Это не могло не вызвать растущих опасений в правящей верхушке Ливонской «конфедерации». Начался поиск решений, способных снизить уровень внезапно возникшей пресловутой «Rusche gefahr», «русской угрозы» — мотив, который как раз в эти десятилетия родился в переписке ливонских ландсгерров и гебитигеров («окружных начальников») с внешнеполитическими партнерами Ливонской «конфедерации». При этом орденские должностные лица делали упор на позиционирование себя как истинных защитников христианской веры и христианского мира, тогда как русских они стремились – и не без успеха – представить перед императором, римской курией и другими участниками большой политической игры на северо-западе Европы как «неверных схизматиков» и чуть ли не язычников. Во всяком случае, пришедших на смену язычникам.
Ганзейские купцы и корабли. Миниатюра конца XV в.
Мотив этот звучал в переписке ливонских ландсгерров еще в первой половине XV века, но сейчас ливонские власти (и в особенности орденские – для них появление «врага на Востоке» было воистину даром судьбы, ведь теперь у них снова появлялся утраченный было с крещением туземцев смысл жизни!) начали использовать его все активнее и активнее. Но как избыть эту угрозу с Востока? Хорошо бы, конечно, добиться объявления папой нового крестового похода, как это уже было на заре немецкой колонизации Прибалтики. Такое намерение магистр Ордена Бернхард фон дер Борх высказал летом 1473 года. Но крестовый поход – мероприятие весьма затратное и трудноорганизуемое, а пока он то ли будет, то ли нет, нет ли какого иного способа ослабить Московита, не дать ему усилиться и стать смертельной угрозой для Ливонии?
Ответ на этот вопрос напрашивался сам собой. Уязвимые места русских немцам были хорошо известны. Например, та же нехватка, а точнее, практически полное отсутствие цветных металлов – а ведь их значение в условиях «пороховой революции» неизмеримо возросло: как без меди и олова лить пушки, а без свинца стрелять из аркебуз? И это не говоря уже о серебре! Способы давления на русских были не то чтобы отработаны (а контрабанда на что?), но известны. И вот в конце 1492 года по приказу Ивана III была возведена напротив Нарвы крепость Ивангород, а условия торговли «немцев» в Новгороде были ужесточены. В это же время в Ливонии всерьез задумались над тем, чтобы начать против московитов очередной виток торговой войны.
Эта торговая война в конечном итоге вылилась в первую попытку со стороны ливонских и ганзейских властей установить торговую блокаду Русского государства – не Новгорода и Пскова, как это не раз уже бывало прежде, но именно Русского государства.
Началось все с того, что ревельские ратманы объявили о своем желании наложить эмбарго на торговлю с русскими купцами и в самом Ревеле, и в орденской Нарве. В ответ на этот недружелюбный шаг наместники Ивана III в Новгороде усилили давление на немецких купцов, и столь излюбленная «немцами» торговая «старина» оказалась под угрозой. Ревельские ратманы, предчувствуя нехорошее, попытались заручиться поддержкой Ганзы, отправив зимой 1493–1494 годов своего посланника И. Геллинкхузена в Любек.
Ганзейские «мудрецы», выслушав «слезницу»-суп-пликацию ревельца, сочли опасения партнеров вполне обоснованными и решили по весне созвать очередной ганзетаг, чтобы, обсудив сложившееся положение, принять, как бы сейчас выразились, «консолидированное» решение об ответных мерах против русской угрозы.
Такой ганзетаг состоялся в мае 1494 года в Бремене. Делегаты от ганзейских городов решили, что послы, которые должны были быть отправлены из Ревеля в Москву, будут выступать от имени всех ганзейских городов. А чтобы их голос был лучше услышан в русской столице, собравшиеся в Бремене ганзейские «лутчие люди» одобрили ввод ограничений на торговлю с русскими городами вплоть до тех пор, пока ситуация не разрешится к лучшему. Судя по всему, именно тогда и был введен запрет на ввоз в Русскую землю цветных металлов и изделий из них, а также тех товаров, которые сегодня причислили бы к «товарам двойного назначения». То, что ввоз оружия и коней был под запретом, подразумевалось само собой.
Означенное посольство выехало летом 1494 года и осенью прибыло в Москву, где в начале октября его принял Иван III. Однако миссия не имела успеха. Видимо, пока делегаты шли, царь принял окончательное решение закрыть Немецкий двор в Новгороде, арестовать находившихся там немецких купцов, приказчиков и учеников и конфисковать товары в тамошнем пакгаузе.
Закрытие Немецкого двора в Новгороде по приказу Ивана III. Миниатюра из Лицевого свода
6 ноября 1494 года приставы великокняжеских наместников в Новгороде под предводительством присланных специально для этой цели из Москвы дьяков Василия Жука и Данилы Мамырева явились на новгородский Немецкий двор «поимати гостей немецких колыванцов, да и товар их, переписав, привести в Москву». За многие обиды и поругания, что чинили немцы послам великого князя, его людям и новгородским «гостям», велено было от имени великого князя немецких купцов и их помощников «в тюрму всадити», а «товар их спровадити к Москве, и дворы их в Новгороде старые и божници (…) отняти». Эти действия сопровождались концентрацией русских войск в приграничной зоне, что не осталось незамеченным на «той» стороне. Кризис вступил в решающую стадию.
