— Братишки! Наши! Ура!..
На этой лодке оказались начальник службы связи Реввоенсовета Владимир Бойцов, тот самый, что был у Ленина, начальник радиостанции Богданов, работники радиостанции и телеграфа.
Отбуксировав рыбницу Бойцова к Ашур-Аде, "Ван" вернулся продолжать поиски. В тот же день он встретил утлую лодку, в которой находились политкомиссар Отто Лидак с женой, Бахрам Агаев и его секретарь по партии "Адалят" и несколько красноармейцев.
Сойдя на берег и встретившись с Коломийцевым, Лидак сообщил, что они видели, как баркас "Чайка" свернул на север и как одна рыбница пошла ко дну.
"Наверное, и остальные лодки потонули. Больше никого мы не найдем", — решил Коломийцев.
Лидак привез с собой два с половиной миллиона рублей и архив Реввоенсовета и горкома партии.
Двенадцатый день над Ашур-Аде развевалось Красное знамя Страны Советов.
К тому времени у ашурадинцев была уже своя флотилия. В руках большевиков находились кроме "Вана" пассажирский пароход "Эльбрус" и сторожевое судно "Часовой". Команду "Эльбруса" сагитировали Лидак и Бойцов. А команда "Часового", узнав о провозглашении Советской власти на острове, ссадила на берег офицеров, подняла красный флаг и привела судно в Ашур-Аде.
Если прибавить к трем этим судам катер "Перебойня", баркас "Кура", шхуну "Святая Нина" и множество рыбачьих парусников, то действительно получалась флотилия, достаточная для похода к берегам Закаспия, и ашурадинцы готовились к нему. Оставаться дольше на острове не имело смысла: на исходе были запасы питьевой воды и продовольствия.
7 августа, услышав нарастающий гул мотора, члены Реввоенсовета, женщины, дети — все высыпали на берег и увидели, что со стороны моря к острову приближается гидросамолет. Он на бреющем полете пронесся над причалами, над домиками и лёг на разворот.
— Разведчик! Стреляй в него, братва! Огонь по нему! — послышались голоса.
Красноармейцы открыли огонь из винтовок, пулеметов и даже револьверов. Пилот сделал еще один круг над островом и лёг на обратный курс. Пролетая над пароходами, он сбросил бомбу, но она не попала в цель, только подняла столб воды.
Гидросамолет скрылся из виду. Спустя некоторое время на горизонте появились дымки, затем выросли силуэты двух военных кораблей. "Орленок" и "Биби-Эйбат" под английским флагом подошли к острову и открыли орудийный огонь…
После того как последняя лодка отчалила от острова Сара, утром 26 июля хошевцы ворвались в Ленкорань. Впереди конного отряда на белом коне и в белой чохе красовался сам Хошев. Наконец-то сбылось его тщеславное желание: он захватил Ленкорань, причем без всякого боя! Он вырвал город из рук комиссаров, опередил мусаватские банды — пусть теперь Мамедхан кусает локти!
Горстка красноармейцев под командованием Хасиева и Беккера защищала город до последнего патрона. Когда хошевцы ворвались в город, Хасиев приказал Беккеру с оставшимися бойцами отступить в горы. Но сам не успел вырваться из окружения и попал в плен.
Вслед за конницей в город хлынули толпы вооруженных муганцев. Они заняли все оборонительные рубежи, покинутые красными, опустевшие помещения Ханского дворца, Реввоенсовета, ЧК, гимназии, гарнизонных казарм.
Немного погодя перед Ханским дворцом остановилось ландо с полковником Ильяшевичем. Горожане и муганцы, толпившиеся перед зданием, ликовали и восторженно кричали:
— Батюшка наш! Избавитель наш!
Многие бросались на колени, пытались поцеловать подол его плаща, нечищеные сапоги, наконец подхватили его и на руках внесли в подъезд.
Ильяшевич был растроган до слез и напуган шумной встречей. Нервически подергивая обвисшим усом, он растерянно озирался по сторонам, вздрагивал от прикосновения множества рук.
В гостиной Ильяшевича встретил Хошев.
— Ваше превосходительство, вы свободны! — артистически произнес он, словно желая подчеркнуть, что своим избавлением Ильяшевич обязан ему, — Муганская армия просит вас занять пост командующего и возглавить краевую управу!
Все находившиеся в гостиной зааплодировали.
— Спасибо, господа офицеры, спасибо, — затряс головой Ильяшевич. Он сел в глубокое кресло, провел рукой по письменному столу, будто проверяя, нет ли на нем пыли.
Подошел Могилевский с бумагой и карандашом.
— Ваше превосходительство, надо издать приказ о вашем вступлении на пост.
— Да, да, сейчас…
Но тут в гостиную шумно ворвалась дородная Кузьминишна и с причитаниями бросилась к Ильяшевичу:
— Батюшка ты мой! Жив, слава богу. Уж моя-то душенька как изболелась. Видит бог, ночи не спала, все глаза проплакала. А отощал-то, отощал как, господи милосердный! Небось изголодался на комиссарских-то харчах…
— Ну будет, Кузьминишна, будет, — засмущался Ильяшевич неподдельной радости своей немолодой сожительницы в присутствии лукаво ухмыляющихся офицеров: "Ай да "батюшка"! Седина в бороду — бес в ребро".
