рупп студентов, среди которых присутствовали представители всех рас. Студенты на фото улыбались и одобрительно поднимали вверх большой палец, наглядно показывая, как они довольны предоставленными грантами, стипендиями и ссудами на получение образования.
За стеной шло шумное собрание. В ответ на заявление преподавателя, которое я не расслышала, раздались громкие аплодисменты учащихся. Я решила не идти на это собрание, потому что мне надо было срочно разобраться с документами и отправить заявки на стипендии до окончания срока их приема. Я поняла, что все подробно не успею прочитать, поэтому начала просматривать только информацию о том, сколько именно можно получить в виде гранта или стипендии.
Одна финансовая компания предлагала 500 долларов победителю в конкурсе эссе на тему «Свободная торговля в условиях свободного рынка». Другая компания обещала выплатить 250 долларов победителю конкурса на лучшее эссе на политическую тему об известном политике.
«Что за ерунда? – подумала я. – Этих денег не хватит, чтобы на семестр еды купить».
Я быстро листала бумаги: одна компания предлагала стипендию в 400, другая в 1000 долларов, и я начала задумываться о том, как дети из бедных семей без стипендии и гранта могут получить хорошее образование за тридцать тысяч долларов в год.
Наконец, я дошла до документа, который Джесси предусмотрительно отметила желтым стикером с размашистой надписью синими чернилами: «Тебе должно понравиться». Это было объявление о Программе поддержки получения высшего образования, вырезанное из газеты The New York Times. В рамках этой Программы предоставляли 12 000 долларов за каждый год обучения в колледже. Без всяких сомнений, ее создатели были в курсе реальной стоимости обучения! Помимо оценок, списка факультативных занятий и описания хобби, необходимо было прислать эссе о сложностях, которые приходится преодолевать на пути к получению знаний.
Я не поверила своим глазам. Вот это тема прямо про меня! Я сдвинула все со стола, чтобы освободить место, вынула блокнот и начала составлять план сочинения. Через несколько минут все было готово. Я решила сделать перерыв и выйти к кулеру, чтобы попить воды. Как раз в эту минуту закончилось общее собрание, и учащиеся стали выходить из зала. Ко мне подошел один из учеников последнего года обучения по имени Бессим и пожал руку со словами:
– Молодец! – Я посмотрела на него в полном недоумении. – Поздравляю, – добавил он.
– С чем?
– Со всеми твоими грамотами и дипломами. Ты же стала лучшей практически по всем предметам.
Я даже не подозревала, что пропустила собрание, на котором вручали грамоты и объявляли имена лучших учеников.
Я трусцой побежала в офис Пери. Он говорил по телефону.
– Что ж ты не пришла? – Он протянул мне папку с моим именем на обложке и продолжил свой разговор.
Я вернулась в офис Джесси, раскрыла папку и начала рассматривать ее содержимое. Внутри было несколько грамот на красивой белой бумаге с окантовкой синим цветом и моим именем, выведенным каллиграфическим почерком. В общей сложности там оказалось одиннадцать почетных грамот, в том числе за лучшее исполнение роли Гамлета на конкурсе талантов, за вклад в борьбу со СПИДом и несколько – за лучшие на курсе оценки по ряду предметов.
Я взяла в руки заявку на стипендию из The New York Times. Занятия закончились, и на улице учащиеся курили и болтали. А я, словно в трансе, начала писать. Я хотела излить в эссе всю грусть и все страдания, которые мне пришлось пережить. Этот был тот самый случай, когда не я писала эссе, а оно писалось само. Я не чувствовала, что пишу его, потому что слова лились сами собой без моего активного участия. Я словно парила где-то наверху и наблюдала, как моя рука быстро описывает на листе бумаги все то, что мешало и сдерживало меня в этой жизни.
В тот же вечер я распечатала свое эссе, которое надо было скрепить с выпиской об успеваемости и отправить в колледж.
Это должна была быть всего лишь фотография для студенческого альбома. Я и понятия не имела, что все сложится так, что я подам документы в Гарвардский университет.
Предыстория следующая: меня в числе десяти лучших учеников Академии наградили поездкой в Бостон. Нас сопровождали Пери и еще один преподаватель по имени Кристина. В Бостон мы ехали на поезде, а жить должны были в общежитии студентов Бостонского колледжа.
Ева тоже оказалась в десятке лучших. В вагоне мы сидели рядом, поезд шел из Нью-Йорка до Бостона без остановок, и мы проболтали все четыре часа пути. Я постоянно отвлекалась на проносящиеся за окном красоты: дома, синее небо и водоемы. Ева ездила с отцом и бабушкой в Париж, и удивить ее было сложнее, но она, тем не менее, послушно поворачивалась и смотрела на то, чем я восхищаюсь.
Я раньше никогда не ездила на таком большом и комфортном поезде, настроение у меня было отличное, и я болтала, как сорока. Мы перешли в вагон-ресторан, и Ева начала рассказывать мне об отношениях со своим бойфрендом Адрианом. Вдруг в порыве откровенности я пересела из кресла напротив Евы на соседнее с ней и призналась:
– У меня нет дома. Только ты никому об этом не говори.
