Так они размышляют, что либо людей таких в своем государстве не имеешь, которые находятся под властью Вашей Королевской Милости, либо могущества, из-за чего этого (государства) не защищают»[1142]. Выход из плачевной ситуации польный гетман видел в централизации власти, в усилении директивных функций великого князя: «…чтобы не многим защитникам власть была дана, а чтобы все под единой властью и делом Вашей Королевской Милости оставаясь…»[1143]. Сангушко выступал сторонником крепкой единоличной власти господаря, видя только в этом возможность исправления кризисного положения.
Такие взгляды находили приверженцев и среди других представителей политической элиты. К примеру, О. Волович сетовал на неудовлетворительное управление делами: «Наши брата (т. е. радные паны) много говорат, а мало чинят. […] взяли есмо оборону Речи Посполитое на себе, с пана (т. е. великого князя) знявши, видим, який пожиток с того есть, […] прожно кого маемо виновати, але сами по себе плакати, кгды ж албо не имеем, албо теж не хочем о своей Речи Посполитой радити…»[1144].
Приказы и распоряжения без господарской санкции традиционно не исполнялись шляхтой, усугубляя кризис власти в ВКЛ. Радные паны обычно ждали писем с великокняжеской печатью, без которых реализовать оборонительные мероприятия было почти нереально.
Таким образом, на великом князе как на «голове» государства замыкался весь политический процесс. Это отражалось не только на работе государственных органов власти, но и на формировании общественного мнения в стране. Шляхта, не видя заинтересованности великого князя в военном реванше и окончательной победе, не понимала смысла участия ВКЛ в Ливонской войне. Война приобретала в глазах шляхтичей бессмысленный, «чужой» характер. Более очевидным и понятным для шляхты было то, что участие в военно-оборонительных мероприятиях сильно било по ее карманах. Эти настроения точно подметил Федор Евлашевский в своем небезызвестном «Дневнике»: «…аж до уприкреня были ми частые язды на тые войны, а яко юж тераз упатруе, мало потребные, бовем же и Речи Посполитой пожитку не веле тэ войны приносили»[1145].
Такие настроения с течением времени лишь обострялись. В конце войны — на Городенском сейме 1568 г. — шляхта отодвигала рассмотрение вопросов по организации обороны, больше интересуясь решением других проблем: «…корол{ь] Его Милость паном послом задал, абы найпервей радили о оброне, а они зас хотят, абы им на прозбы их в долеглостях конец первей был, ту теж волности, которые нарушоны, яко в даваню врядов ляхом в Князьстве, так теж и в отнимованю врядов без причины, и иншии потребы их были направены, а потом о обороне радит хочут…»[1146]. О негативных последствиях такого положения вещей предостерегал Г. Ходкевич: «Боюся, абы тые вольности наши у горшую неволю нас не привели»[1147].
За первые годы Ливонской войны позиция Сигизмунда Августа относительно основных проблем внешней и внутренней политики ВКЛ пережила значительные изменения. Как уже говорилось, с 1562–1563 гг. он решительно обратился к осуществлению шляхетско-демократических реформ и заключению новой унии между ВКЛ и Польским королевством. Причиной таких перемен стала необходимость получения военной и финансово-материальной помощи от Польши для успешного участия в Ливонской войне. Для нас является очевидным, что именно этот фактор повлиял на трансформацию политических подходов Сигизмунда Августа, а не достаточно эфемерное давление шляхты с требованиями проведения реформ.
В этих новых условиях изменилась и расстановка политических сил в стране. Фаворитами господаря становятся новые лица. Н. Радзивилл Черный достаточно быстро заметил смену симпатий Сигизмунда Августа, о чем упоминал в своих письмах[1148]. Господарь уверял, что игнорировать мнение канцлера он не может и не будет. Однако, безусловно, все понимали, что политическая ситуация кардинально изменилась — взгляды Радзивиллов и великого князя на политическое развитие страны все больше расходились.
Ухудшение отношений с лидерами магнатской олигархии заставляло господаря искать новую опору среди литовской политической элиты. Она была найдена в лице Яна Ходкевича — представителя одного из ведущих магнатских родов ВКЛ. В 60-х гг. XVI в. он становится безусловным фаворитом великого князя и, постепенно поднимаясь по служебной лестнице, одним из самых влиятельных политиков.
Что же сблизило молодого Ходкевича с господарем? Чем можно объяснить его быстрый взлет по карьерным ступеням?
Он происходил из линии древнего магнатского рода, сила которого основывалась на урядах и землевладениях в Жемайтии[1149]. Этот регион граничил с Ливонией, будучи с ним тесно связан экономически. Во многом поэтому Ходкевичи последовательно поддерживали политику по подчинению Ливонии, а господарь с самого начала использовал их в качестве ее основных реализаторов.
