Посланцы явились в Ревель в тот момент, когда отношения между здешними обитателями и польской «президией», которая разместилась в ревельском замке в конце 1560 года, обострились до предела. Дело дошло до вооруженных стычек между поляками и кнехтами, которых поддержали добрые ревельцы. Непрерывно интригуя и прельщая ревельских ратманов и представителей местного рыцарства, шведские эмиссары сумели переломить настроения городского совета в свою пользу. В мае от Эрика прибыли обещанные подкрепления, провиант, оружие, порох и деньги. Польская «президия» покинула город, а засевший было в замке со своими людьми уже известный нам К. фон Ольденбокум, верный присяге, капитулировал после упорного сопротивления в июне 1561 года.
Ревель на полтора столетия перешел под власть шведского короля. Тем самым Эрик заложил первый камень в основание шведского великодержавия и продолжил раздел ливонского наследства, вслед за датчанами подключившись к процессу, начатому в 1557 году Сигизмундом II. Но в истории Ливонской войны точка еще не была поставлена…
Финал ливонской трагедии
Шведский король Эрик XIV интригами и дипломатией увел Ревель (современный Таллин) из-под носа не только у датского принца Магнуса, но и у польского короля Сигизмунда II. А ведь монарх, рассчитывая на содействие магистра Ливонского ордена Кеттлера, надеялся закрепить за собой город и прилегающие к нему земли. По первости Сигизмунд сильно разгневался: он был уверен, что действия Кеттлера, подкрепленные наличием в городе польской «президии», позволят ему прибрать к рукам Северо-Западную Ливонию. Однако затем он успокоился и обратил внимание на Ригу и остатки орденских владений, утешаясь тем, что теперь-то Эрик будет иметь дело с Московитом, а это должно было поспособствовать политическим планам польского короля – война с Москвой была не за горами. Сам же Сигизмунд тем временем собирался довести до конца «инкорпорацию» Ливонии в состав своих владений.
Король вступает в игру
В том, что война между Литвой и Русским государством близка, мало кто сомневался. Напряженность в отношениях между двумя монархами росла не по дням, а по часам. Претензии Сигизмунда на покровительство над всей Ливонией встретили резкую отповедь со стороны Ивана. «Малая» война на русско-литовском пограничье не прекращалась, давая поводы для возобновления конфликта между двумя державами, благо срок перемирия между ними истекал. Вдобавок ко всему в Ливонии начались стычки между русскими и литовским войсками. Рассказывая о Феллинской кампании, князь Курбский писал, что он разбил под Кесью литовских ротмистров, посланных гетманом И. Ходкевичем, после чего испуганный Ходкевич «поиде скоро из земли Лифлянские, аж за Двину реку великую от нас…».
О столкновениях летучих русских и литовских загонов писал не только Курбский. В августе 1560 года Сигизмунд II в послании Ивану Грозному отписывал, что «некоторые охочие люди (литовские. – Прим. авт.) и под войско твое (Ивана. – Прим. авт.) приходили, поторжки с тобою мели.». Иван также попенял «брату» на нарушение режима перемирия со стороны королевских людей, которые под Кесью (Венденом) под началом князя А. Полубенского напали на государевых ратных людей. Реннер уточнял, что с русскими имели дело «польские татары» (имелись в виду литовские татары, которые осели в Литве еще со времен князя Витовта). Псковский книжник сообщал, что князь А. Полубенский пришел изгоном на Курбского, но князь Андрей «литву побил под Кесью». Правда, польский хронист М. Стрыйковский в своей истории отмечал, что князь Полубенский разбил под Кесью московскую «стражу» в 400 человек и взял в плен воеводу, некоего князя Ивана Мещерского, и нескольких других знатных русских. Однако Иван Грозный отписывал, что в той стычке под Кесью были «поиманы» и присланы в Москву несколько литовских пленников. В общем, судя по всему, под Венденом состоялся классический встречный бой конницы, в ходе которого обе стороны захватили пленников, отчитались о своей победе и разошлись восвояси.
Руины Вендена
Первая кровь шестой по счету русско-литовско-польской войны пролилась, однако Сигизмунд не стал форсировать события. Венденский инцидент был досадной не то чтобы случайностью, а неизбежностью, раз уж русские и литовские войска вошли в соприкосновение. Однако обе стороны молчаливо согласились не раздувать проблему. Иван рассчитывал на развитие успеха после взятия Феллина, а Сигизмунд тем временем неспешно дожимал Кеттлера и Вильгельма.
У магистра и рижского архиепископа выбор был невелик. Угроза со стороны Московита стала более чем очевидной, к разделу ливонского «наследства» подключился датский король, монарх Швеции точил зубы на Ревель и Северную Ливонию. В самой же Ливонии дела шли хуже некуда. Как писал Рюссов, «Ливония пришла в жалкое состояние, так что многие земли, замки и города были разорены, все запасы земли истощены, число служивых и сановников крайне умалилось».
