нечто, что не есть оно. Здесь кроется, может быть, тот самый секрет, открыв который, можно было бы действительно начать операцию по «отмыванию» Величия от предиката «есть». Этот секрет заключается в тайне нетождества, потому что на самом деле простая гносеологическая операция покоится именно на этой тайне. Само нетождество познающего познаваемому, в отличие от концепции традиционной метафизики о том, что акт познания есть слияние субъекта и объекта, на самом деле совершенно понятно, что если перцептивное начало является одним из феноменов среди прочих других, то оно просто не может быть свидетелем. Свидетелем может быть только тот, о кого разбивается внешний мир, перед кем волны эфира останавливаются как перед преградой, отражаясь от него.
И здесь встаёт такой интересный вопрос: если сознание возникает только в результате того, что Бытие на него натыкается, то есть оно оживает в результате этого конфликта, то чем оно было или чем была та потенция, чем было то отсутствующее ещё сознание, которое ещё не столкнулось с Бытием? То есть откуда это сознание берётся? Почему Бытие натыкается на нечто чуждое себе? Ведь в конечном счете всё упирается в это. Говорим ли мы о гностике, говорим ли мы о платонике, говорим ли мы о диалектическом материалисте, – всё упирается в конечном счёте в это. То есть Бытие наталкивается на это действующее сознание, и в этом действующем сознании, в этой точке, на которую оно наталкивается, оживает свидетельствование, которое может быть неотрефлектировано, – может быть очень низкого качества, но тем не менее эта светящаяся точка оживает.
На самом деле понятно, что ни сознание как таковое, ни Бытие как таковое не самодостаточны. И более того, они не самодостаточны двойным образом. Они сами существуют как следствие несамодостаточности того, что им предшествует. Что я имею в виду? Если бы на самом деле, как думают традиционные метафизики, всему бы предшествовал имманентный самому себе Абсолют, то было бы совершенно непонятно, каким образом из него наружу сделан первый шаг. Потому что утверждение предполагает, что нет ничего, кроме того, что является утверждением. То есть если есть Абсолют, то этот предикат «есть» не должен разделяться ни с чем, кроме него. А если он разделяется с чем-то кроме него, если Абсолют, например, «безусловный Брама порождает обусловленного Браму», то в этот момент сразу же и тот и другой исчезают, как фикция. Потому что не может Абсолют существовать в качестве базы для иного, кроме себя. Самоутверждение требует, чтобы иного, кроме него, не было.
Таким образом, единственное, что может предшествовать и Бытию, и сознанию, есть абсолютный негатив. Потому что абсолютный негатив, во-первых, не ограничен, то есть бесконечен, и в этом отношении удовлетворяет требованию к Абсолюту, что он не имеет границ. А во-вторых, будучи отрицательным, он не самодостаточен, потому что полагает свою суть в другом, нежели он сам, но отрицательным образом. То есть абсолютный негатив отрицает всё, кроме себя, и в этом смысле он является не самодостаточным. В этом смысле он открыт к тому, что возникает нечто, что он будет дальше отрицать.
Так вот – сознание и Бытие являются двумя разными, но связанными друг с другом продуктами этого абсолютного негатива. Сознание, естественно, когда оно обретает самое себя, неизбежно должно понимать, что оно является в ловушке лжи. Это то, о чём говорил [на данном семинаре – прим. ред.] А. Дугин («гностик чувствует, что его сознание вброшено в бездну лжи, в некую ловушку, которую нужно преодолеть»).
Но преодолеть это не на пути построения фундаментальных, очень сложных, очень глубоких конструктов, которые каким-то образом выводят нас, и выводят недостаточным образом, из этих противоречий, а путём действительной деонтологизации. Деонтологизации сознания прежде всего. То есть сознание должно быть понято и интерпретировано как абсолютная антитеза внутри нас здесь и теперь.
Я бы ещё хотел коснуться такого момента, что не случайно гностик указывает на не сущее, чётко отделяя его от Ничто. Потому что на самом деле он стремится действительно выразить трансцендентность Величия. Но Ничто не есть, так сказать, «освобождение от грязи этой мусорной кучи», которой является Глобальное. Ничто является всего лишь навсего отрицанием имманентного, отрицанием конкретного феномена. Снятие феномена даёт Ничто, но оно не даёт трансцензуса[46]. Хотя, с моей точки зрения, и не сущее как таковое тоже не даёт трансцензуса. Потому что трансцензус не может опираться на площадку, которую мы имеем в качестве базы для отталкивания, и он не может выступать как иное по причинам, которые я уже проговорил: потому что трансцензус не может содержать в себе ссылку на Это. И вместе с тем трансцензус, который допускает существование Этого как самостоятельного момента, это трансцензус, который лишился качества утверждения, то есть это пустой или эфемерный трансцензус.
