— Моя жинка пронесет, — успокоил Фролов. — Придет ко мне на пароход с ребеночком, попрощаться вроде бы. Мальца же не станут обыскивать. Она вместе с ним и запеленает…
Оговорив с моряками детали операции по угону парохода и выдав им деньги, Лукьяненко проводил их и вернулся.
— Ну, здравствуй еще раз! — Лукьяненко сел на диван рядом с Пономаревым, обнял его за плечо: — Как там у вас? С чем приехал?
Пономарев изложил ему свою просьбу.
— Встречу устроим, — призадумавшись, ответил Лукьяненко. — Только придется тебе повременить. У них сейчас хлопот не оберешься. Время горячее, напряженное… — И Лукьяненко рассказал Пономареву о том, что правительство усилило репрессии. Министр внутренних дел публично грозился "беспощадно искоренить большевизм". По его приказу полиция разгромила центральный рабочий клуб, закрыла ряд газет, ведет повальные аресты. В первых числах марта, сообщил Лукьяненко, контрразведка напала на след Центрального военно-революционного штаба, созданного еще в октябре девятнадцатого года. При обыске на квартире члена штаба Габиба Джабиева были обнаружены списки организации, документы, планы. В тот же день контрразведка арестовала несколько десятков человек, и среди них многих членов ЦК. Арестованных распределили на три партии: одних заключили в баиловскую тюрьму, других этапировали в Гянджу, третьих отправили в распоряжение петровской контрразведки.
— Помнишь Дадаша Буниатзаде?
— Как же! Он тоже арестован?
— Приговорен к расстрелу.
— Не может быть!
— Сам губернатор Тлехас вынес приговор. Говорят, вызвал Дадаша на допрос, стал корить его: "Ну что вы идете против правительства? Вы же мусульманин. Ну, допустим, придут русские. Они же заставят вас подметать улицы!" А Дадаш с усмешкой ответил: "Не вижу в этом ничего страшного, так как один коммунист должен управлять, а другой, если нужно, подметать улицы".
— Неужели расстреляют?
— От них всего жди… Месяц назад полиция схватила Али Байрамова.
— Члена ЦК?
— Да, и члена Военно-революционного штаба. Тоже из "гумметистов", капитаном плавал на Каспии. В ночь на двадцать третье марта полицейские зверски убили его. Весь пролетариат Баку шел за его гробом, когда хоронили.
— Что же теперь будет?
— Потери большие, трудности неимоверные, — признал Лукьяненко. — Но штаб продолжает действовать. Председательствует Мирза Давуд. И Гамид Султанов активно сотрудничает. Так что продолжаем вооружать рабочих, создавать боевые дружины, отряды кавалеристов, пулеметчиков, подрывников. Специальные отряды охраняют промыслы… Вот такие дела, Иосиф, — закончил Лукьяненко свой невеселый рассказ. — Завтра я должен повидаться кое с кем, скажу и о тебе. Ты где остановился?
— Есть тут земляки…
— Пойдем ко мне, у меня поживешь.
— Спасибо, Толя, не беспокойся об этом.
— Нечего, нечего! — настоял Лукьяненко и интригующе добавил: — Познакомлю тебя с одним интересным человеком. Обрадуешься. Ну ладно, мне сейчас надо идти в порт. А ты никуда не уходи, сиди здесь. Ягуб покормит тебя. Вернусь, вместе пойдем.
Вернулся Лукьяненко не скоро, перед самым закрытием лавки.
Шли через центр города, но Молоканской улице. Проходи мимо театра "Поль-Мель", Пономарев невольно обратил внимание, что афиши спектакля с запомнившимся ему названием "Большевичка, или Тайна запломбированного вагона" уже нет. Спросил об этом Лукьяненко.
— Конфуз получился, — ответил он. — Выяснилось, что этот бред сочинил не "американец мистер Мен", его состряпали двое ловких дельцов из театра, чтобы обстричь доверчивых обывателей.
Лукьяненко снимал квартиру в районе Кубинки. Вдоль немощеных улиц с непросыхающей зловонной грязью тесно лепились приземистые домишки с маленькими, темными дворами. По улицам бегали босоногие ребятишки, запускавшие бумажных змеев, важно ступали навьюченные верблюды, бойко семенили ослики с тяжелой поклажей, на углу гудела жаровня продавца каштанов, прямо на тротуаре, облепленные мухами, пылились лотки халвачи с ореховой и кунжутовой халвой. Подозрительные личности останавливали каждого нового в этих местах человека, предлагая ему контрабандные товары.
В полутемной комнате, куда Лукьяненко ввел Пономарева, навстречу ему с лежанки поднялся невысокий плотный человек с окладистой красновато-рыжей от хны бородой, похожий в своих рубищах на дервиша.
— Салам, Иосиф, — улыбаясь, обнял он Пономарева. — Не узнал? Ай дад-бидад Ардебиль!
— Бахрам?! — Пономарев, отстранясь, стал разглядывать его. — Живой! Вот радость-то какая! Мы-то думали…
— Бахрам чудом спасся, — сказал Лукьяненко. — Расскажи, расскажи ему, Бахрам. А я помозгую, чем вас покормить.
