[31].
Письмо Грозного прямо свидетельствует о том, что он не только не думал в это время отказываться от какой-либо существенной части территории Прибалтики, но и правильно расценивал сложившуюся обстановку в Ливонии. Союз с Данией и сближение с Габсбургами нужны были ему как для борьбы против Швеции, так и для продолжения войны с Литвой и Польшей, соединенных узами унии. Кроме того, он рассчитывал на союз с Англией. Провозглашение Ливонского королевства, противопоставленное политике Сигизмунда II Августа и шведского правительства, стремившихся к прямому присоединению прибалтийских земель к своим владениям, должно было обеспечить русскому правительству поддержку ливонских феодалов в его схватке с соседями. О том, что русские дипломаты правильно оценивали перспективы столкновения с Литвой и Польшей, очевиднее всего свидетельствуют усилия польского короля, направленные на срыв планов провозглашения Ливонского королевства под русским протекторатом. В этих целях Сигизмунд II Август вступил в оживленные дипломатические сношения с Фридрихом II и Августом Саксонским. Неудача переговоров привела к резкому обострению отношений между Сигизмундом II Августом и Данией. В антидатской агитации в Империи польскому королю энергично помогал Юхан III Шведский. Дело шло к польско-литовско-шведскому союзу.
Очевидно, именно это сознание неизбежности совместного выступления польско-литовских и шведских феодалов и побуждало Грозного в 1569 и 1570 гг. так торопиться с провозглашением Ливонского королевства и разрывом с Швецией. Швеция должна была быть разгромленной первой и до того, как соединенные силы Литвы и Польши придут ей на помощь.
Выбирая направление главного удара, русское правительство стремилось вывести из игры прежде всего слабейшего противника — Швецию. Это было необходимым условием успеха в борьбе с Литвой и Польшей. После Люблинской унии 1569 г. между Литвой и Польшей только такой план действий мог обещать реальные результаты. Использовав ослабление Великого княжества Литовского в ходе Ливонской войны, польские феодалы пошли на то, чтобы навязать литовскому магнатству свои условия унии силой. Когда з Люблине, где собрались для обсуждения условий унии польский и литовский сеймы, польским феодалам не удалось добиться согласия литовских магнатов на польские условия и когда в ночь с 28 февраля на 1 марта литовские представители покинули Люблин, польский сейм в полном согласии с королем решил применить силу. Акт новой польско-литовской унии был провозглашен, несмотря на отсутствие литовских представителей. Затем Польшей были захвачены украинские области Великого княжества — Волынь, Брацлавщина и Киевщина. Вместе с тем Польша оказывалась непосредственной соседкой Русского государства, а столкновение между ними из-за украинских земель, тянувшихся к Русскому государству, становилось неизбежным. Действия польских феодалов поставили литовское магнатство, игравшее решающую роль во внешней и внутренней политике государства, в отчаянное положение. Без богатых украинских земель Литва была не в состоянии вести борьбу с Русским государством. Но и подчиниться русскому дворянскому правительству литовские магнаты не хотели ни в коем случае. Не оставалось иного пути, как пойти на уступки польским феодалам. Литовские представители вернулись на Люблинский сейм и возобновили переговоры, закончившиеся 1 июля принятием акта новой польско-литовской унии. Люблинская уния была реальной унией. Польша и Великое княжество Литовское сливались в одно государство. Король должен был избираться совместно польскими и литовскими феодалами. Высший орган законодательной власти — сейм был общим для Литвы и Короны (Польши). Однако, по Люблинской унии, Великое княжество Литовское сохранило самостоятельные органы управления, войско и финансы. Судопроизводство продолжало вестись на основе Литовского статута. Официальным языком управления и администрации оставался русский (белорусский) язык. Ливония считалась общим владением Литвы и Короны.
Люблинская уния завершила собой процесс образования Польско-Литовского государства — многонациональной Речи Посполитой. Польско-литовская уния, до середины XV в. объективно игравшая прогрессивную роль как орудие борьбы с германской феодальной агрессией, превратилась окончательно в реакционное орудие восточной экспансии польских и литовских феодалов, в орудие социального и национального угнетения украинского и белорусского народов. Польшу и Великое княжество Литовское связывали уже не интересы совместной обороны от агрессии германских феодалов, а классовые интересы литовских и польских феодалов, использовавших силы своих стран для проведения агрессивной политики по отношению к Русскому государству.
