Проживая в Крыму, наблюдал проявления типично тюркских парадигм в русской среде. Согласны ли Вы с этим наблюдением?
Может быть, крымские русские какие-то особые русские. Знаете, это очень сложный вопрос. Действительно, для русских какие-то племенные, кровные узы крайне проблематичны, потому что огромное евразийское пространство состоит из разных народов, которые все стали «русскими».
Например, угро-финские народы – коми, зыряне, мордва, кривичи, пермяки и так далее – мощнейший субстрат. Тюркский элемент там, кстати, представлен микроскопически. Русским присуща вера в государство, это их точка сборки.
Государство на самом деле – это мифологический Левиафан. Государство, которое складывается в Евразии, очень специфично, оно отличается от всех остальных государств. В нем особую огромную роль играет бюрократия. Бюрократия есть всюду – есть брюссельская бюрократия, например, но там у нее есть хозяин. А в России она не имеет хозяина, она сама себе хозяин. Дело в том, что бюрократия, в силу особых обстоятельств, формируется из люмпенов. Есть люмпен неорганизованный, на улице, а есть организованный – в кабинетах. Корпоративный люмпен, не имеющий над собой хозяев, – это совершенно особая страшная сила.
Аналогом не являются ни КНДР, ни Китай – даже близко не подходят. Я не согласен, что фиксация на мифе организованного люмпена, который представил себя как сакральное государство, – это достояние тюркского менталитета. Разные есть тюрки. Есть кочевники, которые чувствуют себя фундаментально свободными. Есть жестко заорганизованные тюрки Турции, и есть тюрки Северного Казахстана. Если говорить о ключевой ментальности – точно, что это не русская ментальность.
Чем характеризовалась первичная организация Бытия? Как вы относитесь к концепции «богочеловека»? Как трактуется Иблис – символ света?
Я хочу уточнить следующую вещь. Вы совершенно точно сказали, что Иблис – это «первосвет», первая структура реальности, это архетип. Он и в христианской традиции – первый из созданий божьих, Денница, которая выдает себя за своего Творца. И человек, естественно, является реализацией на очень глубокой периферии, отражением этого архетипа. И на самом деле его онтологический вес – почти что ноль против этого архетипа.
Но мессиански именно он избран как точка сборки или краеугольный камень, о который преткнутся «те, кто не знает секрета». Потому что в Адама вложена точка Духа Божьего, а Иблис об этом не знает. Когда Творец говорит Иблису: «Поклонись Адаму!», тот отвечает: «Я лучше его! Ты создал меня из огня, то есть из соединения жара и света, первозданной энергии, а его из глины, то есть крайне периферийного, маргинального сгущения, сублимации этого мира. Поэтому мое онтологическое превосходство бесспорно и бездонно. Зачем я буду ему поклоняться?»
Только он не знал, что это глина «пробита» некоей иглой, что внутри нее есть нечто непостижимое, полная альтернатива всему, включая, естественно, и первозданный свет. Иблис не ведает этого и отказывается поклониться. А дальше уже он говорит: «Я буду его искушать, а это значит – я буду добиваться того, чтобы глина не подчинилась этой точке оппозиции или чтобы все это существо (композиция из глины и точки оппозиции, сознания) забыло о том, что его противопоставляют Всему, чтобы оно пошло путем стремления периферийной твари соединиться с архетипом». Не служить Творцу, а соединиться с верхней моделью онтологии: это восхождение по лестнице миров, и есть, собственно, основа метафизического интернационалистского пафоса.
Иблис не субъект – он Существо. Субъектом является только непостижимая точка альтернативы всему. Субъект – это концентрированное ничто, которое вместе с тем является тайной и сутью сознания, тайной и сутью Смысла. Это не парменидовское ничто, это ничто как отрицание. Так Чёрная амальгама зеркала – это ничто света, за счет которого возникает изображение. Это и есть Субъект. А все, что отражается – это объекты.
Как познается бесконечность? Где находится телесный человек? И какими методами борется за «молчаливое большинство» Радикальный клуб?
Первое. У бесконечности не может быть части, и поэтому нельзя рассматривать ни сознание, ни человека, ни субъект как некую часть бесконечности, будто есть некая «бесконечность № 1», а рядом некая «бесконечность № 2».