А Кузьминишна не унималась:
— Что же ты, батюшка мой, сразу и за дела. Поедем домой, попаришься в баньке, отдохнешь на перине. Уж я тебя попотчую пирогами! И наливочки припасла, твоей любимой…
— А что, господа, разве что в самом деле… — с мольбой посмотрел Ильяшевич на офицеров.
…Хасиева втолкнули в пустую камеру № 10, полутемную, с земляным полом, на первом этаже круглой башни-тюрьмы. Еще недавно здесь содержались офицеры-деникинцы. Часть из них была освобождена, другая — переведена на остров Сару и теперь вышла на волю.
На следующий день из пришибской временной тюрьмы перевели арестованных в Привольном Ломакина, Пономарева, братьев Матвеевых…
В просторной камере становилось все теснее.
О падении Муганской Советской Республики в Баку знали уже от пассажиров "Милютина". А когда пришла весть о занятии Ленкорани беломуганцами, мусаватское правительство спешно назначило в уезд особоуполномоченного, решило ускорить отправку отряда генерала Салимова. Но распоряжению правительства градоначальник Баку Гудков командировал в Ленкоранский уезд сто учащихся школы городовых и пеший резерв полиции: семь обер-офицеров, восемь прапорщиков и четыреста семьдесят пять нижних чипов.
Управление особоуполномоченного Джавадбека Мелик-Еганова и штаб войск расположились в селе Горматук. Между мусаватскими частями и беломуганцами завязались затяжные бои.
Тем временем и мусаватисты и муганцы кинулись за поддержкой к своему "высокому покровителю" генералу Томсону.
Томсон успокоил министра-иредедателя Усуббекова, обещал принять все меры к защите законных прав азербайджанского правительства и бескровному подчинению ему Ленкоранского уезда.
Через день из Ленкорани в Баку прибыла делегация муганцев во главе с полковником Ильяшевичем. Она не сразу нашла резиденцию Томсона: генерал то и дело переносил ее с места на место. Вначале он обосновался в гостинице "Метрополь", потом уступил ее мусаватскому правительству, а сам перешел в трехэтажный дом бывшего генерал-губернатора на набережной, а теперь перебрался на пароход "Президент Крюгер", на котором развевался флаг командующего "британским флотом на Каспии" коммодора Норриса.
Томсон принял Ильяшевича в кают-компании, отделанной красным деревом, устланной дорогими персидскими коврами. Поджарый, стройный, выбритый до синевы, он прямо держался в кожаном кресле, будто аршин проглотил. Позади кресла, чуть склонившись, стоял его переводчик.
— Генерал, — волнуясь, заговорил Ильяшевич, — мы уполномочены ходатайствовать перед английским командованием, перед вами лично об оставлении на Мугани власти за краевой управой, вплоть до созыва Учредительного собрания.
— Вы имеете в виду Учредительное собрание в Петербурге? — спросил через переводчика Томсон.
— Да, генерал.
Томсон хмыкнул, помолчал, потом ответил:
— Я высоко ценю заслуги муганцев и ваши личные в борьбе с местными большевиками, полковник. И не позволю ущемлять интересы муганцев. Я решил послать в Ленкорань чрезвычайную миссию, чтобы она на месте урегулировала вопрос. Кстати, ее возглавляет ваш старый знакомый и добрый друг полковник Ролсон. Надеюсь, вы получите удовольствие от общения с ним и все уладится.
Услышав фамилию Ролсона, Ильяшевич сник — ничего хорошего от этой встречи он не ждал.
В тот же день делегация муганцев отбыла из Баку.
По возвращении в Ленкорань Ильяшевич узнал, что английская миссия уже прибыла и расположилась в селе Герматук, и сразу понял, на чьей стороне симпатии генерала Томсона.
Миссия не замедлила нанести визит Ильяшевичу.
Полковник Ролсон удобно расположился в том же кресле, что и в марте, и так же дымил черной массивной трубкой, вынимая ее изо рта только для того, чтобы произнести слово. Полковник долго молчал, оглядывая комнату. Сколько воды утекло с тех пор! Где эта красивая девочка, что подавала чай? Говорят, Мамедхан зарубил ее. И этого долговязого учителя Сухорукина нет. Как он возмущался, когда Мамедхан назвал его большевиком! И что же? Бежал вместе с большевиками, Ну, далеко им не уйти, их участь решена, уже принято решение… А Ильяшевич, как он обрюзг и вылинял!
Ролсон ткнул трубкой в сторону Ильяшевича:
— Дорогой полковник, как говорят русские, вы родились в белой рубашке.
— Сорочке, — машинально поправил Ильяшевич.
— Благодарю вас. Я счастлив видеть вас… э-э… на лошадке.
— На коне, — снова поправил Ильяшевич. Лицемерная любезность Ролсона начинала раздражать его. — Э, батенька; я такого натерпелся!
— Пеняйте на себя! Помните, еще в марте в этой же комнате я передал вам приказ генерала Томсона; объединитесь с мусульманами и совместно боритесь с большевиками. А вы? До сих пор воюете с ними.
— Так они ж… — попытался было возразить Ильяшевич.
— Прошу не перебивать! — сухо оборвал его Ролсон. — Британское командование поручило нам положить конец кровопролитию. — Он ткнул трубкой в сторону капитана Кональ-Рояла и снова задымил.
Капитан извлек из папки крокодиловой кожи плотный лист бумаги и принялся читать: