Лобановский — страница 127 из 131

Ада и Света изначально были против его участия в выборах. Даже сказали, что пойдут голосовать против него. В итоге, правда, вообще не пошли.

Мне понятно честолюбие Валерия Васильевича, но больше, чем он (и без депутатского мандата), никто украинскому футболу пользы принести в остававшееся до отъезда в Эмираты время не мог. Лобановский между тем в разговоре со мной 16 мая сказал, что доволен местом в первой тройке (его опередили экономист Владимир Черняк и главный редактор «Вечернего Киева» Виталий Карпенко). «Для дебюта, — засмеялся, — вполне прилично».

В Эмираты как-то по случаю — летели на войну, да в Дубае застряли — заглянули в январе 1991 года два корреспондента «Комсомольской правды» и, не получив от Лобановского интервью, резко прошлись и по нему, и по Аде. «Старшему тренеру национальной сборной Объединённых Арабских Эмиратов В. В. Лобановскому было не до нас, — сообщили С. Заворотный и И. Черняк в заметке, озаглавленной «Лобановский и в Эмиратах шейх?». — Пару дней назад Совмин СССР издал распоряжение об эвакуации из ОАЭ семей советских дипломатов и специалистов. Жена Валерия Васильевича уезжать не хотела. Оно понятно. Перспектива невесёлая: из сказочных краёв, где богатые добродушные арабы и вечное лето, да в слякотную киевскую зиму, к разгулу преступности, длиннющим очередям и прочим “достопримечательностям” нашей сегодняшней жизни. Но приказ есть приказ. Лобановским пришлось подчиниться».

Этим двум молодым людям сложно было понять, что Адой в возникшей неожиданно ситуации двигали не меркантильные интересы, а желание быть рядом с мужем, помогать ему, служить опорой. Она делала это постоянно на протяжении сорока лет, что они были вместе.

На матче с «Кривбассом» 31 марта 2002 года Лобановский не был. Остался дома: «не пустила» спина. Счёт 0:0 огорчил руководителей команды. Огорчился и сам он, когда просмотрел видеозапись, хотя моменты были. 11 апреля первый раз за последние дни вышел из дома. Отправился на тренировку.

Светлана уверена, что здоровье отец подорвал не на Востоке, а ещё до того, как уехал в Эмираты. «Критика, зачастую огульная, — говорит дочь Лобановского, — на отца накатывалась огромными волнами в течение почти полутора десятков лет. Папа вроде как не обращал на эту критику внимания, но на самом деле это его больно ранило. В итоге в конце 80-х годов у папы появилась аритмия, и он уже не имел возможности делать то, что делал раньше, — поддерживать своё здоровье, тренируясь вместе с командой».

В апреле 2002 года он собирался лететь в Стокгольм на вручение ему награды УЕФА. Шутил по этому поводу: «Не сумею поехать, поедет Ада. Она уже чемоданы собирает». Поехать не сумел. Костюм ему новый сшили, а вот обувь цивильную, не кроссовки, подобрать для больных ног оказалось невозможно. Да и врачи не рекомендовали лететь. В клубном пресс-релизе сообщили, что «Валерий Лобановский получит орден, как только сможет увидеться с представителями УЕФА».

Перелёты занимали не последнюю строчку в списке врачебных запретов для Лобановского. Он определял, когда самочувствие позволяет лететь, а когда лучше остаться дома. Делал вид, будто принимал решение об этом не сам, а вынужденно соглашался с волей докторов. Это был единственный способ узнать, как он себя чувствует. С некоторых пор ему понравилось отвечать на этот вопрос классическим «Не дождётесь!».

Только Ада и близкие друзья знали, что скрывается за очередным не вылетом на игру. Болезненные уколы по расписанию, когда ценой невероятных усилий он заставлял себя сдерживаться и не закричать в присутствии врача; гора лекарств — не помещались на прикроватном столике ни дома, ни на обеих дачах; скачущее давление; бешеная аритмия («Ну что ты будешь делать, опять ритм нарушен. Никак не восстанавливается», — сокрушался по телефону Лобановский, никогда не жаловавшийся); опухшие непослушные ноги; короткий тяжёлый сон — проснувшись, он звал кошку Матильду, любившую его и ревновавшую ко всем.

На даче он уже не мог подниматься на второй этаж. Ему оборудовали комнату для отдыха на первом. И душ — с сиденьем.

Едва восстановившись, он ехал на тренировочную базу и летел вместе с командой на очередную игру. Он не желал показывать свою слабость. Чубаров вспоминает, как несколько раз Лобановскому на трапе самолёта отказывал голеностоп и стоило огромного труда удержать его. «Убери руки! Я что, инвалид? Сколько тебе говорить — убери руки!..» — едва не кричал Лобановский.

Ему уже трудно было спать лёжа. На даче в Бышове, на «деревяшке», как он её назвал (она целиком, как и дачи соседей — братьев Суркисов, сделана из дерева), Ада приспособила для отдыха объёмное кресло и средней мягкости кожаный пуф. С вечера Лобановский ложился на кровати. Засыпал в редких случаях. Чаще всего, бесполезно проворочавшись, выходил в тренировочном костюме в громадный холл, устраивался в кресле сам, пристраивал на пуфе ноги, утеплённые светлыми шерстяными носками, и засыпал. Ада вставала и накрывала мужа пледом.

После сезона он собирался окончательно перебраться в Козин. Ему там нравилось всегда. Место полюбил с той поры, когда в 70-е на паях с приятелем купил остов сгоревшего дома. Предлагал Базилевичу. Тот отказался.

