и не пахло.
– Вы же понимаете, – с улыбкой смущения обратилась она ко мне как к старшему товарищу, уже заимевшему потомство, – этот процесс нужно как-то контролировать, попадать в определенные дни… Да и мне уже не восемнадцать.
Тогда он пошел на решительный шаг – настоял на том, чтобы она взяла отпуск и не возвращалась к работе, пока не решится их главный вопрос.
– Мы собирались сделать это в прошлом году, но это было нереально: мы реструктурировали компанию, без меня бы они не справились, и я уговорила его дать мне еще немного времени. Сначала мы перенесли наш план на весну, потом отложили до лета. Но дел меньше не становилось. Потом вскрылась растрата в одном из филиалов, потом на нас подали в суд, потом… это, впрочем, не важно. Одним словом, осенью я снова погрузилась в работу, и в нашем главном вопросе никаких подвижек не происходило. И тогда моему мужу пришла гениальная мысль. Он дал мне срок до католического рождества, когда наши партнеры как раз уходят на каникулы. И сказал: что успеешь до этого дня, на том и остановишься, двадцать четвертого я увожу тебя из Москвы, и больше ты о работе не вспоминаешь. Так он и поступил. Вот, видите, – она достала из сумочки телефон, – я уже четыре дня живу с этим телефоном, здесь только личные номера – его, папы с мамой и еще двух моих подруг. Все рабочие аппараты он забрал. Видите, какая тишина. Вы не представляете, как это мне непривычно. У меня всегда столько звонков, я даже ночью отвечаю. А теперь вот могу спать по ночам спокойно. Правда, с непривычки не спится. Совсем не могу спать, чего-то не хватает…
Она сказала, что и в Лондон он вылетел по ее делам. Надо было ехать ей, но он не позволил, мол, пора ему и всем остальным учиться справляться без нее, а она должна отдыхать и набираться сил.
– Он даже не разговаривает со мной о работе. А если кто-то ему звонит, выходит на балкон, чтобы не тревожить меня всякими новостями, знает, как я буду переживать.
Все это, несомненно, доставляло ей удовольствие, но и приносило немало переживаний. Я заметил, с какой грустью она вздохнула, когда говорила о рабочих звонках, видимо, ей и вправду нелегко было привыкать к новой жизни. Теперь понятно, почему пригодился даже мой словарь. Что ж, я должен был признаться себе, что ошибался на счет ее мужа. Выходит, он старался изо всех сил, чтобы отвлечь ее от мыслей о работе и настроить на нужный лад. Пожалуй, его можно было понять. Я попытался поставить себя на его место и почему-то сразу подумал о дочке. Кто знает, может, и я бы лез из кожи вон, если б надо было предпринять что-то специальное для ее появления на свет. Мы еще немного поговорили о том о сем и поехали обратно в отель.
Вечером я собирал вещи и делал звонки. Чтобы не терять времени утром, пошел рассчитаться за номер и снова встретил там Карлоса. Мы обнялись на прощанье.
– Приезжай еще! – приглашал он меня со всей искренностью. – И привози свою книгу. Только на испанском! Мне так хочется узнать, о чем ты пишешь. Договорились? Смотри, без книги не пущу в следующий раз!
На закате, по традиции, я спустился на Черный пляж. Маленькая бухточка всегда напоминала мне кинотеатр – с трех сторон окружена черными скалистыми стенами, а впереди длинное мелководье, садишься на песок, как в кресло, и наслаждаешься плеском воды и звездным небом. Благодаря скалам здесь никогда не бывает ни волн, ни большого ветра, но самое удивительное – это цвета, которые появляются на закате. Наверху тот же самый океан бурлит синими волнами и сияет как персик в лучах золотистого солнца, а здесь из-за темного вулканического песка все окрашивается в странные черно-белые тона, до того непривычные глазу, что, чем ниже садится солнце, тем быстрее хочется бежать отсюда. Меня увлекала эта игра света и чувства. Я много раз проверял, и каждый раз выходило одно и то же: в каком бы благодушном настроении я ни спускался сюда, с началом темноты меня продирало беспокойство и ничем не объяснимое чувство опасности – прямо мистика какая-то. В первый вечер, не разобравшись, в чем дело, я бросился в номер и стал названивать жене, уверенный, что дома что-то случилось. И в другие вечера я, хоть уже и знал об этой особенности, все равно не мог противостоять пронизывающему чувству тревожности, которое отпускало сразу, стоило мне только подняться наверх. Будь у меня в черновиках какая-нибудь крученая история с душевным надломом и драмой, я поместил бы героя сюда, в эту черную комнату из острых скал, длинных теней и мистических, непонятно откуда взявшихся переживаний.
На обратном пути я краем глаза заметил в холле свою знакомую. Она была сама на себя не похожа, фурией металась взад-вперед с телефоном у уха и чихвостила кого-то во весь голос.
– Плевать мне, что у них новый год! Ищите, где хотите! Чтобы сегодня все было у меня!..
Я пошел к дальнему лифту и поднялся к себе незамеченным – мы тепло распрощались несколько часов назад, и ни к чему было портить впечатления. Но не прошло и получаса, как она постучала в мою дверь. Вид у нее был совершенно спокойный, с обычной своей улыбкой она произнесла:
– Вы так меня выручили сегодня, мне захотелось отблагодарить вас. Поужинаете со мной? Я заказала столик на восемь. В «Бланко».
