Сухорукин навязался идти с ним.
Последним покинул остров Коломийцев. Деньги, выданные ему наркоминделом, он раздал красноармейцам, оставив себе небольшую сумму на первое время. Сейф с драгоценностями — золотым подносом и кувшином для мытья рук, кальяном, украшенным драгоценными камнями, — он зарыл в землю, распихав по карманам небольшие по размеру предметы: золотой портсигар, бриллиантовое кольцо и золотой мужской перстень. На груди, в специальной подкладке рубахи, лежали его верительная грамота, обращение Советского правительства и письмо консула Садых Хана. Коломийцев намеревался миновать опасную зону сосредоточения казаков и пробраться в Тегеран…
Едва небо позеленело и на востоке над морем запылала багровая полоса восхода, все население острова собралось на берегу. Сотни две мужчин грузились на лодки. Это были и красноармейцы с Мугани, — они настолько устали, что не могли пойти со своими и решили сдаться на милость победителя: будь что будет! — и ашурадинские рыбаки и солдаты. Их матери и жены причитали и ревели в голос, сердцем чувствуя, что провожают их на погибель. Мужья с трудом отрывали от себя голосящих жен и по воде догоняли отчалившие лодки. Крики женщин и плач детей долго неслись вслед каравану лодок, удалявшемуся от берега.
Как только лодки столпились у борта "Вана", с "Орленка" и со шлюпок с английскими солдатами на них навели пулеметы, приказали подняться на борт всем прибывшим.
На палубе солдаты в шортах и пробковых шлемах обыскивали людей, отбирали деньги и все мало-мальски ценное, допрашивали:
— Большевик? Комиссар?
И кое-кто отвечал:
— Ушли комиссары! Упустили вы их, господа хорошие!
Всех сдавшихся загнали в душный, темный трюм.
А женщины еще толпились на берегу, еще голосили и плакали.
За их спиной послышался топот копыт. С материкового берега по мелководью и косе прискакал командир казачьего полка полковник Филиппов с отрядом казаков. Он громко, во всеуслышание заявил:
— Если кто из мужчин остался на острове, пусть явится добровольно. Обнаружим — расстреляем на месте!
Казаки обшарили весь остров, но не нашли ни одного мужчины.
По Потемкинской косе, по всему южному побережью от Бендер-Гяза до Карасу, по дороге на Астрабад, в окрестных селах и лесах день и ночь рыскали казаки, охотясь на беглецов с Ашур-Аде.
В первый же день на персидском берегу выловили большую группу красноармейцев. Их избили и отправили на "Ван".
Вечером следующего дня в Бендер-Гяз к есаулу Залесскому привели связанных по рукам Канделаки и Сухоруки на.
— Кто такие? Большевики? — начал допрашивать Залесский.
— Красноармейцы мы, из Ленкорани. Шли в Бендер-Гяз, чувяки купить. — Канделаки выставил вперед босую грязную ногу.
— Чувяки? — рассвирепел Залесский. — Будут тебе белые тапочки! — Он криво усмехнулся. — Напрасно врете, мы знаем, что вы оба большевистские комиссары.
— Я не большевик, — замахал руками Сухорукин. — Я эсер. Да, я сотрудничал с большевиками, но у нас с ними идейные расхождения.
— Расхождения, говоришь? Ничего, мы тебе вправим мозги, все тютелька в тютельку сойдется, — пригрозил Залесский, ухмыльнувшись.
Длинный Сухорукин сник — сложился почти вдвое.
— Слушайте, вы не имеете права арестовывать нас, тем более грозить расправой, — запротестовал Канделаки. — Мы граждане Советской России, а она не воюет с Персией. Если мы попали на персидскую территорию, то это чистая случайность, и вы обязаны интернировать нас.
— Поучи у меня! — врезал ему в скулу Залесский. Канделаки отшатнулся, зажал разбитую губу. — Я тебя интернирую куда следует!
Канделаки и Сухорукина отправили к Филиппову в Карасу. Там Канделаки заперли в подвале, а Сухорукина с партией выловленных ленкоранцев препроводили на "Ван".
Трюм "Вана" был набит до отказа. Лечь и вытянуть ноги не было возможности. Люди спали стоя или сидя на корточках. От жары и духоты дышать становилось все труднее, некоторые теряли сознание.
Наконец "Ван" снялся с якоря и, буксируя всю флотилию пустых лодок, под конвоем "Орленка" направился в Энзели.
Вечером начался шторм. Восемь долгих суток шел "Ван" вдоль южного берега Каспия, хлестаемый ветром и огромными волнами.
В Энзели арестованных пересадили на "Грецию": ленкоранцев загнали в трюм, ашурадинцам и командам захваченных пароходов разрешили расположиться на палубе. Конвой англичан заменили индусами.
Простояв больше суток, "Греция" направилась в Петрове к. В районе острова Жилого из-за поломки машины она бросила якорь. На следующий день к ней подошел пароход "Эвелина". В его трюмо, среди мешков с цементом, сидело около шестидесяти ленкоранцев, арестованных на "Милютине". Был здесь и Ломакин. Его надежды на спасение не сбылись, и вот его второй раз везли в Петровок, к деникинцам. Удастся ли ему спастись во второй раз? Всех арестованных пересадили с "Греции" на "Эвелину", и она взяла курс на север.
В Петровске на пристани арестованных окружили казаки с шашками наголо и повели на окраину города в тюрьму. Тюремщики, вталкивая их в камеры, отбирали последнее, что осталось после англичан: сапоги, гимнастерки, шаровары, даже исподнее.
