мь матчей (один официальный, семь товарищеских), при Малофееве — девять (четыре и пять), а при Лобановском — семнадцать (восемь и девять). Спартаковский полузащитник сыграл в пяти из шести проведённых перед чемпионатом мира товарищеских матчах. Лобановский рассчитывал на него, но в последний момент вынужден был от услуг хавбека отказаться. Ключевое слово здесь — «вынужден».
Лобановский всегда был очень высокого мнения об уровне футбольного мастерства Черенкова. Лишь проблемы со здоровьем спартаковского футболиста не позволяли Лобановскому включать Черенкова в состав команды.
Стоны о том, что расцвет таланта Черенкова пришёлся, «увы, на эпоху Лобановского», не прекращались. «Должен сказать, — писал журналист Юрий Юдин, — что Валерий Васильевич сделал всё от него зависящее, чтобы “отцепить” Черенкова от финальных турниров мировых чемпионатов в Испании, Мексике, Италии, путёвки куда (за исключением, пожалуй, Испании) завоёвывались при самом непосредственном участии Фёдора. И что больше всего умиляет, так это то, что в запасе у главного тренера всегда была наготове масса “объективных причин”, исходя из которых пребывание Черенкова в составе команды считалось нецелесообразным. Склонен полагать, что решающую роль сыграло именно личное неприятие Лобановским футбола Черенкова. Он не был, да и не мог быть “винтиком в механизме командной игры”, он не был роботом — исполнителем на поле».
Поражало (и продолжает поражать) нежелание разобраться в «истории с Черенковым» даже людей футбольных, таких, к примеру, как бывший вратарь «Локомотива» и сборной России Сергей Овчинников, утверждающий, что «Черенков просто не подходил под модель игры Лобановского и стал заложником тактической схемы». Или — как Георгий Ярцев, сам тренер, говоривший о «нежелании какого-то тренера брать Черенкова в сборную», под «каким-то тренером» подразумевая Лобановского.
«Как же надо играть Черенкову, — вопрошал Маслаченко в репортаже о матче СССР — ГДР 24 апреля 1989 года, — чтобы играть в сборной? Общественное мнение надо учитывать. Черенков играет блистательно».
Между тем Лобановский никогда не говорил, что Черенков не подходит для тактических вариантов, предлагаемых его командами сопернику. Если бы он так считал, Черенков не выходил бы на поле в составе руководимой им сборной. Но ведь выходил!
«Я играл в тот счастливый, 1983 год, — рассказывал Черенков в книге «Мастер и мяч. Честный футбол Фёдора Черенкова», — за клуб, за олимпийскую сборную, за первую сборную. Играл и забивал. Чувствовал, что получается хорошо, был уверен в себе. Казалось, что силы мои беспредельны, что я способен выдержать любые, самые запредельные нагрузки. Совершенно забыл о самоконтроле. И сам не заметил, как внезапно навалилась на меня физическая усталость, доходившая порой до полного истощения. Никого не хотелось видеть, не было ни сил, ни желания что-либо делать. Последовал закономерный нервный срыв, за ним другой, третий... Из власти футбола я попал во власть медицины. Тяжело вспоминать время болезни. Болезнь моя, не так уж часто встречающаяся в спорте, протекала долго и трудно».
Лобановский всегда интересовался у спартаковских сборников здоровьем Черенкова («Как там Фёдор?»). Изначально он планировал включить Черенкова в состав на Италию-90. Об этом он говорил Симоняну, Морозову и Мосягину — членам тренерского штаба сборной. Об этом же свидетельствуют технические данные о подготовке сборной. Со 2 по 24 февраля 1990 года она провела 13 контрольных матчей: десять на итальянском сборе против клубных команд Швейцарии и Италии, три в США в рамках «Кубка “Мальборо”» со сборными Колумбии, Коста-Рики и США. Черенков сыграл в двенадцати встречах, пропустив лишь одну, в Италии. В Америке все три матча он провёл полностью, в Италии полностью пять из девяти, в одной встрече его заменили, в трёх на замену выходил он сам. На заключительной стадии подготовки Черенков полностью провёл 28 марта товарищеский матч с голландцами в Киеве, а 25 апреля в Дублине выходил на замену в игре с ирландцами. 14 дублинских минут стали для Черенкова последними в составе сборной СССР.
После возвращения сборной из США Юрий Андреевич Морозов говорил мне, что «Черенков стал чувствовать вкус к коллективному отбору, встречному отбору, прессингу. Надо смотреть. Всё решат апрель — май...».
Но Лобановский и его коллеги по штабу с сожалением были вынуждены отказаться от услуг Фёдора из-за очередного обострения преследовавшей выдающегося футболиста болезни.
Черенков почти достиг 31-летнего возраста. Он, по свидетельству хорошо знавших его людей, думал в то время «не о чемпионате мира, а лишь о том, как после страшного внутреннего истощения набраться сил, чтобы вновь захотеть играть в футбол». И не «злая» воля Лобановского, о недуге Черенкова не произнёсшего ни одного слова, — тому причина.
«Конечно, — говорил Черенков о годе 1986-м, — я был страшно расстроен тем, например, что Малофеева, у которого я имел стопроцентное место в составе, за три недели до чемпионата мира сменил Лобановский и отцепил меня».
