Через пять минут Стеша и Костян вышли на улицу.
— Мне очень жаль, что так получилось, — сказала девушка. — Может быть, я что-то не так говорила? Или эта Зинаида почувствовала, что ей врут, что я звоню от вас и зовут меня не Вероника?
— Ты все сделала, как надо. Очень убедительно получилось.
— Вам надо встряхнуться. Хотите в кино? Я приглашаю. Как раз в «Победе» идет интересный фильм…
Кот помотал головой.
— Как-нибудь в другой раз, — сказал он. — У меня плохое настроение. А это, как заразная болезнь, всем окружающим передается. Тебе со мной будет тоскливо. Спасибо тебе.
Повернувшись, Кот зашагал куда глаза глядели, чувствуя спиной взгляд Стеши. В лицо дул пронзительный холодный ветер, казалось, от этого ветра на глаза наворачивались слезы. Итак, Зинаида не соврала: Настя действительно уехала из России навсегда. К этому все и шло, и вот она, конечная остановка. Кот сам во всем виноват, только он один. Надо было поговорить со своими ребятами, расставить все точки, завязать с делами… Впрочем, что теперь толку рассуждать, он такого наворотил в жизни, что всего не исправить, даже не вспомнить. Прошлое, что это такое? Стертые подошвы его ботинок. И только.
В пивную непогода загнала много народа.
Столики с пластиковыми столешницами, расставленные по залу, оккупировали в основном рабочие с гуталинной фабрики и местные ханыги. Отстояв очередь у прилавка, Костян взял две пол-литровые кружки пива, двести водки и копченую скумбрию. Поставив водку на тарелочку с рыбой, другой рукой подхватил кружки и, лавируя между посетителями, приткнулся за столиком у витрины. Через запотевшие стекла видна асфальтовая площадка, отделенная от улицы заборчиком из железных прутьев. Решив сразу согреться изнутри, Костян хлопнул водки, но легче на душе не стало.
На улице изредка грохотали грузовики, с железнодорожной станции доносились гудки поездов, уходящих отсюда в другие места, в другую жизнь.
Костян неторопливо отхлебывал пиво, перестоявшее, кисловатое, отдающее бочкой. Какой-то мужик тронул его за локоть.
— Друг, рыбу доедать будешь?
— Бери, угощайся, — Кот отодвинул от себя пластиковую тарелочку с недоеденной скумбрией.
— Погода нынче шепчет прямо в ухо: друг, займи и выпей, — мужика тянуло на разговор, но Кот, отвернувшись в сторону, угрюмо молчал.
Он снова вспомнил Париж, второй день знакомства с Настей.
Когда Кот, доехав на паленом «мерседесе» до парижской гостиницы, вошел в холл, Настя поднялась навстречу из кресла, остановилась, оглядев его с ног до головы.
— Ого, — сказала она, — ничего себе парниша.
— Стараюсь соответствовать.
— Ольга уже ждет нас. Откуда прибыл такой красивый?
— С утра проснулся и двинул в магазин, — соврал Кот. — В том пиджаке я как последний лох.
«Я знаю тебя двадцать четыре часа, но люблю уже двадцать четыре года», — хотел сказать Костян, но промолчал. На ходу говорить про любовь — все равно что лузгать семечки в оперном театре. Он приоткрыл дверь, пропуская свою даму вперед. Как вчера, с Сены дул ветер, лучи солнца уже позолотили мансарды, а небо на глазах меняло свой цвет, из пепельно-серого становилось прозрачно-голубым. Когда завернули за угол, Костян вытащил из кармана ключи от мерса, подбросил их вверх и поймал.
— Моя телега, — он остановился. — Даже не скрипит.
— Серьезно? Это твоя машина? — Настя округлила глаза, разглядывая хромированную решетку радиатора, будто свершилось чудо. — Ну, ты даешь. Чем ты занимаешься по жизни? Играешь на бирже?
Костян почему-то оказался не готов к этому простому вопросу. Он уже заметил за собой, что в присутствии Насти его покидает внутренняя сосредоточенность, мысли разбегаются, как тараканы, а слова путаются.
— Можно сказать, в общем и целом… Автомобильный бизнес. Помогаю старушке Европе освободиться от лишнего металлолома.
Через полчаса они оказались на краю семнадцатого округа перед старым трехподъездным домом, зажатым между двумя новыми высотками. Когда-то дом знавал лучшие времена, здесь селились средней руки буржуа. Теперь жилое пространство оккупировали в основном работяги и выходцы из бывших французских колоний. Консьержа сменил кодовый замок, лифт не работал, а лепнина, украшавшая потолок подъезда в прошлом веке, обвалилась.
Бабка Насти оказалась высокой жилистой старухой с цыплячьей шеей, в очках с толстыми стеклами, синтетическом парике и со слуховым аппаратом, лежавшим в кармане платья. Навскидку ей можно было дать лет семьдесят, приглядевшись, все девяносто. Ольга без конца улыбалась, обнажая безукоризненно белые фарфоровые зубы, поэтому производила впечатление тихо помешанной. Она проводила гостей в большую комнату, обставленную старинной мебелью, купленной на блошиных рынках и оклеенную выцветшими обоими с золотым рисунком. Перескакивая с русского языка на французский, напоила внучку и ее поклонника чаем и угостила сухим печеньем. Встав из-за стола, стала показывать картины, развешенные по стенам, объясняя их историю.
