Делегация вернулась в Ленкорань, и в тот же час состоялось экстренное заседание Реввоенсовета. Все члены Реввоенсовета были вынуждены признать, что выбора нет: надо эвакуироваться. Фактически то же самое советовало им Бакинское бюро Кавкрайкома партии. Сегодня на рассвете в Ленкорань с трудом пробилась рыбачья лодка опытного моряка Федора Исаева, доставившего снаряды, патроны и письмо Бакинского бюро. Бакинские товарищи писали, что, поскольку оперативная связь с Ленкоранью затруднена, ленкоранцы сами должны принимать окончательное решение с учетом обстановки. В крайнем случае использовать, суда и лодки для эвакуации с Мугани, в первую очередь вывести тех, кому грозит гибель, если они попадут в плен.
Да, надо эвакуироваться, чтобы сохранить людей для будущих сражений. Ясное дело, Хошев отпускает их с миром не из гуманных побуждений. Ему важно опередить соперников и занять Ленкорань без лишних хлопот и потерь. Что ж, надо послать к нему человека, сообщить об эвакуации и предупредить, чтобы его люди не совались в Ленкорань, прежде чем последняя лодка не отчалит от Сары. В противном случае Ильяшевич будет расстрелян.
Ну, а если мусаватисты увидят, что красноармейские части снимаются со своих позиций? Они ворвутся в город и изрубят всех. Решили уходить скрытно, оставив на передовых арьергард. Командовать им вызвался заместитель председателя ЧК Хасиев.
С тяжелым сердцем расходились люди с заседания Реввоенсовета.
К вечеру погода переменилась. Небо обложило дождевыми тучами, зашуршали под ветром деревья, по морю пошли белые барашки. Близился шторм.
С наступлением темноты к морагентству небольшими группами потянулись красноармейцы. Лодки и киржимы сновали между Ленкоранью и островом Сара всю ночь. На катере "Перебойня" покинули город Коломийцев, Руманов-Асхабадский, многие члены Реввоенсовета.
Утром они собрались в кают-компании "Милютина" на свое последнее заседание, чтобы решить единственный, но очень важный нелегкий вопрос: куда идти?
"Милютина", пришвартованного в тихой бухточке, слегка покачивало.
Внимание собравшихся в кают-компании отвлекали грохот лебедок, стук молотков и громкие голоса на носовой палубе — там матросы демонтировали оружие. Грозный "крейсер" "Милютин" приобретал свой прежний мирный вид, готовился принять на борт беженцев из Ленкорани.
Так куда же идти? Отсюда, с острова Сара, был один путь. — в море. И конечно, все подумали в первую очередь об Астрахани. Вот куда бы податься! Там — Киров, там Красная Армия. Астрахань! Это слово звучало для них как возглас "Земля!" для терпящих бедствие мореплавателей. Но каравану рыбачьих лодок, на которых ленкоранцы должны были пуститься в путь, не миновать встречи со сторожевыми кораблями англичан и деникинцев, крейсирующими на подступах к дельте Волги. Допустим, быстроходный катер "Неребойня", еще одна-две лодки смогут проскочить, а остальные? Нет, путь на север закрыт. Тогда куда же? Все остальные порты Каспия: Петровск, Дербент, Баку, Сальяны, Астара, Энзели — на западном побережье; Гурьев, форт Александровский, Красноводск — на восточном, заняты противником: англичанами, деникинцами, мусаватистами. Куда же податься? Не поселяться же на каких-нибудь пустынных островах!
Впрочем, Коломийцев думал об этом, думал об острове Ашур-Аде у юго-восточного побережья Каспия, принадлежавшим России. До революции там находилась русская военно-морская станция. Коломийцев знал радистов ашурадинской радиостанции и утром радировал им: "Можно ли приехать к вам? Положение тяжелое. Отвечайте". Ответа не было. Значит, и Ашур-Аде отпадает.
— Мне кажется, все-таки надо пробиваться в Баку, — сказал Орлов. — Высадимся где-нибудь на Апшероне, рассредоточимся и проберемся в город.
— На Апшероне вам не пристать, весь берег утыкай полицейскими, — вмешался в разговор молодой, коренастый моряк Федор Исаев. — Вы на нас не смотрите, у нас добротные бумаги от начальника порта Чингиза Ильдрыма, к тому же мы на этом деле собаку съели и в случае чего знаем, кого напоить, кому красненькую сунуть. А вы пропадете почем зря.
— Ну, а если мы поедем с вами? — спросил Орлов.
— Так ведь и мы не миром мазаны, — отшутился Исаев.
— С ними поедет Отто Герман, ему непременно надо в Баку, — добавил Коломийцев.
— Мы можем взять на борт человек пятнадцать…
— Нот и прокрасно! Вы как хотите, а я отправляюсь в Баку, — твердо заявил Орлов.
— Воля ваша, Иван Николаевич, — сухо ответил Коломийцев. — Ну, а мы что решим, товарищи?
— Я предлагаю пойти на соединение с Кучук-ханом. Надеюсь, энзелийский берег не утыкан персидскими ажанами, — сказал Сухорукин. Когда белому ганцы отклонили предложение о мире и съезде, он понял, что его игра проиграна. Хошев не простит ему активного сотрудничества с большевиками. Мусаватисты тем более. И едва Реввоенсовет принял решение об эвакуации, велел жене складывать чемоданы.
— Это исключено! — категорически возразил Коломийцев. — Кажется, вы сами, товарищ Сухорукин, третьего дня напомнили нам пословицу "в дом соседа с ружьем не ходят".
