Матвеев бросил письмо на стол, не дочитав до конца, обвел долгим взглядом членов Комитета обороны.
— Что скажете, товарищи?
Ломакин смотрел на мрачные лица товарищей, видел, как они отводят глаза, и понимал, что после "бабьего бунта" весть о падении Ленкорани, на помощь которой они все-таки очень рассчитывали, окончательно сломила их стойкость, волю к сопротивлению врагу. А что будет, когда эта весть расползется по передовой, среди красноармейцев и партизан? Ведь и без этого там черт знает что происходит… Да, Ломакин понимал состояние товарищей, но сознавал и то, что ничего не сможет предпринять, чтобы изменить ход событии, предотвратить трагическую развязку. Не в его это силах.
— Так что скажете, товарищи? — нарушил затянувшееся молчание Матвеев.
Никто не откликнулся.
— Лично я думаю, — сказал он, — что ленкоранским комиссарам, да и нам, местным большевикам, надо уходить.
— Куда уходить? — вскочил Ломакин. — Что ты говоришь, Абрам? Ты предлагаешь капитулировать? Сложить оружие? Сдаться на милость врага?.. Да лучше с честью умереть в бою, чем принять такой позорный ультиматум! Пусть предатели революции прячутся под юбками баб, а мы… — Он не успел закончить: в кабинет ворвались запыхавшиеся Сергей и Яша.
— Дядя Сережа, буза на передовой! — выкрикнул Сергей.
— Что там делается, что там делается! — затараторил Яша.
— Ну так что там происходит? — резко спросил Ломакин, недовольный тем, что слишком много неожиданностей случилось в этот злосчастный день: "бабий бунт", ультиматум, а теперь еще какая-то "буза" на передовой. — Говорите, только кто-нибудь один.
Сергей начал рассказывать, и вот что услышали члены комитета.
Оказывается, после бунта некоторые женщины пошли не домой, а за село, в окопы, в расположение 2-й роты, состоявшей преимущественно из солдат-привольненцев, стали звать мужей домой, уверяя, что Матвеев обещал кончать войну и распустить отряд. Одни мужья гнали своих жен: "Не твое бабье дело, не суйся куда не следует!" Другие покорно уходили с ними домой. Командир и комиссар роты, пытавшиеся удержать дезертиров, слышали в ответ слова, пущенные Жабиным: "А мне что, больше всех надо? Кто хочет, пусть стреляет, а с меня хватит!"
Об ультиматуме Хошева на передовой узнали раньше, чем в Комитете обороны: бойцы остановили гонца, и тот своими словами пересказал его содержание. Бойцы 2-й роты переполошились, их охватила растерянность и замешательство. Сразу же члены солдатского комитета с бумажкой и огрызком карандаша стали обходить бойцов, собирать подписи за полное прекращение военных действий. В 1-й роте, более дисциплинированной и стойкой, где было немало красноармейцев, пришедших на Мугань из Баку, не стали слушать сборщиков подписей, отказались от прекращения огня, прогнали членов солдатского комитета 2-й роты. А там продолжалась "буза". Не прошло и часа, как 2-я рота в полном составе ворвалась в расположение первой и после короткой стычки разоружила её. Командиров, комиссаров и батарейцев взяли под стражу, вытащили замки из орудий. Во время этой схватки то и дело слышались выкрики: "Братва, кончай воевать! Громи комиссаров! Айда в штаб!.."
Сергей еще не закончил своего сообщения, как в коридоре загромыхали башмаки и десятка два бойцов ворвались в комнату.
— Ни с места! — крикнул кто-то из них. — Если кто пошевельнется, будем стрелять!..
— Солдатский комитет постановил прекратить войну, а вас, которые пришлые, арестовать, — заявил другой.
— Предатели! — Ломакин выхватил револьвер, но двое бунтовщиков навалились на него, скрутили руки.
— А ну, выкладывай оружие! Будет, покомандовали! — выкрикивали бунтовщики, и трудно было понять, кто из них главный. Они разоружили членов Комитета обороны, увели Ломакина и военных специалистов, присланных ревкомом, а остальным сказали:
— Ну, а вы ступайте куда глаза глядят…
Члены Комитета обороны Матвеев, Пономарев, Горбунов, а вместе с ними Сергей и Яша вышли на улицу, сопровождаемые насмешливыми и колкими репликами бунтовщиков. Они понимали, что сами только случайно избежали ареста, но хошевцы, ворвавшись в село, поспешат исправить их ошибку.
— Ты был нрав, Абрам, нам надо уходить, — сказал Пономарев. — Эти предатели только по глупости не арестовали нас. А может, пощадили как односельчан…
— Да, теперь уж тут делать нечего, — поддержал его Горбунов. — Сергей говорил, что войска из Ленкорани должны эвакуироваться на остров Сару. Подадимся и мы туда.
— Как мы посмотрим в глаза ленкоранским товарищам? — спросил Матвеев, ни к кому не обращаясь.
— А что мы могли сделать? — вопросом на вопрос ответил Горбунов. — Бунт, он вроде селевого потока; прорвал запруду — и давай крушить все на своем пути. Небось многие из этих бунтовщиков, подхваченных потоком, сами не осознают, что они сделали…
— Что теперь говорить? — перебил Пономарев. — Борьба еще не кончена. Сегодня их взяла, завтра наша возьмет.
— Надо бы домой заскочить, — подсказал Горбунов. — Оружие прихватить, у кого что есть… ну, и попрощаться со своими.