Но так ли это? Первая сборная СССР под руководством Малофеева в 1984—1986 годах провела 24 матча. Черенков принимал участие всего в девяти из них, причём только три игры — в сентябре — октябре 1985-го — провёл полностью. Ещё в двух выходил на замену, а в четырёх был заменён сам. Лобановский, сменив Малофеева, не мог «отцепить» Черенкова по одной простой причине: Черенкова на тот момент в составе не было. Он летал со сборной в январе 1986 года в Испанию (провёл на поле час в проигранной испанцам встрече), в феврале в Мексику (мексиканской национальной команде советская сборная проиграла 0:1, Черенков сыграл 25 минут, выйдя на замену) и в апреле в Румынию (вновь поражение, Черенков был заменён на 41-й минуте). Против финнов в мае в Москве Черенков уже не играл.
После того как за три недели до начала мексиканского турнира команду возглавил Лобановский, вокруг Черенкова развернулась настоящая эпопея. Лобановский, хорошо осведомлённый о том, что происходило на сборе в Мексике (рецидив болезни), о лечебных курсах применительно к Черенкову, не захотел брать на себя ответственность: в любой момент в условиях длительного отрыва от дома и тренировочных нагрузок у Черенкова мог произойти серьёзный срыв. К тому же, повторю ещё раз, могла возникнуть необходимость принимать такие препараты, в которых содержатся запрещённые компоненты.
Сам, однако, Лобановский о своём решении говорить Черенкову не стал. Никогда прежде ему не приходилось принимать решение, с которым внутренне он сам был не согласен. Лобановский очень переживал сложившуюся ситуацию и попросил врача сборной Савелия Евсеевича Мышалова поговорить с Черенковым: «Деликатно, как вы умеете, дайте ему знать, что в дальнейшем он в сборную привлекаться не будет из-за болезни, которая может в любой момент обостриться».
«Я, — вспоминает Мышалов, — не знал, с какого боку подступиться с этой чёрной для несчастного парня вестью. Взволнованно, путаясь в словах, начал издалека: “Претензий к тебе никто не предъявляет. Но в целях профилактики, чтобы сохранить твоё здоровье... Ведь мы опять летим в Мексику, где на супертурнире возникнет чрезмерная стрессовая нагрузка... К тому же высота может вернуть твои прежние проблемы...”». Черенков, по свидетельству Мышалова, «выслушав это бормотание, не выдержал — заплакал». Затем собрал вещи и уехал из Новогорска.
Но история на этом не завершилась. У «Спартака» всегда была мощная поддержка во властных структурах. Одним из болельщиков клуба слыл, например, некто Дымков, возглавлявший в ЦК КПСС сектор выездов за границу. Прознав, что Черенкова решили не брать на чемпионат мира, он приехал в Новогорск и прямиком отправился в номер Лобановского. Номер состоял из двух комнат. В одной была спальня, в другой Лобановский оборудовал для себя временный кабинет. В нём Дымков и стал объяснять Лобановскому, кто такой Черенков, какое важное значение для страны имеет его — «народного героя, любимца!» — участие в чемпионате мира, и фактически потребовал в присутствии, стоит заметить, Симоняна возвращения Черенкова в состав. Попытка Лобановского объяснить партийному чиновнику причины, вынудившие его принять такое решение, ни к чему не привели. Дымков продолжал настаивать. Тогда Лобановский перевёл «стрелки» на Мышалова: «Идите к доктору. Если он возьмёт на себя ответственность, возражать не стану».
Дымков, по словам Мышалова, разговаривал с ним, «мягко говоря, некорректно». Доктор доходчиво ему объяснил: «Несколько месяцев назад у Черенкова случился рецидив. Поэтому нет гарантии, что он, даже пройдя в Мексике завершающий этап подготовки без сучка и задоринки, примет участие в первенстве мира...» Не дослушав Мышалова до конца, Дымков вновь отправился в номер Лобановского. И тогда Лобановский, приняв во внимание мнение Мышалова, заявил твёрдо: «Нет, Черенкова мы с собой не возьмём!» Попытки Дымкова надавить на руководство сборной через руководителей более высокого уровня успехом не увенчались.
Когда у Симоняна однажды поинтересовались, возникли ли у него дискуссии с Лобановским по поводу использования в сборной Черенкова, дважды лучшего футболиста СССР, он ответил: «Конечно, мы говорили об этом. Но Валерий Васильевич твердил своё: “Никита Павлович, он ведь не выдержит нагрузок, боюсь я этого...” Я тоже не хотел брать грех на душу».
«Нет, — говорил Черенков, — обиды на Лобановского не держу. В конце концов, он — тренер, он несёт за всё полную ответственность, он рискует — и он имеет право на собственное мнение. Видимо, я “не вписывался” в ту игру, какую Лобановский ждал от своей команды. Говорю это не просто из вежливости. Когда я сам вступил на тренерскую стезю, понял Валерия Васильевича».
Лобановский никогда публично не комментировал свои решения, связанные с Черенковым. Никогда, например, не говорил, что «спартаковский полузащитник не готов функционально» или же «не вписывается в нашу игровую схему» — все эти «оправдания-отговорки» приписаны Лобановскому теми, кто был возмущён отсутствием Черенкова на чемпионатах мира и Европы. Лобановского сделали в связи с этим главной мишенью. О том, что на чемпионат мира в Испанию Черенкова не взял его клубный тренер Бесков, и не вспоминали.