В этой критической ситуации Кеттлер, по словам Рюссова, «счел самым лучшим передаться вместе с остальными землями и городами под защиту польской короны для того, чтобы московиту ничего не досталось».
Его давнишняя мечта разыграть ливонский аналог прусского сценария воплотилась в жизнь, но, увы, не в той форме, на которую он рассчитывал. План Сигизмунда сработал. Притесняемый Иваном Грозным, Кеттлер лишился каких-либо козырей в игре с королем. То же самое можно сказать о Вильгельме и рижских ратманах – единственное, на что они могли рассчитывать, так это выгадать себе хоть немного больше того, что был готов предоставить им Сигизмунд.
Последний меж тем, не стремясь форсировать конфликт с горячим московским государем, предпочел рубить кошке хвост по частям. Пока Вейссенштайн-Пайда держалась, король вынудил Кеттлера передать ему еще нескольких замков: Кокенгаузен, Роннебург, Венден, Вольмар, Трикатен, Гельмет, Эрмес и Каркус. В конце 1560 года в них были введены литовские наемные роты. Постепенно наращивая численность «ограниченного контингента литовских войск в Ливонии», к весне 1561 года король довел его до более чем 2000 конных и пеших бойцов в 11 конных и 18 пеших ротах.
Ответный ход Москвы
Сказать, что в Москве были разгневаны такими действиями «брата Жигимонта», значит ничего не сказать. Еще по весне 1559 года в ответ на претензии Сигизмунда выступить в роли защитника и покровителя «княже бранденборского Вилгелма, арцыбископа ризского» Иван через своих дипломатов передал «брату», что «ливонские немцы извечные данщики государя нашего, а емлет с них государь наш со всякие головы по гривне по неметцкой ежегодов, и грамоты жаловалные государские у них есть по сколку им дани давати». И поскольку те «немцы» «и ныне не исправилися были в старых делех», то Иван «на них за то их неисправленье и за торговые неправды грозу свою на них положил, воевати их велел». Что же касается заявлений относительно покровительства над той или иной частью Ливонии, то Иван посоветовал поискать в перемирных грамотах и старых докончаньях, «естли они (ливонцы. – Прим. авт.) писаны в королеве стороне, что в них государю нашему не вступатися, ино то они королевы; а мы то ведаем гораздо, что они извечные данщики государя нашего». А на нет и суда нет – раз эти обязательства не зафиксированы в прежних русско-литовских соглашениях, то по какому праву Сигизмунд вмешивается в исключительно русско-литовские отношения?
Король тем временем продолжал гнуть свою линию, оставив заявление Ивана без внимания. В начале 1561 года в Москву прибыл очередной королевский эмиссар – Я. Шимкович. Он доставил Ивану грамоту с условиями, на основании которых король согласен был пойти на мировую. «И ты бы брат наш все тое, што межи нас нелюбовь множит, на сторону отложил, – писал Сигизмунд Ивану, – а о том помыслил, як бы межи панствы успокоенью статися, звлаща в земли Ифлянской, которой нам не годно переставать обороны чинить (выделено нами. – Прим. авт.)».
Прием Иваном Грозным литовских послов. Миниатюра из Лицевого летописного свода
Ответ Москвы на требование Вильно оставить Ливонию в покое был, естественно, отрицательным: «государь наш взял свое, а не чужое; от начала та земля данная государей наших», ответствовали там на литовские претензии. Кстати говоря, эта позиция опиралась на прочный фундамент – ведь Юрьев-Дерпт был заложен в далеком 1024 году князем Ярославом Мудрым, пращуром Ивана Грозного, а новгородцы и псковичи брали дань с ливонских туземцев еще в те времена, когда о немцах и литвинах в тех краях и не слышали. Потому, продолжал Иван, «нечто похотятперемирья прибавити без Ливонские земли, ино с ним (с Сигизмундом. – Прим. авт.) о перемирье делати; а учнут в перемирье делати и о Ливонской земле, ино с ним перемирья не делати, а отпустити их (литовских послов. – Прим. авт.) без перемирья» по той причине, что, если «Ливонская земля ныне написати в перемирье, ино и вперед Ливонская земля с королем будет в споре (выделено нами. – Прим. авт.)».
Этот фрагмент в послании Ивана Грозного литовскому «брату» подчеркнут не случайно. Московские дипломаты активно использовали в переговорах прецедентное право и приступали к работе, основательно вооружившись старинными грамотами и хартиями, в которых фиксировались те или иные права Москвы на оспариваемые земли. Потому-то московские переговорщики насмерть стояли за «единый аз», чтобы не дать другой стороне в будущем ни единого шанса. Очевидно, по той же причине в Москве оставили без внимания и туманные намеки на возможность полюбовного раздела Ливонии между двумя государствами.
Возвращаясь к обмену грамотами между двумя государями в конце 1560 – начале 1561 года, отметим, что Иван прямо и недвусмысленно заявил Сигизмунду, что он готов «промышляти бы ныне безпрестанно над теми ливонскими городы, в которых городах литовские люди».