Она застала меня врасплох. Как раз в восемь, когда в Москве будет одиннадцать, я обещал связаться по скайпу с женой, чтобы пожелать спокойной ночи детям – узнав, что завтра я буду дома, они не на шутку разошлись и никак не хотели угомониться.
– Вот и отлично. Я подожду внизу, пока вы поговорите, и мы пойдем.
Сразу видно, что у нее нет детей. Она, наверно, думает, что поговорить с ребенком это все равно, что сделать деловой звонок – сказал, что хотел, и повесил трубку. У нас разговор мог продлиться гораздо дольше, дети наверняка захотят от меня сказку, и я, конечно, буду рассказывать, пока они не заснут. К тому же, положа руку на сердце, мне вовсе не хотелось идти на ужин. Да и зачем, ведь мы с ней уже попрощались? Мысленно я был уже дома, с детьми, минуту назад мы обсуждали с женой мой завтрашний приезд, она собиралась встречать меня в аэропорту, я отговаривал – но не слишком рьяно, мне нравилось, что она хочет приехать за мной сама. Так что я извинился как мог и сказал, что вынужден остаться сегодня в номере. Мой отказ расстроил ее сильнее, чем я мог подумать. Взгляд у нее потемнел, и она сказала упавшим голосом:
– Все против меня.
– Почему все? У вас что, что-то случилось?
Она посмотрела на меня, как будто сомневаясь, говорить или нет. В глазах у нее стояло такое отчаяние, что уж я испугался, как бы она не бросилась с рыданиями мне на грудь или не убежала в слезах в свой номер без всяких объяснений. Но она взяла себя в руки и только произнесла:
– Случилось.
– Я могу как-то помочь?
– Мой муж звонил. Он не сможет приехать…
– И что же вы теперь?
– Полечу в Москву. Вот, – в руке она сжимала телефон, – пытаюсь найти себе билет.
– И как, есть билеты?
– Вроде обещали. На тридцатое.
– Понятно.
– Ну, не буду вам мешать. Спасибо еще раз за все.
– Но вы же все равно справите Новый год вместе, да? – попытался я приободрить ее, но не угадал, потому что она опустила глаза и прошептала:
– Теперь и не знаю, что будет с моим Новым годом…
– Да не расстраивайтесь вы так! Все будет в порядке с вашим Новым годом. А хотите, приходите к нам в гости. А что? Мы с друзьями будем встречать, большой компаний, будет весело.
В лице у нее промелькнуло что-то вроде надежды, но быстро погасло.
– С детьми?
– Ну да, с детьми. Куда ж без них.
– Нет, спасибо. Еще один такой Новый год я не выдержу.
Она медленно побрела к себе, а я стоял, не зная, что сказать и что сделать, и пришел в себя, только когда из комнаты послышался звонок – пора было идти к детям.
Новый год начался весело и шумно. На этот раз я оказался самым свободным и самым легким на подъем – каждый день мы совершали новогодние походы по друзьям, дарили и получали в ответ всякую всячину. Единственный, кто не участвовал еще ни в одном нашем застолье, был Макс. Шеф его почему-то сидел в Москве с самого Нового года, хотя обычно отчаливал на курорты еще в декабре. Сколько мы ни звонили Максу, слышали одно – не могу, давайте без меня, шеф дрессирует. Наконец я поехал к нему сам. Собрав у всех подарки, которые ему хотели передать, я приехал к его офису и пошел в кафе, которое находилось в том же здании и где мы всегда с ним встречались. Макс, как обычно, был занят, и я приготовился ждать.
Не успел я войти, как из офисных дверей вышел на улицу человек, окруженный свитой людей. По бокам и впереди него шли по охраннику, рядом семенили и что-то говорили ему какие-то люди в костюмах. Лицо его показалось мне знакомым, как будто я видел его совсем недавно. Всей кучей-малой они прошли мимо меня и встали у автомобиля. Перед ним распахнули дверцу, и я отчетливо услышал, как, садясь в машину, он сказал одному из сопровождающих:
– Окей, мы как-нибудь на днях поговорим об этом.
Тенерифе! Павлин! Но откуда он здесь взялся?
Появился Макс, как всегда собранный, натянутый как струна:
– Давай скорей, пока шеф уехал.
– Шеф? Так это твой шеф? Который только что уехал? С охранниками? На джипе?
– Да не тычь ты пальцем. Пошли сядем.
Мы сели за самый дальний стол. Хотя посетителей кроме нас не было, Макс со свойственной ему привычкой оглядывал пространство вокруг, реагировал на каждый шорох, поминутно отвечал на телефон, одним словом, работал.
– Ты отдыхать-то вообще собираешься?
Он поморщился, мол, не спрашивай.
– Лучше ты говори. Ну что, как там все?
Я достал из пакетов подарки и отдал ему поочередно, снабжая комментариями, что это и от кого. Лицо у Макса подобрело. Последним подарком была открытка, которую сделали для него мои дети, на ней был изображен дядя Макс под пальмами на берегу моря.
– Почему-то они думают, что когда тебя нет, ты загораешь на море.
– Если бы, – вздохнул он. – Ты сам-то как, позагорал? Как съездил?