После покупки, состоявшейся, стоит заметить, вслед за выигрышем киевским «Динамо» Кубка обладателей кубков и Суперкубка Европы, на Лобановского написали анонимку: хоромы, дескать, куда смотрят партия и государство? На анонимку последовала моментальная реакция. В Козин зачастили одна проверочная комиссия за другой. Обнаружив вместо хором скромнейшее (даже по тогдашним меркам) сооружение, делали вывод: сведения не подтверждаются. Наконец, пожаловала комиссия во главе с Иваном Клоповым из ЦК компартии Украины. Вместе с ним смотреть «дворец» приехала целая делегация. И хорошо, что крупный чин из ЦК оказался не один. Когда Клопов полез на второй этаж, чуть не упал; сподвижники вовремя подхватили его. Оказавшись в безопасности, Клопов вымолвил последнее слово, после чего послание анонимщика подшили к делу и проверять перестали: «Ничего тут нет!» «Единственное, — рассказывает Иван Клопов, — что я тогда ему посоветовал: “Валера, вот ты тут завёз чешскую сантехнику, так у нас не в каждой квартире такая есть! Камин обложил какой-то необычной плиткой... Зачем ты эту роскошь делаешь? Ты особенно не разгоняйся!”».

Сад у Лобановских уникальный. Это всегда понимали в семье знаменитого тренера: достался он от хозяина, легендарного Николая Гришко, прославившего Киев созданием великолепного Ботанического сада. Совсем старыми стали роскошные яблони, посаженные рукой выдающегося садовода.

Ада поехала тогда в горисполком подписывать разрешительную бумагу. Председатель горисполкома Владимир Алексеевич Гусев посоветовал: чтобы не было никаких нареканий, не стоит связываться с частниками, только с официальными строительными организациями. И лучше всего — подписать с ними договор и копии всех накладных — на все без исключения строительные расходы — всегда иметь при себе. Так и поступили. Ада, разбирая дома бумаги, только в июле 2010 года, то есть 35 лет спустя после начала дачной эпопеи, выбросила груду квитанций, счетов, накладных на кирпичи, доски, болтики-винтики.

Приезжали туда редко, но дом не выглядел нежилым. Ада поддерживала порядок и уют. Печник сработал неважно: камин дымил. Лобановский, растапливая, сердился: дым попадал в комнату с накрытым столом. Ада приговаривала: «Валеранька, ничего страшного, пусть подымит немного, потом проветрим». После жаркой бани с вениками — парились в построенной в углу заднего двора низенькой, приходилось сгибаться в три погибели, баньке — устраивали, если позволяла погода, шашлыки. Утром деревенские соседи приносили парное молоко. Лобановский спускался к лугу, бежал к Козинке, купался в речке, возвращался, завтракал и уезжал на тренировочную базу, оставляя на даче Аду и гостей. Козинских дней за год набегало не густо, чуть больше недели. Он, как и футболисты, жил в основном в Конча-Заспе.

Ада, Света и Валера решили, что хватит ему дневать и ночевать на базе, и всё сделали для того, чтобы он бывал там как можно реже, а старался чаще бывать в Козине. Да и он сам к этому пришёл. Там всё переменилось до неузнаваемости. Прежние полдома отдали Свете с Валерой и внукам. Они всё перестроили, переделали на свой вкус, но порядок при этом неукоснительно соблюдали. Валерий Васильевич мог приехать и с помощью спичечного коробка проверить высоту газона на участке. В шутку, конечно. Он ни во что не вмешивался. Когда позвали на новоселье, узнал только место: всё — новое. Сами они с Адой в том же Козине, от детей идти пять минут, построили дом для себя.

Дети часто зазывали на домашний ужин. Он не был против того, чтобы несколько видоизменить образ жизни. Свежий воздух, полноценный сон, правильное питание — здоровье ведь было уже не то. Незадолго до Запорожья Света и Валера с детьми — Богданчиком и Ксюшей — наведались к нему в гости. Он был в прекрасном расположении духа — сидел в кресле, работал телевизор. Трёхлетняя Ксюша беззаботно ползала по животу деда. Он нежно её придерживал. «Что интересно, — рассказывает Валера Горбик, — прошло много времени, а дети в деталях, хоть и совсем маленькие были, помнят все подробности того вечера». Поинтересовался, готовы ли дети ехать вместе с ним и Адой на отдых на Кипр.

Отдых для него длился, как правило, два дня из запланированной недели, потом всё — пора на работу, в клуб, хватит бездельничать! Когда Лобановские первый раз приехали отдохнуть на Кипр, Игорь Суркис заказал для них номер в гостинице «Аполлония» в туристической зоне Лимасола, а день-два спустя подбил их посмотреть квартиры в двух домах — Solferino WEST и Solferino EAST — на предмет возможной покупки. В доме WEST посмотрели сначала квартиру на седьмом этаже. В ней жили англичане, собравшиеся уезжать. Квартира не показалась. В той, которую смотрели на первом этаже (фактически — на втором), не жил никто. На ней и остановились. Когда Валерию удавалось выкраивать несколько дней для отдыха, они с Адой отправлялись на Кипр. Вставал Лобановский и там рано. Сразу шёл на море, заходил в воду с пологой стороны, плавал в бухте параллельно берегу. Так просила Ада. «Я тебя буду с балкона контролировать», — говорила она. «Чем ты поможешь?» — «Хотя бы закричу». Поплавав, он садился на берегу, грелся на мягком утреннем солнце, подолгу смотрел на море.