Ответный ход
Действия Ивана III – непонятно почему, ведь не в первый же раз в ответ на утеснения, чинимые купцам, власти с обеих сторон прибегали к конфискациям товаров и арестам «гостей» – привели ливонские власти в замешательство. То, что позиция русского царя по отношению к Ливонии изменилась в худшую сторону, было очевидно уже в конце лета – начале осени 1494 года, когда с русско-ливонского пограничья начали поступать сведения о передвижениях русских войск. В начале сентября новый магистр Ливонского ордена Вальтер фон Плеттенберг отписывал своему начальнику, магистру Тевтонского ордена Иоганну фон Тифену, что русские намерены напасть на Ливонию и причинить вред христианству. Тифен высказал сожаление по этому поводу и в свою очередь сообщил об агрессивных намерениях русских в Рим, а также попытался привлечь к делу оказания помощи Ливонии и Ливонскому ордену главу имперского отделения Тевтонского ордена А. фон Грумбаха. Заслуживает внимания один пассаж из послания Тифена Грумбаху, в котором магистр отмечал, что из-за действий нескольких скверных немецких мастеров-оружейников, перебежавших на сторону
Московита, русские получили в свое распоряжение невиданные прежде военные машины и осадные приспособления, в том числе и колоссальных размеров пушку, в три раза превышавшую по размером все то, что было известно прежде (уж не о «Павлине» Паоло Де Боссо, отлитом на московском Пушечном дворе в 1488 году, идет речь?), и что по этой причине могущество московитов значительно выросло.
Этот фрагмент послания магистра любопытен подчеркиванием той роли, которую, по мнению Тифена, сыграли в усилении военной мощи русских переманенные на службу к великому князю в Москве некие немецкие оружейники. Отсюда напрашивались и соответствующий вывод, и предложения, как ослабить Московита и не дать ему возможности нанести вред всему христианству: надо не допускать к нему мастеров и материалы, которые могли бы усилить великого князя.
Действия ганзейских властей развивались примерно в этом же русле. Получив известие о закрытии Немецкого двора в Новгороде и аресте находившихся там немецких купцов, любекские ратманы весной 1495 года созвали съезд северогерманских ганзейских городов, на котором было принято решение приостановить всякую торговлю с русскими и рекомендовать сделать то же Данцигу и ливонским городам. Запрет на торговлю с Русской землей, введенный бременским ганзетагом 1494 года, был, таким образом, подтвержден. Этот запрет должен был действовать до тех пор, пока не будут выпущены на волю арестованные купцы и возвращены конфискованные товары.
Ганзейский корабль, XV в., гравюра
Обращает на себя внимание тот факт, что под запрет попала не только продажа русским соли, но и в первую очередь цветных металлов и изделий из них. Так, в августе 1495 года дерптские ратманы отписывали в Ревель, что дерптским купцам запрещено продавать русским медь, свинец, посуду, изготовленную из них, а также проволоку и прочие подобные товары, которые могли бы причинить вред христианству. Вне запрета оставалась продажа олова, и ратманы просили разъяснений на этот счет: можно ли им торговать или же олово тоже попадает под запрет?
Поскольку дело с освобождением арестованных купцов не двигалось с места, запрет на продажу цветных металлов и изделий из них держался и в последующие годы. В декабре 1498 года все те же дерптские ратманы сообщали в Ревель, что продажа русским меди, старой или новой, а также металлической посуды (надо полагать, той, что сделана была из меди), свинца, селитры, серы (без того и другого нельзя сделать порох), железной проволоки (которая, несомненно, необходима при изготовлении кольчатых доспехов), пушек, лат и кольчуг, лошадей и прочих военных материалов по-прежнему запрещена.
Нетрудно заметить, что на этот раз список запрещенных к торговле товаров «двойного назначения» (а не только оружия) расширился. Справедливости ради отметим, что олово, латунный лом, котлы, противни и латунная проволока под запрет не попали. Пожалуй, этот список можно полагать едва ли не самым полным перечнем запретных товаров, который включает в себя как те, что в принципе не могли быть проданы русским (кони и оружие), так и те, что продавались, но, что называется, со скрипом и при первых же признаках кризиса в отношениях между Русской землей, Ливонией и Ганзой попадали под эмбарго – цветные металлы, изделия из них, а также необходимые для изготовления пороха селитра и сера.
Дальнейшее охлаждение отношений между Москвой и Ливонией способствовало продолжению торговой войны и сохранению эмбарго. Летом 1498 года очередной ливонский ландтаг снова рассмотрел вопрос о торговле с русскими и вынес решение не продавать русским медь и изделия из меди, а также свинец. Осенью следующего года