— Да, но мы… — смешался Сухорукин, — мы же на помощь персидскому народу.
— Он не просил нас об этом.
— Да что толковать впустую! — раздраженно махнул рукой Наумов. — Я вот о чем думаю. По последним сводкам дела на Туркестанском фронте идут хорошо, Красная Армия заняла Мерв, Кушку, Асхабад и продвигается к Красноводску. Поэтому предлагаю высадиться в Карабогазском заливе, ударить с тыла по Красноводску, взять его и идти на соединение с частями Красной Армии.
— Скоро сказка сказывается, — ехидно усмехнулся Сухорукин. — Где гарантии, что к Карабогазу мы подойдем незамеченными? Нет таких гарантий!
— Это во-первых, — поддержал Канделаки, — во-вторых, я сидел в Красноводской тюрьме с нашими дорогими бакинскими комиссарами и знаю, какой там гарнизон. Впрочем, что я, пусть лучше Лидак скажет. Где Лидак?
— В Ленкорани. Ликвидирует дела.
— Словом" одни мы Красноводск не возьмем.
— Все же надо попытаться, это единственный вариант, — настаивал Наумов.
Вошел начальник ленкоранской радиостанции Бойцов и протянул Коломийцеву телеграфную ленту: "Помочь не можем, но, если будет туго, перебрасывайтесь к нам. Кушнаренко". Коломийцев оживился, приглаживая волосы, сказал:
— Ну что ж, попытаемся. Только предлагаю несколько изменить маршрут этого варианта. — И он рекомендовал отправиться сначала на Ашур-Аде, а затем по Михайловскому заливу добраться до пустынного берега туркменской степи и идти на соединение с Красной Армией, чтобы вместе с ней наступать на Красноводск. И добавил: — А я отправляюсь в Тегеран, исполнять свои дипломатические обязанности.
Перед тем как разойтись, Наумов предложил с лодкой Исаева послать в Баку доверенного человека для доклада Кавкрайкому о падении Муганской республики.
— Пусть Миша едет, — указал Коломийцев на Руманова-Асхабадского.
— Я? — поразился тот. — Но я же должен с тобой в Тегеран. Отто Герман едет, Орлов едет в Баку. Разве они не могут рассказать?
— Поезжай, Миша, поезжай. Я обоснуюсь, тогда вызову тебя, — дружески похлопал Коломийцев его по плечу.
Какое-то смутное предчувствие, вызванное фразой Садых Хана о том, что персидские власти приготовятся к встрече, не покидало его все это время, и, памятуя о трагической судьбе Караханяна, он решил ехать один, дабы не подвергать риску товарища. Но как сказать об этом, чтобы не обидеть его? И вот как нельзя кстати подвернулся повод.
Руманов-Асхабадский не мог ослушаться своего начальника. Только спустя некоторое время он понял, сколько благородства и какую дружескую заботу о нем проявил тогда Коломийцев.
Началась посадка на пароход "Милютин", отплывавший в Баку. Первыми остров покидали женщины и дети. Расставание было печальным и тревожным. Мужья обнимали плачущих жен, целовали детей, просили не беспокоиться о них.
Вскоре пассажиры заняли все каюты, разместились на носовой и кормовой палубах, под тяжелыми брезентовыми тентами. Женщины, теснившиеся вдоль борта, наперебой кричали что-то мужьям, оставшимся на пристани, те отвечали им, но в этой суматошной многоголосице трудно было что-либо разобрать.
Густой бас пароходного гудка заглушил все голоса.
Наконец подняли трап, и "Милютин", ведя на буксире рыбницу Исаева, медленно отвалил от пристани. Провожающие долго смотрели вслед удалявшемуся пароходу, за которым тянулся белый шлейф вспененной воды и черный дым из трубы. Оставшиеся махали близким и не знали, что расстаются с ними навсегда…
Вторые сутки Хасиев не смыкал глаз. Днем и ночью, верхом и пешим появлялся он то в одной части города, то в другой, то на одном участке фронта, то на другом. Вторые сутки его сводный отряд, состоявший из красноармейцев, чекистов и партизан из окрестных сел и рыбных ватаг, держал оборону города. Единственный броневик оказывал защитникам большую поддержку. Он двигался вдоль линии окопов, устрашая бандитов одним своим видом, и косил пулеметными очередями. Боеприпасы, доставленные Коломийцевым из Астрахани и Исаевым из Баку, очень пригодились, теперь можно было вести непрерывный интенсивный огонь из всех видов оружия.
А партизанские отряды, находившиеся в тылу врага, то и дело атаковали бандитов, которые, отбиваясь от них, не могли сосредоточить главные силы для штурма города.
Агаев находился в отряде Гусейнали, наступавшего на село Дыгя, занятое бандой Мамедхана. В самый разгар боя к партизанам пришел крестьянин, ходивший в Ленкорань.
— Что вы здесь воюете? Вся власть убежала из Ленкорани, — сказал он.
Агаев, Ахундов, Гусейнали, Сергей и Салман ушли из Ленкорани после актива, поэтому ничего не знали об ультиматуме Хошева и эвакуации.
— Ай дад-бидад Ардебиль! Что за чепуху ты несешь? — рассердился Агаев. — Куда это она убежала?
— Говорят, на остров Сару.
— Салман, одна нога здесь, другая там! — приказал Агаев. — Выясни, что происходит в Ленкорани.