Настя, наклонившись к Коту, прошептала ему в ухо:
— Вот те два рисунка, в золоченых рамках под стеклом, достались бабушке от самого Пикассо. Так гласит семейная легенда. Написаны им в розовый период творчества. На обороте есть дарственная надпись его рукой. Но что именно там написано, не знаю. По той же семейной легенде, у Ольги в молодые годы была любовная связь с Пикассо. Позже она якобы сошлась с другим известным художником. И он подарил ей несколько картин, которые Ольга не хочет продавать ни за какие деньги. Потом у нее появился еще один художник… Как видишь, моя бабушка была довольно ветреной особой.
— Эта черта не передалась по наследству?
— Надеюсь, что нет, — засмеялась Настя. — Кстати, у бабушки есть небольшая картина самого Амедео Модильяни. Только Ольга ее никому не показывает, даже мне. С этой картиной связана какая-то тайна.
— Значит, твоя бабушка из бывших, — заключил Кот. — Старинный фарфор, эти картины, фамильные брюлики…
— Она из настоящих, не из бывших, — обиделась Настя. — И нет у нее никаких брюликов и старинного фарфора. Только эти картины.
— Значит, ты богатая наследница, — сказал Кот и сообразил, что снова ляпнул что-то не из той оперы. — То есть, я хочу сказать, долгих лет твоей Ольге.
Костян, поднявшись из-за стола, заложив руки за спину, как на тюремной прогулке, с видом знатока долго разглядывал рисунки Пикассо. Какой-то мужчина, положив локти на круглый столик, сидит на стуле с прямой спинкой и задумчиво пялится на бутылку абсента. Видимо, мужик настолько датый, что не может подняться без посторонней помощи. Но друзей рядом нет. Он ждет их и скучает.
На другом рисунке на фоне кирпичной стены изображена некрасивая женщина средних лет. Моросит дождь, темное обтягивающее платье с глубоким вырезом промокло, шляпка потеряла форму. Женщина глядит на мир тоскливыми глазами. Видимо, это проститутка. Весь день она проторчала на панели, в своем легкомысленном платье промерзла до костей, но не заработала ни сантима. Не хочется возвращаться домой и ложиться в холодную постель без ужина и стакана пунша. Но шансы заработать слишком малы.
Костян осмотрел другие рисунки, работы маслом, и подумал, что замок на двери бабкиной квартиры совсем паршивый, дешевый, такой можно открыть гнутым гвоздиком или шпилькой. Если картины, принадлежавшие Ольге, действительно написаны культовыми художниками, — это восьмое чудо света, что бабку до сих пор не обворовали. Пожалуй, любой рисунок Пикассо стоит дороже «шестисотого». И покупатели живописи найдутся без труда. Странно все это… То ли жулики в Европе совсем перевелись, то ли картины лажевые. Нет, кажется, с картинами все в порядке…
— Вам нравится? — старуха говорила громким пронзительным голосом с металлической ноткой. — Настроение передано очень точно. Не правда ли?
— Я не ценитель живописи, — заметил Костян и добавил, что настроение действительно передано хорошо. Тут спору нет. Но в окна ломится весна, а в квартире Ольги, пропахшей нафталином и пылью столетий, слишком душно, чтобы серьезно говорить об искусстве. Такие разговоры хороши на свежем воздухе.
— Хотите, я прокачу вас по Парижу, — шагнув к старухе, неожиданно для себя предложил он. — Машина внизу. Там есть кондиционер. Поэтому вам не придется глотать пыль. Мы съездим в Булонский лес, прокатимся вокруг Марсова поля, по набережным. Можно съездить на русское кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа. Маршрутов — тысяча. А потом, когда вы устанете от впечатлений, я приглашу вас в ресторан. Конечно, не в самый лучший, не туда, где столик надо заказывать за неделю. Настя поможет найти что-нибудь приличное.
— Вы хороший водитель? — нахмурилась старуха.
— Пассажиры еще не жаловались.
— Тогда поедем, — прокричала Ольга. — Хотя я не выходила из дома уже два месяца, и ноги ослабли, дойти до машины смогу. Обед в ресторане… Это лучше, чем сухое печенье с маслом. Я надену новое платье. Кажется, я сегодня помолодею лет на двадцать. Нет, на все сорок.
— На вас мужчины станут оглядываться, — пообещал Костян, чем окончательно влюбил в себя старуху. — Сегодня вы такая красивая. Как все парижанки весной.
— Я русская, — прокричала бабка. — Не парижанка.
Поздним вечером Костян остановил запыленный «мерседес» у гостиницы. Вместе с Настей поднялся на этаж. Ее номер был в самом конце коридора, перед окном, забранным решеткой.
— Ты подарил нам чудесный день и чудесный вечер, — сказала Настя. — Спасибо.
Ее лицо разрумянилось, а глаза искрились не от выпитого шампанского. Она повернулась, вставила ключ в замок, взяла Кота за руку и потянула к себе. Он в нерешительности топтался у двери, не зная, как себя вести. Он не мог сделать один шаг, переступить порог ее номера.
— Ты не хочешь зайти? — удивилась Настя.
— Я хочу зайти, и ты это знаешь, — Кот опустил глаза. — Но мне нужно срочно уезжать. Каждая минута на счету. Это долго объяснять… Короче, я должен перегнать мерс почти через всю Европу. Очень быстро. Тачку ждут люди.