— Это казенное. Тебе оно уже ни к чему.
Порт-Петровская контрразведка занимала второй этаж бывшей гостиницы "Гуниб". В первый же день сюда на допрос привели Ломакина. Он наотрез отказался отвечать на вопросы. Тогда его избили до потери сознания, вернули в тюрьму и бросили в железную клетку в рост человека, стоявшую у входа в камеру кандальников. В эту клетку запирали приговоренных к расстрелу. Утром казачий караул вывел Ломакина за тюремную ограду и приказал рыть могилу.
Позже в клетке смертников, ожидая расстрела, сидели и Сухорукин, и председатель Ревтрибунала Карлюк, и старший следователь трибунала Садовников, и многие, многие другие ленкоранцы — имена всех не перечесть, слишком велик печальный список.
Случайно избежал расстрела Яков Горбунов. В день падения Привольного ему удалось уйти от преследователей. Он укрылся в соседнем азербайджанском селе у своего друга лодочника Сардара. Но, стосковавшись по семье, тайком пробрался в Привольное. Утром, когда собрался уходить, его выследили, схватили и отправили в ленкоранскую тюрьму. Оттуда переправили в Баку, а из Баку — в Порт-Петровск.
Долго сидел Горбунов в холодной камере петровской тюрьмы в одной компании с уголовниками, среди нагих людей: прежде чем отвести кого-то на допрос, тюремщики предусмотрительно отбирали кальсоны: "Потом кровь не отстираешь".
Незадолго до падения Петровска Горбунова в числе трехсот арестованных деникинцы погрузили в трюм парохода и перевезли к пустынному берегу Закаспия. Начался беспримерный "поход смертников". Люди шли по горячим, зубчатым барханам, сходили с ума от жажды, замертво падали от палящего зноя. Мало кто из них добрел до спасительных становищ туркменов, где имелся колодец…
Взяв в плен все мужское население Ашур-Аде, англичане поняли, что Коломийцев и многие другие комиссары ушли у них из-под носа. Это не на шутку встревожило их. Зная крутой нрав Норриса, они не ждали ничего хорошего и послали в погоню за катерами, баркасами и рыбницами "Биби-Эйбат", подняли в небо гидроплан. Но вскоре начался шторм и "Биби-Эйбат" поспешил обратно, укрылся в тихом астрабадском заливе.
А баркасам и лодкам, застигнутым штормом в открытом море, негде было укрыться. Надо же, благополучно вырваться из-под огня английских кораблей — и оказаться во власти разбушевавшейся стихии. Восемь долгих дней и ночей ураганный ветер гнал по небу черные тучи, вздымал огромные валы, и они с грохотом обрушивались на рыбницы, кружили, переворачивали, разносили в щепы, подхватывали людей, увлекая в кипящую пучину.
Только несколько катеров и рыбниц выдержали схватку с дикой яростью Каспия.
И что удивительно, одной из уцелевших была утлая лодка группы Лидака. Обессилев, отрешась от бесполезной борьбы и надежд на спасение, люди ждали своей гибели, привязались веревками к лодке, чтобы погибнуть вместе. И когда лодка закачалась, как детская люлька, на успокоившейся воде, люди, пережившие страх смерти, долго не в силах были пошевелиться.
Через несколько дней лодка уткнулась в песчаный берег Закаспия. Лидак со своими спутниками пошли по пустыне в сторону Кызыл-Арвата…
Лодка Бойцова добралась до Красноводска. Здесь люди рассредоточились, многие пошли на соединение с наступавшими частями Красной Армии.
Катер "Кура" с группой Наумова проходил форт Александровский, когда на его пути появилось белогвардейское судно. Оно взяло катер на буксир и привело его в Красноводск, где красноармейцев тут же посадили в тюрьму. Их пытали, избивали, требуя признаться, кто они, откуда и куда шли, но, ничего не добившись, всех расстреляли…
…Рыбница с работниками муганской милиции во главе с Иваном Сурниным успела уйти далеко в море от острова Ашур-Аде, как вдруг в небе показался гидросамолет, посланный белогвардейцами на поиски бежавших красноармейцев.
— Быстро! Прячьтесь! — приказал Сурнин.
Беглецы шмыгнули кто в трюм, кто под брезент.
Гидроплан на бреющем полете пронесся над лодкой, развернулся и стал кружить над ней. Пилот увидел на палубе только старого рыбака и молодую женщину, которая радостно помахала ему. Пилот лёг на обратный курс.
На подходе к Красноводскому заливу рыбницу застиг шторм. Восемь суток лодку швыряло по волнам, сносило в открытое море, заливало водой. Пробовали бросить якоря, но ураган легко оборвал цепи и, как спичку, переломил мачту.
И все же рыбница выдержала шторм и пришвартовалась у пристани поселка Рыбацкий. Надо было подремонтироваться, запастись солью, водой, продуктами, да и людям, измотанным вконец, не мешало отдохнуть.
Они еще не успели сойти на берег, как к пристани подошел дежурный белогвардейский баркас "Красноводск". На его борту находились фельдфебель и четыре солдата. Они развозили продовольствие по маякам, а сюда зашли прихватить своего офицера, гостившего у любовницы. Солдаты, оставив винтовки на баркасе, побежали искать что-нибудь выпить, а фельдфебель увидел изрядно потрепанную рыбницу и подошел к ней.