– Шубин, идешь со своим взводом на северо-запад. Твое место на опушке леса между ориентирами «развилка дороги» и «домик лесника». Замаскируйся и жди приказа. Фадеев, по этой просеке идешь до устья оврага на краю леса. На кромку не выходи, там, судя по карте, песчаная почва. Обоим взводам выставить охранение. Я с десантом на разведку.
Глава 9
– Ну что, ребята, готовы? – спросил Соколов четверых танкистов, забравшихся на броню «семерки».
– Готовы, – ответил за всех старший сержант Малышев. – «Шмайсеры», по четыре рожка на каждого, по одной гранате.
– Стрелять из немецких автоматов кому-нибудь из вас приходилось?
– Так точно, – сверкнул черными глазами смуглый танкист. – Рядовой Кашеваров. Я и вот Смирнов. Мы до того, как в плен попали, два дня повоевать успели. Оружие знакомое.
– Хорошо, расскажите остальным об особенностях немецкого автомата: стрелять длинными очередями не стоит. Ствол задирает, и кучности никакой. И как быстро приклад установить и снова сложить. А теперь запоминайте хорошенько. Ваше дело сидеть и крепко держаться. Только одна причина, по которой вы прыгнете с танка, – команда вашего командира старшего сержанта Малышева. Если кто-то упадет или отстанет, действуете по обстановке. В крайнем случае, если потеряетесь, двигайтесь на восток. Тут до линии фронта не так далеко. Ни в коем случае не стрелять без приказа. Наши действия: идем на танке вперед на два с небольшим километра и маскируем машину. Затем осматриваем поселок издалека, разведываем подходы, засекаем огневые точки и определяем систему охраны. Потом или возвращаемся, или вызываем оба взвода к себе для атаки. Все понятно?
– Так точно, – снова ответил за всех Малышев и поудобнее уселся, держась за доску, имитирующую заднюю часть башни.
Соколов спустился в люк. Логунов наблюдал, как Коля Бочкин проверяет в укладках снаряды. Небольшое богатство, но несколько серьезных выстрелов сделать можно, если потребуется. Два бронебойных, три осколочно-фугасных, пять немецких «ненастоящих», которыми в крайнем случае можно заткнуть пулемет в амбразуре ДЗОТа, сбить мотоцикл, да и бронетранспортер повредить с его противопульной броней тоже можно, если знаешь, куда стрелять.
– Ну как вы? – спросил Соколов своих танкистов. – Неприятно идти в бой без боезапаса?
– Непривычно малость, – передернул плечами Логунов. – Вроде как мишенью себя чувствуешь. Но несколько раз огрызнуться есть чем, значит, живем.
– Ты, Коля, как? – спросил лейтенант Бочкина.
– А я – как Василий Иванович, – усмехнулся парень. – Вместе оно спокойнее. Земляки же.
– И почти родственники, – улыбнулся Соколов и похлопал заряжающего по плечу.
Омаев сидел возле рации, покручивая верньеры, слушал эфир. Пустые диски уложены и закреплены как положено, ветошь для протирки пулемета аккуратно сложена в металлический ящик у ног. Молчаливый, сосредоточенный.
Соколов вспомнил, каким Омаев был тогда, когда они только познакомились. Лихой парень, настоящий джигит, несмотря на то что мать у него русская. А вот ведь беда – погибла возлюбленная. Не стало Руслана и Людмилы, над которыми подшучивала вся бригада. И парень замкнулся. Значит, сильно любил, боль в душе не отпускает.
– Омаев, как у тебя? – спросил лейтенант.
– Все в порядке, готов, товарищ младший лейтенант! – поспешно ответил чеченец, как будто очнувшись.
– Зря огонь не открывай, не забывай, если и будет бой, то необычный. Нельзя, как всегда, поливать очередями все, что движется. Понимаешь?
– Так точно, – серьезно кивнул пулеметчик-радиотелеграфист. – Стрелять только в особых случаях, когда возникает непосредственная угроза танку. Например, выбить прислугу артиллерийского орудия, уничтожить солдата с кумулятивной гранатой.
– Правильно, – Соколов перевел взгляд вниз на Бабенко. – Семен Михайлович!
– Все в порядке, я готов, – доложил механик-водитель, и, как всегда, это получилось у него совсем не по-военному. – Машина в порядке, можем трогаться.
– Хорошо. Всем внимание! При движении: Бочкин – наблюдение вперед и вправо, Логунов – вперед и влево. Докладывать обо всем подозрительном и опасном немедленно. Бабенко, заводите.
Заурчал стартер, раскручивая маховик, ровным гулом отозвался двигатель, рыкнул раз-другой, повинуясь действиям механика-водителя. С силой Бабенко передвинул рычаг скорости, и танк, качнувшись, пошел вперед.
«Ну вот, – подумал Соколов, – последний этап на пути домой. Или раздобудем боезапас, или не раздобудем. И останется только сжечь танки и пешком пробираться к своим. Или пытаться пробиться безоружными, но тогда нас рано или поздно немцы сожгут. Машины все равно не спасем, а людей я погублю. И как быть? И ведь не трибунала боюсь, позор страшен, вот в чем штука. Страшнее позора нет ничего».
