ется в карман или тучи закрывают солнце. То, что остается, – это «семиэтажная башня», которая начинает подвергаться последовательному демонтажу. Дом, покинутый жильцами, подлежит разборке и сносу до фундамента. Это мучительный процесс. Наиболее мучительной частью является демонтаж «шестого этажа», или «сновиденческой» души, которая полна тенями впечатлений жизни, и эти тени разматываются очень болезненным образом.
Муки могилы предвосхищены при жизни в тяжких кошмарах, которые бывают тем мучительнее, чем меньше в них рациональных образов. Навязчивый кошмар – это циклический возвращающийся ужас сновиденческого состояния. Конечно, это слабое предвосхищение, потому что во сне все «семь этажей» живого человека остаются связанными между собой общим стержнем, стенами, лестницами и тому подобное. У мертвого происходит прежде всего разрыв между этими «этажами», и нет ничего, что могло бы компенсировать этот кошмар. С другой стороны, «разрушение башни» длится 40 дней. На 40-й день заканчивается «могильное время» и начинается то безвременье (до трубы Архангела), о котором поднявшиеся из могил скажут: «Мы провели в могилах день или часть дня».
Вопрос:
Движение Изначальной Мысли представляет собой ее последовательное сокрытие, первым внешним проявлением которого является бесконечный Негатив. Однако этому моменту предшествует ряд «до-внешних» переходов Мысли от ее изначального состояния к Невозможному, от Невозможного к Отрицаемому. Поясните, пожалуйста, на этом конкретном примере, каким образом теологический метод позволяет говорить что-либо об изначальном состоянии Мысли Всевышнего, и как это коррелирует с текстом Откровения? Расшифруйте тезис о несамотождестве Изначальной Мысли и поясните значение использованного Вами в тексте «Ориентации – Север» термина «роскошь»?
Ответ:
Сначала я отвечу по поводу термина «роскошь». Этот термин я использовал вместо понятия неоплатонической и гностической метафизики «плерома», которая обозначает «полноту», то есть «совершенное Всё». Я подразумевал под «роскошью» (вторым термином того же самого является «избыток») не просто полноту как Всё, но Всё, к которому невозможно что-либо добавить, Всё, которое исключает что-либо вне себя. Причём такая «избыточная» роскошь может быть отнесена и к состоянию нищеты. Так, например, если вся реальность – это пустая чаша относительного того, что в ней содержится и не может содержаться, тогда вся реальность совпадает с «избытком» нищеты. То есть в реальности нет ничего, что не имело бы отношения к состоянию лишённости.
Что касается «изначальной Мысли». Изначальная Мысль прежде всего выступает сама для себя как Всё, к которому ничего не может быть добавлено. Парадокс в том, что при этом она не самотождественна. Иными словами, она как Мысль не совпадает в простом тождестве с этим Всё, которое она полагает как некий исходный принцип. Всё, которое в ней и которым является она (Мысль), есть неведение о Другом.
Другой есть подразумевание мысли и одновременно невозможность, поскольку к первоначальному Всё ничего нельзя добавить. Это и есть определение абсолютной трансцендентности Другого: он исключен из непосредственного содержания Мысли как невозможное, как то, что является невозможным другим по отношению к абсолютному Всё. Вместе с тем, это трансцендентное невозможное – единственная цель и единственная истина Мысли. Таким образом, Мысль определяет тотальное Всё как ложь и незнание, которое составляет суть имманентного, является техническим средством указать на абсолютную «несхватываемость» Другого.
Теперь, когда обнаруживается, что Всё некоторым образом не есть «Всё», – это фундаментальный скандал с точки зрения чистого Логоса. Мысль не может утверждать открыто, что она подразумевает Другого, который есть абсолютно противоположное универсальному Всё. Она прячет эту позицию к категории «невозможного». То есть Мысль как бы указывает, что Другое, как совершенная альтернатива абсолютному Всё, есть чистая невозможность. С точки зрения Мысли это противостояние абсолютному и тотальному Всё можно позиционировать только так: невозможное!
Однако при этом невозможное, будучи стадией сокрытия «чистого и беспримесного» Другого (потому что в невозможном Другое оценивается в отрицательных категориях, подчинённых ещё закону тождества: что не тождественно, то невозможно), является всё ещё метафизическим скандалом, потому что получается, что Мысль сосредоточена не на «тотально данном», а на столь же абсолютно «тотально неданном».