— Это верно. Ровно через час встречаемся у переправы, — сказал Матвеев. — И других товарищей оповестите, кто захочет уходить.
Все разошлись. Сергею некуда было идти, и он вместе с Яшей направился к переправе на Гей-Тепе. Там он снял с себя портупею и вместе с буденовкой протянул Яше:
— Возьми на память. Спрячь пока. Вернется Красная Армия, наденешь, выйдешь встречать.
— А ты не вернешься?
— Конечно вернусь. А куда же я денусь… если не убьют.
— Ну ты что, ты что?..
В назначенное время у переправы собралось человек пятнадцать. Матвеева все не было. Время не терпело, его не стали ждать. Переправившись через обмелевшую реку, подались к болотам, к рисовым плантациям.
Отряд беломуганцев во главе со штабс-капитаном Могилевским прискакал в Привольное сразу же, как только в Пришибе стало известно о бунте.
Могилевского провели в сарай, где сидели арестованные. В полумраке он присмотрелся и, узнав Ломакина, довольно хмыкнул.
— Видите, как все обернулось. Не пожелали миром… Вы, кажется, однажды уже побывали в Петровске? Бежали?
— Допустим, — вызывающе ответил Ломакин.
— Там будут рады вам, — сказал Могилевский и обернулся к бунтовщикам. — А где остальные, ваши, местные большевики?
— Мы только пришлых взяли. Некоторые драпанули…
— Немедленно в погоню! — приказал Могилевский старшине, сопровождавшему его. — И обшарить все село! Брать всех, у кого найдете оружие!..
В селе начались повальные обыски и аресты. Матвеева взяли в доме брата, когда они прятали на чердаке винтовки и пулемет. После облавы всех арестованных связали друг с другом длинной веревкой и под конвоем погнали в Пришиб, во временную тюрьму.
Горстка беглецов не успела уйти далеко. Увидев погоню, Пономарев приказал рассыпаться, по одному уходить в лес, в горы и пробираться на остров Сару.
Сергей бросился в лес, обдирая лицо и руки о колючие ветки, уходил все дальше и дальше. Где-то позади долго раздавались выстрелы, наконец все смолкло. Только птичий гомон наполнял лес.
На следующий день Сергей добрался до острова Сара и — сразу в госпиталь, к матери.
Увидев сына, изодранного, грязного, со слипшимися от нота волосами, Мария кинулась к нему, обняла и, шепча, стала целовать.
— Сынок! Живой… хоть ты живой… А папку нашего…
— Что?! Что с отцом? — Сергей отшатнулся от матери и только теперь заметил горе в опухших от слез глазах.
— Убили… — хрипло выдавил он.
Мария опустилась на табурет и стала причитать:
— Нету папки… нету… нету…
Столько ударов обрушилось на голову Сергея за последние дни, что, казалось, чувства его притупились — он не в состоянии был ни говорить, ни плакать. Словно окаменев, смотрел он на скорбно сгорбленную мать, на ее усталые руки, бессильно лежащие на коленях. Ему вдруг отчетливо вспомнился голос отца: "А мать с кем оставим? Если беда какая, кто ей поможет?" Больно сжалось сердце.
— Что ж я сижу? — поднялась Мария. — Ты голоден иебось? — Осторожно коснулась пальцами ссадин на лице сына: — Тебе не больно?
И тут Сергей не выдержал.
— Мама! Мама! — Он обнял мать, стал гладить ее голову. — Прости меня, мама. Я больше никуда не уйду от тебя, никогда не оставлю тебя одну… Расскажи мне, как это случилось?
— Потом, сынок, потом…
— А где дядя Ширали? — спросил Сергей, подумав, что лучше расспросить о гибели отца Ахундова, который был рядом с ним, чем расспрашивать мать и причинять ей лишнюю боль.
— Не знаю, сынок… Говорил, должен снова идти в села… Уж как он убивался!.. Ты сходи в Ленкорань, может, он еще там.
— Как? — поразился Сергей. — Разве Ленкорань наша?
— Наша, сынок, наша…
— И Реввоенсовет там?
— Где же ему быть? Там, все там…
— Ну, тогда мне непременно нужно сходить в Ленкорань! — твердо сказал Сергей и, помолчав, добавил: — Значит, обманул нас Хошев… Да ведь и Наумов говорил, что не удержат Ленкорани. А вот удержали все-таки! — радовался Сергей.
— Удержать-то удержали, да трудно пришлось. Вон сколько раненых привезли, — указала мать на открытую дверь палаты.
Сергей прошел в палату и разговорился с ранеными.
Да, действительно, исход ночного боя, казалось, не вызывал сомнений. К рассвету мусаватисты почти полностью захватили город, за исключением узкой прибрежной полосы, маяка и площади перед ним — сюда они не могли сунуться из-за губительного огня с башни маяка.
Но с рассветом в ходе боя произошел крутой перелом. Реввоенсовет и военное командование разобрались в обстановке, разработали план ответного удара. Красноармейские части, сосредоточившиеся за маячной оградой, под прикрытием броневика перешли в наступление. С моря по городу ударили орудия "крейсера" "Милютин". Бандиты не отдавали без боя ни одной улочки, ни одного дома. И когда красноармейцы занимали дом, они снова и снова бросались в атаку, пытались выбить их оттуда. Иногда это удавалось. Некоторые дома по нескольку раз переходили из рук в руки. Бандиты не считались с потерями. Боясь гнева своих начальников, они отчаянно шли на смерть.