Бесконечность не предполагает ничего, кроме себя, а всякий осознающий ее тем самым находится вне ее и противостоит ей. И это вопрос, требующий решения. В этом же контексте есть такая позиция, что бесконечность не может быть предметом опыта. Но она является предметом опыта у детей в определенном возрасте, когда язык еще не сформирован и восприятие еще очень чистое и интуитивное. Есть очень специфический момент между тремя и пятью годами, когда ребенок внезапно ощущает, что его потенция воспринять шире, чем все, что туда попадает. Как сферическое зеркало, которое заведомо больше, чем все, что этому зеркалу можно показать. Этот момент ускользающий, преходящий, и он связан с первичным восприятием неба, когда ребенок остается впервые один на один в диалоге с небом. В этот момент он получает необходимый заряд бесконечного. Что он отделен от бесконечного, что он ему противостоит, – он эту апорию не осознает. Он просто обнаруживает, что бесконечность есть, она в нем, потому что его потенция воспринять небо больше, чем небо. Но в следующий момент он обнаруживает, что сам он хрупок и уязвим. Этот момент для него трагичен, и потом, уже взрослым, он говорит, что бесконечность – это абстракция, такого опыта быть не может. Если он скажет, что есть такой опыт, ему придется иметь дело с этой апорией и объяснять, как он имеет дело с бесконечностью, поскольку бесконечное не может разделяться: оно по определению целое. Таким образом, здесь есть совершенно четко некий парадокс, и этот парадокс сконцентрирован в факте, который объехать нельзя, его придется решать.
Второй вопрос. Знаете, есть воздух – и это просто воздух. А можно взять воздушный шарик или пузырь выдуть – и это будет «специальный» воздух внутри пузыря. Человек – это пузырь, в котором фиксирована определенная потенция, которая существует и за пределами его. Но в этом пузыре она просто сосредоточена. Если пузырь лопнет, то воздух внутри пузыря не будет отличим от воздуха в комнате. Пока пузырь есть – есть дистинкция. Телесный человек – это некое условие проявления столкновения. Это площадка, на которой происходит столкновение вот этой точки оппозиции и бесконечного за счет преломления этой радужной оболочки.
Третий вопрос. Для завоевания «молчаливого большинства» (хотя на самом деле – для завоевания победы) радикальное сознание опирается на трех фундаментальных китов, или на три фундаментальных лозунга, – смысл, свобода и справедливость. Смысл – это очень важная вещь для «молчаливого большинства», потому что удел «молчаливого большинства», как я уже сказал, – это непонимание. Ему предлагают не смысл, а объяснения и обманки. И конкретные решения, например: «Иди за нами, и мы гарантируем пенсии!» или «Иди за нами, и мы гарантируем торжество тебя как этнической группы над другими этническими группами!» Или же ему предлагают объяснения, как что получилось. Но ему не предлагают смысла. А смысл – это великая вещь, это не значение, не означаемое, не указываемое.
Смысл – это конкретная тайна. Почему, когда я вижу перечеркнутый треугольник, я знаю, что это буква А, первая буква алфавита, и всю мифологию этой буквы? Компьютер, когда встречает эту букву, он ее же не узнает, не расшифровывает, на нее не реагирует. Смысл – это тайна. Второе, что предлагается, – это свобода. Либералы говорят, что свобода – это идентификация себя через выбор. Если свобода так понята, поднятая рука означает, что «я – Иван Иваныч», а если рука опущена – «я – Петр Петрович». А радикал говорит: ты – отражение Сатаны. Сатана поднимает руку, и ты поднимаешь. Но можно сделать так, что он поднимет руку, а ты не поднимешь. Ты можешь эмансипироваться от своего оригинала, и выйти в совершенно другое измерение. И тогда речь идет уже о справедливости. Справедливость – это когда свобода и смысл соединяются так, что твоя жизнь, проведенная здесь, – не жизнь пыли на ветру; она становится тем, что имеет значение для всей истории человечества. И это радикалы предлагают «молчаливому большинству».
Какой образ мира наиболее близок молчаливому большинству? И что Вы думаете о теории «столкновения цивилизаций» по Хантингтону?
«Молчаливое большинство» – это не однородная масса. И она очень зависит от своего положения. Представьте себе общество как сосуд, который греется. В нем есть броуновское движение. Соответственно, нагревающиеся частицы поднимаются вверх, и дальше у них может быть разная судьба: одни, нагревшись, улетают как пар, другие опускаются опять.
Есть некоторый радиальный диаметр, «молчаливое большинство», которое поднялось выше, и «молчаливое большинство», которое опустилось или не поднялось. Представьте отчетливо, что подавляющее «большинство этого большинства» являют собой люди, которые генетически, в прошлом, – выходцы из мелкой сельской буржуазии, которая транспозирована в города в силу тех или иных обстоятельств, в разных странах – разных. У этих людей ориентация на устойчивый позитив, то есть семейные ценности, воспроизводство из поколения в поколения одного и того же формата жизни, четкая гендерная фиксация, функция различения. Естественно, в мегаполисе все это осмеивается, все от обратного. То есть эти люди даже не могут заикнуться о том, что они в себе несут.
Но существует коловращение «броуновского движения». Современные мегаполисы – это такое себе колесо в парке: возносит или опускает. Посмотрите на судьбы олигархов. Мелкий научный сотрудник или комсомолец вдруг становится олигархом, потом его сажают, он бежит, становится политическим беженцем, потом его реабилитируют, или он за границей восстанавливает свое положение. Это яркий пример, но в мини-формах это касается очень многих.