До этого мы обменивались историями об Адриане и Джеймсе.
– Не скажу, – заверила меня Ева.
Казалось, ее нисколько не удивило мое сокровенное признание. Вполне вероятно, что, учитывая количество ночей, которое я провела в ее квартире, это сообщение не являлось сногсшибательной новостью.
– Обещаю, – добавила она и протянула мне открытый пакет с маленькими кренделями, посыпанными крупной солью.
До самого Бостона мы делились с ней самым сокровенным, говорили о наших парнях, о музыке и мечтах.
Ева хотела учиться в колледже. Она мечтала «закрыть за собой дверь и весь день читать». И думала о вузе, в котором можно получить хорошее образование, расположенном в красивом месте с большим количеством деревьев.
– И я хочу, чтобы Адриан учился со мной в одном колледже, – сказала она, а потом спросила, какие у меня планы.
– Не знаю, – ответила я. – Я слышала, что Брауновский университет высоко котируется. Или куда-нибудь в Калифорнию… Мы с Сэм мечтали, что будем там жить. Ну и, конечно, чтобы кругом все было красиво.
Мы с Евой жили в одной комнате. Я бросила вещи на свою кровать и пошла играть в салочки в незнакомых гулких коридорах. Мы скользили по полу в носках, как на коньках, крича от радости в полный голос. За нами с Евой бегала высокая блондинка Моник. В итоге все мы оказались в куче на полу, помирая от смеха. Под нашими окнами располагалась дорожка для легкой атлетики, вдалеке виднелся Бостон. Я поняла, чем это общежитие нравилось Кену и другим студентам колледжа: здесь было много места.
Перед тем как пойти прогуляться по кампусу, я аккуратно развесила в шкафу верхнюю одежду и сложила джинсы в ящик шкафа. Я потрогала фотографию мамы, положила в маленький передний карманчик джинсов «счастливую» монетку «Анонимных наркоманов». Впервые за несколько лет – хотя бы всего на две ночи – я могла назвать окружающее меня пространство «своим». Я испытала прилив гордости. И я бы с удовольствием пожила в таких условиях.
Сам Бостон мне очень понравился. Пери повел нас на экскурсию по старой части города в район под названием Бикон-Хилл. Сквозь большие окна на первых этажах старых домов была видна антикварная мебель и люстры, встроенные в стены книжные шкафы и камины. Это был очаровательный район, на окнах красовались серые ставни, около домов росли старые высокие деревья с белыми цветами. Улица была вымощена булыжником.
Пери отвечал на все наши вопросы: «А сколько тут стоят дома?», «Чем занимаются их обитатели?», «Как живут студенты колледжа?»
Мы гуляли всю первую половину дня и к ланчу нагуляли недюжинный аппетит. Есть мы должны были в китайском ресторане на Гарвард-сквер. Но перед этим, сказал Пери, нам надо сделать групповое фото у памятника Джону Гарварду[27]. Я слышала об этом человеке по телевизору, но не помнила, как он выглядит, поэтому мне было интересно увидеть памятник.
Мне сложно описать, что я чувствовала тогда, гуляя по Бостону в неприглядной одежде и таская в рюкзаке все свое имущество. Как я уже писала ранее, в течение долгих лет я считала, что меня и подобных мне отделяет от «нормальных» и продуктивных членов общества кирпичная стена. Я смотрела на эти дома, и я фактически ее видела. С одной стороны – они, с другой – мы.
В знак протеста я потрогала стену на Гарвард-Ярд. Вокруг меня ходили умытые студенты в красных толстовках с надписью «Гарвард». Перед статуей располагалась группа японских туристов с той же целью, что и мы, – сфотографироваться. На подстриженных лужайках валялись студенты с книгами и конспектами. Вокруг стояли старые здания из красного кирпича, казавшиеся в одинаковой степени древними и недоступными.
Пери, видимо, прочитал мои мысли, нагнулся к моему уху и сказал:
«Попытка – не пытка. Лиз, попробуй подать в Гарвард».
Я глубоко задумалась. Мне и в голову не приходило подавать документы в Гарвард. Я старалась реалистично оценить свои возможности и понимала, что меня вряд ли возьмут. Тем не менее попробовать мне никто не запрещал.
Дождливым февральским днем я закрыла зонт и вошла в здание New York Times на Сорок третьей улице, недалеко от Таймс-сквер. Я приоделась на эту встречу. Вместе с Сэм мы выбрали на Фордхэм-роуд камуфляжные штаны, рубашку, которая почти подходила мне по размеру, и черные ношеные сапоги, которые, если закрыть их голенища штанинами, выглядели почти как нормальные офисные ботинки.
Лиза одолжила мне свое пальто, на котором не хватало одной пуговицы. Даже несмотря на эту деталь, мне казалось, что пальто выглядит очень официально и представительно.
Три тысячи человек подали заявки на получение шести стипендий. В общей сложности был отобран двадцать один финалист, и я оказалась в их числе.