В лице Речи Посполитой с ее шестимиллионным населением Русское государство имело сильного и опасного противника. Правда, в 1569 г. Речь Посполитая еще стремилась оторочить момент решительного столкновения. Литва была сильно истощена войной, Польша не была готова к военным действиям крупного масштаба. Используя эти обстоятельства, а также болезнь короля Сигизмунда II Августа, русское правительство закончило начавшиеся в мае 1570 г. переговоры с польско-литовским посольством заключением трехлетнего перемирия. Перемирие было заключено на выгодных для Русского государства условиях. Оно распространялось на все завоеванные русским «территории. В следующем 1571 г. условия перемирия были подтверждены польским королем. Несмотря на то, что перемирие не привело к полному прекращению военных действий с обеих сторон, а война на море, где обе стороны завели каперов, вообще не прекращалась, русское правительство могло надеяться на то, что до решающего столкновения в ближайшее время между Русским государством и Речью Посполитой дело не дойдет. В этом его убеждали, по-видимому, и слухи о предстоящем выдвижении русской кандидатуры на польский престол, распространившиеся в связи с болезнью и бездетностью польского короля. Еще в 1569 г. Ф. И. Мясоедову, направленному ко двору польского короля с «опасной» грамотой для польско-литовского посольства, было поручено изучить на месте слухи о кандидатуре на польский престол царевича Ивана. Мясоедов должен был узнать, «оманкою ли, или в правду того хотят» поляки и литовцы[32]. В 1570 г. польско-литовское посольство уже прямо заявило царю о выдвижении его кандидатуры на польский престол. «И доколе государю нашему бог живота продлит, — говорили послы, — и мы во всем смотрим на государя нашего, а нечто пан бог милостивого государя нашего от сего света поберет, и рады обе (польская и литовская. — В. К.) посполь о том не мыслят, что им государя себе взяти от бесерменских или от инших земель государя, и желают, чтоб им государя себе избрати от словенского роду по воле, а не в неволю, и прихиляютца тебе великому государю и твоему потомству»[33].
Аналогичные известия сообщило царю и русское посольство, побывавшее в Речи Посполитой в 1571 г.
Разумеется, поднимая вопрос о царской кандидатуре на польский престол, польско-литовские послы рассчитывали и на то, что удастся добиться серьезных уступок со стороны русского правительства. Расчеты эти не оправдались. Царь вовсе не был ослеплен заманчивыми предложениями польско-литовских феодалов. Для русской дипломатии, по-видимому, гораздо большее значение имело другое обстоятельство: факт обсуждения кандидатуры Грозного в Литве и Польше являлся гарантией того, что перемирие не будет нарушено польско-литовской стороной.
Но осторожная в отношении Литвы и Польши политика русского правительства в конце 60-х — начале 70-х годов определялась не только интересами борьбы с Швецией и планом создания вассального Ливонского королевства. Эта осторожная тактика в отношении Литвы и Польши и, пожалуй, даже сама мысль о направлении главного удара против Швеции находилась в связи с событиями на южной границе Русского государства. После разгрома «Избранной рады» и окончания в 1562 г. перемирия с Литвой русское правительство, стремясь избежать войны на два фронта — на юге и в Ливонии, твердо решило отказаться от активной наступательной политики против Крыма. Заняв строю оборонительную позицию, русские дипломаты принимали все меры к тому, чтобы склонить хана Девлет Гирея к разрыву союза с королем Сигизмундом II Августом. В 1563–1564 гг. русской дипломатии удалось было даже добиться мирного соглашения с Крымом. Впрочем, соглашение это оказалось непрочным. В Крыму очень боялись усиления Русского государства. Активно интриговали при дворе хана и в Константинополе дипломаты Сигизмунда II Августа. Так что уже в 1564 г., после того, как с крымской стороны была потребована уступка Казани и Астрахани, выяснилась невозможность добиться соглашения с Крымом против Литвы и Польши. Вплоть до конца 60-х годов русскому правительству постоянно приходилось считаться с угрозой татарских набегов. Набеги татарских орд сильно тормозили военные успехи русских в Ливонии и против Литвы. В 1562 г., например, набег Девлет Гирея на московские окраины задержал подготовку к Полоцкому походу. Тем не менее русское правительство все еще могло тогда рассчитывать на то, что ему удастся избежать большой войны на юге. Отвлекая значительные русские силы с западного фронта и разоряя обширные области государства, татарские набеги все же сохраняли характер военных диверсий и не преследовали самостоятельных стратегических задач. Крымский хан выступал в роли опасного союзника польского короля. Правда, последние крупные набеги татар на Литву приходились на 1557–1558 гг., когда они разорили Волынь, Подолию, Киевщину и Брацлавщину. Однако полного спокойствия на своих южных границах Сигизмунд II Август не мог добиться и в 60-х годах. Набеги были совершены татарами даже в 1566–1568 гг. Надеясь избежать большой войны на юге, русское правительство, может быть, принимало во внимание и наличие серьезных противоречий между Крымом и Турцией. Во всяком случае, в Москве было известно, что намечавшийся турками в 1562 г. поход на Астрахань не состоялся из-за противодействия Девлет Гирея.