Вторым пунктом сближения было совпадение взглядов на роль и значение шляхетско-демократических принципов государственного устройства. Я. Ходкевич противопоставил себя Радзивиллам, которые упорно держались за «старину» и желали избежать новаций в социально-политической сфере.
Я. Ходкевич одним из первых понял, какой большой политический потенциал находится в шляхетских массах. Известно, что он пользовался большой популярностью среди жемайтской шляхты[1150]. Жемайтский опыт помог осознать, что, опираясь на шляхетское сословие, можно добиться значительных успехов в политической деятельности. Уровень политической сознательности жемайтской шляхты был достаточно высоким. В середине XVI в. она не один раз выдвигала взвешенные политические инициативы[1151].
Впервые открыто свою приверженность шляхетским интересам Я. Ходкевич проявил в военном лагере под Витебском в сентябре 1562 г., где были составлены знаменитые «витебские списки» (см. подробнее гл. IV, § 2).
В дальнейшем он продолжал занимать твердую позицию сторонника «шляхетской демократии». Особенно показательным стало обращение к великому князю в октябре 1565 г. с просьбой не созывать специальных съездов радных панов взамен вальных сеймов. Инициаторами этой акции были Я. Ходкевич, М. Шемет, К. Острожский и другие менее влиятельные лица. Сигизмунд Август в ответ объяснил, что недавний съезд в Трабах был созван для оперативного обсуждения «о пилных и великоважных потребах» обороны страны, что никакого «нарушенья и уближенья» шляхетских прав и свобод из-за этого нет и не будет[1152].
Эта акция не была бы вполне понятной, если бы мы не знали, что после смерти Н. Радзивилла Черного в мае 1565 г. остались вакантными высшие должностные посты в ВКЛ, а именно — канцлера, виленского воеводы (которые, как правило, совмещались) и земского маршалка.
По нашему мнению, просьба об обязательном созыве вольного сейма находилась в русле борьбы за эти открытые должностные вакансии. Я. Ходкевич стремился противопоставить олигархическим методам управления Радзивиллов шляхетско-демократические принципы. Если вспомнить, что именно в это время Сигизмунд Август активизировал действия по унификации политико-правовой системы ВКЛ и Польского королевства, то становится понятным, что подобный ход был беспроигрышным.
После неудачной попытки собрать посполитое рушенье в 1565 г. господарь призвал радных панов выставить на ближайшие полгода наемные роты за собственный счет, обещая вернуть им затраченные денежные средства в ближайшее время (см. гл. II, § 1–2). Я. Ходкевич одним из первых откликнулся на эту просьбу, выставив не просто роту, а огромный почт из 1200 конников[1153]! На такой шаг больше никто из не бедствующих магнатов не отважился.
Этот поступок Я. Ходкевича был вызван не только его желанием завоевать симпатии великого князя, но и пониманием общей кризисной ситуации в военной сфере. Взгляды Сигизмунда Августа и молодого магната на наемное войско как эффективное средство при организации обороны страны совпадали. При этом Я. Ходкевич старался показать, что нужно вербовать не отдельные роты, а большие почты, которые служили бы реальной альтернативой закоснелому посполитому рушенью. Это, кстати, свидетельствует о гибкости и прагматичности Я. Ходкевича, так как именно посполитое рушенье являлось одной из фундаментальных основ «шляхетской демократии», за которую он так искренне выступал.
Активные действия Я. Ходкевича не остались без внимания великого князя. В марте 1566 г. наконец-таки были розданы вакантные должности. Сигизмунд Август распорядился ими следующим образом: H. Радзивиллу Рыжему были отданы уряды канцлера и виленского воеводы, а Я. Ходкевич получил должность земского маршалка[1154]. Одновременно Г. Ходкевичу был передан уряд наивысшего гетмана, который раньше находился в руках H. Радзивилла Рыжего.
Если приход Я. Ходкевича на должность жемайтского старосты в 1564 г. был достаточно логичным шагом, то новое назначение означало резкий взлет молодого политика на высшие ступени власти в ВКЛ. Господарь создал противовес роду Радзивиллов. Сигизмунд Август оценил последовательную позицию Я. Ходкевича, доверив ему ведение дел на вальных сеймах после проведенных унификационных реформ.
Таким образом, не оскорбив H. Радзивилла Рыжего, к которому перешли два наивысших уряда, Сигизмунд Август сделал ставку на Ходкевичей, определяя их главными реализаторами наиболее актуальных политических задач: организации обороны страны, осуществления шляхетско-демократических реформ, а вскоре — наведения порядка в Ливонии. Если учесть, что обороной на местах занимались близкие родственники Ходкевичей — польный гетман Р. Сангушко, витебский воевода С. Пац, оршанский староста Ф. Кмита, киевский каштелян П. Сапега