— Что рассказывать? Когда англичане напали, мы ушли кто куда. В лесу мне встретился хороший перс, пожил я у него в селе, потом отправился в город Мешедесер. Там меня схватили ажаны, привели к своему начальнику. Ну, я стал заливать, что я купец Кяблеи Дадаш из Тавриза — там на самом деле есть такой купец, — что меня в Бендер-Гязе ограбили большевики. Конечно, рисковал сильно: а вдруг начальник знает Кяблеи Дадаша? Но мне повезло, начальник поверил. В Тавриз я не пошел. Подался в горы, пешком от села к селу, добрался сюда…
Вернулся Лукьяненко с горячим чуреком, зеленью, сыром.
— Ну вот, сейчас заварим чаек…
— Позволь, я заварю.
— А, ну да, пожалуйста, Бахрам. — Лукьяненко вспомнил, что Агаев любил и умел заваривать отличный чай.
— Ну, а что в Ленкорани? — спросил он.
— Многие в тюрьме. И все же работаем, набираем силы. Приедешь, сам увидишь, — ответил Пономарев.
— Не придется приехать, — покачал головой Агаев. — Бакинский комитет посылает меня в Армению. Большевики Эривани попросили. А ты когда возвращаешься в Ленкорань?
— Да вот как закончу дела, — ответил Пономарев, посмотрев на Лукьяненко.
— Завтра, завтра решим, — уверенно обещал тот.
До позднего вечера беседовали друзья, вспомнили героические дни Муганской Советской Республики, Тимофея Ульянцева, Ивана Коломийцева, всех, кто отдал жизнь за революцию…
Пономарев встретился с членами ЦК только на пятый день своего пребывания в Баку. Лукьяненко повел его в старую часть города, в тихий Шахский переулок. Пересекли двор частного дома и из длинной галереи вошли в просторную комнату с тремя окнами, выходящими на крышу соседнего дома, — в любую минуту можно выскочить и скрыться. Сейчас ставни были прикрыты, комната освещалась тусклой электрической лампочкой. За обеденным столом сидели трое: председатель ЦК Компартии Азербайджана Мирза Давуд Гусейнов и члены ЦК, член парламента Али Гейдар Караев и член Центрального военно-революционного штаба Гамид Султанов.
Пономарев подробно информировал их о ленкоранских делах и передал Гусейнову выписку из протокола заседания Ленкоранского объединенного комитета АКП(б) от 20 марта 1920 года. На продолговатом, по-юношески чистом, безусом лице Гусейнова, в его больших, широко открытых умных глазах, на припухлых, четко очерченных губах играла добрая улыбка, когда он читал вслух наивно, но искренне деловито написанный протокол:
"1…Среди мусульман есть организованная кучка 35 или 40 чел., сочувствующих много. Среди аскеров есть 3 организованные ячейки в 30 чел. и сочувствующих 85 чел. Всего в городе аскеров с артиллерией и пулеметной командой 926 чел.
2. Посему комитет постановил провести поименную регистрацию.
3. Регистрировать по программе также интеллигенцию, которая сочувствует партии, как русская, так и мусульманская. Есть два сочувствующих офицера, с которыми нужно войти в связь. Есть пулемет, у которого есть какое-то количество патронов.
Эту связь скоро выясним. Понадобятся деньги, о которых постановляем ходатайствовать перед краевым комитетом.
Согласно докладам из селений, как в русских, так и мусульманских, настроение революционное.
4. Есть разрешение на читальню. Просим прислать средства.
5. Нужно переменить штемпель объединенного комитета Азербайджанской партии.
При сём комитет ходатайствует перед бакинской организацией по возможности прислать литературу и газеты и постановляет протестовать против закрытия рабочей газеты, в особенности протестует крестьянство.
Ленкоранский комитет.
Председатель Али Мамедов".
Когда Гусейнов прочел это имя, Караев и Султанов улыбнулись, вспомнив горячее выступление на съезде партии самого юного делегата, девятнадцатилетнего Али Мамедова из Ленкорани.
— Очень хорошо, — сказал Султанов, потирая высокий, чуть покатый лоб. — В первую очередь займитесь укреплением связи с офицерами и аскерами. Так и передайте Мустафе Кулиеву: ЦК предлагает усилить работу в гарнизоне.
— А с читальней и литературой повремените, — кивнул красивый, худой и очень высокий Али Гейдар Караев, редактировавший несколько газет на русском и азербайджанском языках. — Думаю, в самое ближайшее время начнем издавать новые, советские газеты.
— Вопрос взятия власти — дело ближайших дней, — пояснил Гусейнов. — К восстанию все готово. Так что вы не задерживайтесь в Баку. Поезжайте и ждите сигнала.
Двадцать шестого апреля Пономарев вернулся в Ленкорань. А в этот день в Баку…
Утром двадцать шестого апреля на частной квартире по улице Колюбакинской, против русского собора, тайно собрались члены ЦК АКП(б), Бакинского бюро Кавкрайкома РКП (б), Центральной рабочей конференции и товарищи, вызванные на это экстренное совещание.
Как председатель ЦК и Центрального военно-революционного штаба, Гусейнов сообщил, что восстание против мусаватского правительства намечено начать завтра утром. Для руководства им из числа членов Центрального военнореволюционного штаба образован Главный штаб восстания, в который вошли он, как председатель, Гамид Султанов, Виктор Нанеишвили, Исай Довлатов. Главный штаб будет располагаться в помещении бывшей женской гимназии по Гимназической улице, 195. В Шахском переулке, на нелегальной квартире ЦК, все время будут дежурить члены ЦК. Затем Гусейнов доложил план восстания и распределение заданий. Чингизу Ильдрыму, назначенному командующим Красным Флотом, поручили обеспечить выступление кораблей. Абиду Али