Это вызов, который чётко соответствует апории, известной в Средние века: «Может ли Бог создать камень, который Он не может поднять?» Я считаю, что все эти апории имеют то достоинство, что в них содержится тайное решение, доступность которого крайне проблематична. То есть решение есть, но привести это решение в исполнение – это чудо. И пока что в истории мысли нашего человечества это чудо не было осуществлено имманентным порядком. На него есть и содержится намёк только в священных откровениях монотеизма. Но не в той форме, которой обычный человек может воспользоваться, то есть прочесть, как он прочёл бы Василида, и понять выход из этой ловушки. Нет. Это намёк, который может быть чудесным образом использован, но в большинстве случаев остаётся закрытым для не просто людей – для человечества.
Тем не менее абсолютно согласен, что гнозис – это питательная энергия, это страшный пожирающий огонь, который горит сегодня внутри тайной пневмы, и что это действительно та сила, с помощью которой можно ускорить Второе Пришествие. Спасибо.
Ответы на вопросы
А есть ли смысл «отмывать» Величие от предиката «это» или «есть»? А может быть, наоборот, стоит приблизиться к этому предикату «есть». Потому что почему «мусор» становится «мусором»? Как раз, наверное, потому, что он этот предикат теряет, он как раз ведёт к не сущему или ничто, – та же самая подушка, которая валяется в мусорной куче…
Я обозначил, что Ничто есть как раз уничтожение вот этой диванной подушки и прочее. А не сущее – это совсем другое. Дело в том, что эта схема, о которой вы говорите, – если её привести в исполнение, то речь будет идти уже совсем не о гностике. Мы же говорим о гностике. А гностик не может принять вашу схему, ваш тип предложения. Потому что для него Величие является императивом. В чём его особость и в чём его отличие от всех людей? Внутри него горит императив служения Величию. Не то что он хочет его реализовать, не то что он хочет его сообщить каким-то людям, помыслить, – нет. Он просто как свечка горит огнём этого Величия. И всё! Он не ставит перед собой никаких задач. Он просто горит. Этот огонь и есть это Величие. Сказать: «Давайте этот хлеб обжарим на этом огоньке и этот хлеб приобретёт нечто от этого огня», – это бессмысленно.
То есть цели нет?
Целью является просто движение внутри мусорной кучи. На самом деле есть сюжет. То, что было описано [на данном семинаре – прим. ред.] А. Дугиным – это некий сюжет, драматический сюжет. Сюжет есть. Но можно ли сказать, что пьеса Шекспира в закрытой книге, которая всегда может быть открыта, которая может быть поставлена, что она есть цель? Она не цель для актеров. Просто приглашают режиссеров, приглашают актеров, ставят. Но там «миницели»: актера – заработать, режиссера – прославиться, зрителей – провести время. Но сущность этой пьесы в закрытой книге – это сюжет. Она вне цели.
Вы обсуждали вопрос бытия и небытия, небытийственной природы Бога: потому как если Бог создал Бытие, значит, Он должен являться чем-то иным, нежели само Бытие. Про то, что же объединяет небытийственного Бога и бытие, Им порождённое, Вы говорили, что ответом на это являются предшествование им некоего негатива, то есть абсолютного отрицания…
Вы не совсем точно воспроизводите. Я говорил про Бытие и сознание, которые противостоят друг другу и которые не самодостаточны: сознание очевидно не самодостаточно, потому что оно как бы оживает при столкновении с Бытием. Как вот, допустим, если зеркало функционирует как зеркало, и с него снять покров, то там есть какой-то свет, а если его закрыть плотной прилегающей тканью, не пропускающей свет, то понятно, что никакого зеркала нет, – значит эффекта сознания нет. Но за Бытием и сознанием стоит негатив, который тоже не самодостаточен, потому что бесконечный негатив посвящён не самому себе, а отрицанию всего, что не есть он, то есть это просто некий «минус», который полагает себя безусловным и абсолютным. Вместе с тем этот «минус» является конечно же неким пустым неведением о предмете своего отрицания. Но он тоже не трансцендентен, он имманентен, он сквозит через существующее в результате его как следствия, то есть он сквозит через нас; этот «минус» отрицает то, что существует, отрицает альтернативу, отрицает иное тому, что существует, отрицает пустые возможности, ничем не заполненные, этот «минус» глобален. Этот минус по-разному стоит и за Бытием, которое возникает как ширма или покров на нём, и за сознанием, которое является его инверсией на самом деле. То есть сознание сталкивается с Бытием тоже как отрицательный фактор: сознание есть отрицание Бытия, в результате этого Бытие становится проявленным для него.
Тогда я хотел бы спросить об отношении неоплатонизма к бердяевскому тезису о примате свободы над Богом: Бердяев говорил о том, что в христианской теологии постоянно наталкиваются на проблему: «Если Бог всесовершенен, то зачем тогда Ему надо было творить мир?» И он предлагает решение этого вопроса в постулате о примате свободы, которая есть над Богом и над вообще Бытием.