из-за этого военного поражения стали еще более отчужденными. Возникла злободневная необходимость консолидации общества ВКЛ на более прочном фундаменте, чем раньше. Власти должны были обеспечить твердую поддержку населения восточных регионов ВКЛ (где в большинстве, напомним, проживали православные) перед опасностью новых московских ударов[1133]. При невозможности оказать надлежащую помощь пограничным землям в Вильно могли надеяться только на собственное желание местного населения бороться с противником. Вполне возможно, что именно делегаты из восточных земель страны выдвинули на Виленском сейме просьбу о прекращении действия дискриминационных для православных статей Городельского привилея 1413 г. Впрочем, это могли сделать и влиятельные православные магнаты.
Привилей давался за «зацные заслуги» шляхетского общества, за то, что и католическая, и православная шляхта «верность и сталость свою ку службам […] завжды оказывали»[1134]. Нивелирование конфессиональных различий в политико-правовой сфере должна была поспособствовать укреплению солидарности шляхетского сословия, на котором лежала обязанность обороны страны, и прочности социальных устоев государства, переживавшего тяжелые времена.
Таким образом, Виленский привилей 1563 г. об уравнении в правах христиан всех вероисповеданий выглядит прежде всего как попытка консолидации шляхетского общества на сословной основе посредством ликвидации анахронических конфессиональных барьеров. Его появление было вызвано в первую очередь серьезными внешнеполитическими осложнениями и имело прежде всего формально-идеологическое значение. Тот факт, что привилей был издан на вальном сейме, который занимался почти исключительно вопросами обороны страны, лишь подтверждает подобную точку зрения.
Добавим, что московиты при обосновании претензий на Полоцк на полную мощь использовали аргументы о защите православной церкви и православных жителей в ВКЛ. Вероятнее всего, сведения о конфликте полоцких православных иерархов с местными властями в 1562 г. стали причиной подготовки военного похода именно на этот город[1135]. Об этом есть достаточно твердые косвенные свидетельства источников. Символичен был и тот факт, что московиты выступали на Полоцк со знаменитым крестом святой Ефросиньи Полоцкой.
В подобных обстоятельствах издание Виленского привилея было своеобразной контракцией литовских правящих кругов, ответом, адресованным православной шляхте ВКЛ и направленным против агитации московитов.
Господарь, стремясь организовать работу государственного механизма ВКЛ без своего присутствия в княжестве, обращался к радным панам с предложением самостоятельно решать возникающие проблемы. Однако переломить традиционный механизм обязательного согласования позиций господаря и его советников из Рады было нелегко. Последние не решались брать на себя ответственность, прося Сигизмунда Августа либо дать «науку» (инструкцию), либо предварительно одобрить принятые ими решения. С одной стороны, великого князя устраивало такое положение вещей, с другой — у него было достаточно оснований для справедливого обвинения Рады в медлительности и безынициативности[1136].
Радные паны защищались от этих обвинений, указывая, что они делают все возможное, не жалея сил и средств. Господарь, не желая конфликта, шел на компромисс и соглашался с магнатами. «Крайней» при этом делалась рядовая шляхта, которой вменялось в вину пренебрежение земскими обязанностями[1137].
Среди высшего руководства ВКЛ отсутствовало взаимное согласие в принятии и выполнении политических решений. Наивысший гетман Г. Ходкевич в одном из приватных писем с горечью констатировал: «…не так дбати и все не до того приложить хочуть, яко всим потреба, але так, яко хто волить и мыслит, и в том спору и с поспешности напротивко неприятелю вынайти не могуть»[1138]. Проблемой, по его словам, было и то, что необходимо было одновременно заниматься несколькими делами — обороной Ливонии, выездами на вальные сеймы и войной с Московским государством. Это рассеивало силы и не позволяло сконцентрировать внимание на одном направлении деятельности[1139].
В магнатской среде господствовало безволие. Тот же Г. Ходкевич сетовал, что центральные органы власти бездействуют и не могут предпринять необходимые шаги по организации оборонительных мероприятий: «…ничего о собе не дбаем, запаметали и славы своее, и сами себе, и потомства своего, толко так живемо, чтобы день за день, а потом што з нами будет, на то не паметаем»[1140]. По его словам, несмотря на все усилия, гетманская должность не дала ему ничего, кроме забот, растрат, людской ненависти, королевского гнева и долга в несколько десятков тыс. коп грошей.
Одновременно он критически высказывался о деятельности великого князя: «Знаем, как быстро он решает военные дела, как скоро пишут его писари, как паны его боятся и слушаются. И не только паны на просьбы, но и его собственные урядники, старосты и державцы от его имени ничего делать не хотят»[1141].
Польный гетман ВКЛ Р. Сангушко указывал на разделенность властных полномочий между членами Рады и неэффективность их действий по организации обороны как на главную причину неудачного ведения войны. В обращении к Сигизмунду Августу в мае 1568 г. он ссылался на московских узников, которые не могли надивиться бездеятельности литвинов: «