Поднявшись в люке, Соколов в бинокль стал наблюдать по сторонам, держа в руке карту. Пока было тихо и спокойно, танк шел по редколесью, то спускаясь в низинки, то карабкаясь наверх по склонам. Примерно через километр будет первый проселок, на котором могут быть немцы, а дальше – опять лес. В том лесу и замаскируем «семерку», оттуда и начнем разведку.
Вот и проселок. Соколов приготовился отдать приказ Бабенко остановиться, как вдруг увидел впереди между деревьями двоих немецких солдат. И тут же в шлемофоне послышался напряженный голос Бочкина: «Немцы!»
– Бабенко, на малых вперед. Не дергаться. Когда скажу «стоп» – остановитесь, – Соколов повернул голову к своим десантникам. – Малышев, когда скажу «бей», прыгаете на них. Запомните, нужно убить или захватить в плен без выстрелов.
Что подумали эти два немецких связиста, оставившие у дерева свои велосипеды и перебиравшие руками кабель телефонного провода, проложенный в траве, Соколов не знал. Может быть, они и догадались, что перед ними не свой, немецкий танк. Но лейтенант не дал им опомниться. Да и «шмайсеры» в руках людей в черных комбинезонах, сидевших на броне странной машины, смущали.
– Солдаты, подойдите ко мне! – строго приказал по-немецки Соколов, когда танк, качнувшись, остановился в нескольких шагах от связистов.
Дисциплинированные связисты бросили провод и, все еще настороженно глядя на танк и вооруженных солдат на нем, подошли, поправляя ремни автоматов на плечах.
– Мне нужно попасть в Дубовку, – жестикулируя рукой с зажатой в ней картой, сообщил Соколов. – Но мы, кажется, заблудились.
Немцы замялись, не видя погон и других знаков различия, которые позволили бы определить звание этого человека на башне танка. Слишком молод для офицера, да и для фельдфебеля или унтера тоже. И тем не менее один из них повернулся, протягивая руку в сторону поселка и собираясь дать пояснения, второй глядел на доски, которыми была обшита башня непонятного танка. Похоже, он был более опытным в этой паре или более недоверчивым. Но ждать больше было нельзя, и Соколов вполголоса приказал:
– Бей!
Десантники спрыгнули с брони так быстро, что немец, показывающий дорогу, даже не понял, что на них напали. Его свалили на землю и вырвали из рук автомат. Но второй немец, глядевший с подозрением на танк и людей на нем, успел броситься в сторону. Еще немного, и он бы успел убежать или открыл огонь из автомата.
У Соколова даже похолодело внутри от предчувствия беды, которую накличет лишний шум. Но Кашеваров сделал единственное возможное в данной ситуации. Он в прыжке дотянулся до бросившегося бежать немца и схватил его за ноги. Смирнов мгновенно ударом автомата по голове оглушил немца.
Теперь все замерли, прислушиваясь. Может, эти двое здесь не одни? Может, их тут целый взвод?
Связали немцам руки, забросили пленных на танк, туда же положили велосипеды. Десантникам почти не осталось места, но они все же кое-как забрались на броню. Танк тронулся дальше.
Соколов менял направление движения так, чтобы не ломать деревья и большие ветки. Все-таки след гусениц – это одно, их еще надо разглядеть, понять, в каком направлении шла техника. А когда остаются снесенные корпусом танка деревья, то все понятно даже неопытному человеку.
Еще через час они были на месте. Спустив немцев на землю, десантники стали ждать распоряжений командира. Соколов присел на корточки перед пленными, которых усадили на землю, прислонив спинами к каткам танка. Он достал из нагрудных карманов обоих солдат их солдатские книжки. Фамилия, имя, войсковая часть, звание. Номер части ему ни о чем не говорил.
– Где находится ваша часть? – спросил он по-немецки первого солдата.
Тот со страхом смотрел на своего товарища, все еще находящегося без сознания, на собравшихся вокруг людей, понимая уже, что это русские. Но не понимая, откуда они здесь взялись, ведь пропаганда вовсю трубит, что Красная Армия разгромлена и бежит. А немецкие войска победоносно идут вперед, занимая город за городом. И что скоро, еще до наступления осени, падет сама Москва, а значит, рухнет и Советский Союз.
– Повторяю вопрос: где находится ваша часть? – уже громче, с угрозой в голосе потребовал Соколов.
Рядом затряс головой, приходя в сознание, второй солдат. Он очнулся и сразу понял, что связан, увидел над собой русских и своего товарища, сидящего рядом и тоже связанного. Его реакция была совершенно другой: он стал пытаться развязать руки, подняться на ноги и при этом поносил русских всеми известными ему немецкими ругательствами. Пытавшихся унять его танкистов он бил головой по рукам, пытался даже укусить.
Малышев не стал уговаривать пленного, он просто врезал ему кулаком в челюсть, от чего немец ударился затылком о танковый трак, застонал, но сознания не потерял. Из уголка его рта потекла струйка крови. Наверное, он прикусил собственную губу от удара.
– Уберите его пока подальше отсюда, – приказал Соколов.
Немца схватили под руки и поволокли в небольшой овражек. Первый немец решил, что его товарища потащили убивать, и заговорил быстро и сбивчиво:
– Я все скажу, господин офицер, я буду говорить, господин офицер, не убивайте меня, у меня дома жена и дочь. Я покажу вам фотографию моей семьи, и вы сами поймете, что меня нельзя убивать.