Поэтому Мысль сама для себя интерпретирует невозможное как отрицаемое: то, что отрицается всей безграничной данностью её изначального содержания. Но следующим этапом сокрытия неизбежно должна стать интерпретация этого первоначального Всё как «отрицающего»! Если есть отрицаемое (вверху), то должно быть отрицающее (внизу). Таким образом, впервые на этом этапе сокрытия абсолютное Всё чистого тождества, которое было самодостаточным неведением Другого (незнающим о своём неведении), превращается в неведение, отрицающее то, что не может быть знаемо. Самотождественное Всё превращается в бесконечный негатив, активно не допускающий ничего кроме себя.
На этом этапе сокрытия происходит обнаружение того, что тотальное Всё не самодостаточно, ибо отрицая всё, кроме себя, оно обнаруживает себя не более чем как средство указания на Другое.
Все эти этапы сокрытия, идущие от абсолютного самотождественного Всё к Другому, которое сразу же скрывается под маской невозможного, невозможное скрывается в обличии отрицаемого, а отрицаемое заслоняется завесой бесконечного отрицания, – всё это работа изначальной Мысли в своём чистом отношении к себе, работа Мысли с собой как нетождеством. Но на последнем этапе, когда бесконечность обнаруживает себя как направленный вовне негатив, тем самым полагая, что есть нечто внешнее бесконечному, происходит выход Мысли в свою антитезу. Внутри Мысли возникает как бы отрицание её самой, её духовной сущности. Именно через противоречивость и слабость отрицающей бесконечности рождается принцип конечного.
Каким образом? Если бесконечное есть чистое отрицание того, что не оно само, то эта бесконечность ложна, потому что направлена вовне. Это пустая несамодостаточная бесконечность, в которой бывшее изначальное тождество изобличается как насилие и как подлог. Отрицающая бесконечность не может быть тождественна сама себе.
Таким образом обнаруживается ограничение/отрицание этой бесконечности как неподлинной. Наиболее очевидной и простой формой ограничения негативной бесконечности является именно «точка», которая по сути представляет собой простую инверсию негативной бесконечности, символизируя собой то, что эта бесконечность отрицает, но только снизу.
Точка, по сути, так же бесконечна, как отрицающая бесконечность, ибо у неё нет ограничений, измерения и тому подобное. Она не определена сама в себе. Она апофатична. Её конечная природа выступает лишь по отношению к тому, что является для неё внешним. А внутри себя она так же неопределённа и негативна, как то, из чего она «родилась».
Эта точка есть принцип Бытия, а Бытие – это антитеза Мысли, это оборотная сторона Мысли, как бы её чёрное дно. Конечно, в безусловном плане Бытие всё равно находится внутри Мысли, но в Бытии Мысль как бы «умирает», отрекается от самое себя.
Именно здесь мы выходим на фундаментальное понимание конечного как возможного. Конечное и возможность – это синонимы. Первоначальная Точка как инверсия бесконечного негатива проецируется в пять проекций или возможностей:
1. Там, где точка уникальна и неповторима;
2. Там, где точка может быть повторена, образовав множество подобных точек;
3. Там, где конкретная точка имеет возможность не быть ничуть не меньшую, чем возможность быть;
4. Там, где множество точек имеет возможность не быть;
5. Там, где все проявления, связанные со всеми отношениями между этими возможностями, могут не быть.
Вот эти пять универсальных проекций точки, две из которых позитивны, а три негативны, отражаются друг в друге, расходясь по спирали и образуя миры, – зеркала, в каждом из которых воспроизводится вся эта спираль как единая данность. Сумма всех состояний этих возможностей, образующая зеркальное марево Бытия – это и есть Великое Существо, Иблис, который отражается во всех зеркалах сразу с разной степенью чёткости или замутнённости, кривизны или идеальности. Ткань, образованная зеркальным взаимоотношением пяти первичных возможностей, – это первоначальная субстанция, первоматерия, которая представляет собой именно полюс косной антимысли, который Мыслью же и полагается как предельное отчуждение от самой себя.
Из вышесказанного видно, что это, отнюдь не невозможное, отбрасывает «множественную тень» в виде пяти возможностей, эта точка отбрасывает множественную тень. Невозможное является отрицаемым, которое подразумевается негативной бесконечностью. Но появление точки – это как бы знак, образ, символ невозможного (ибо тоже отрицается бесконечным, при этом ограничивая его), но этот символ – это антитеза Мысли, это то, где Мысль перестала быть собой, в то время как невозможное – это сердцевина Мысли, само её дыхание.
Сама по себе точка в своём первозданном появлении не может быть приведена к наличию. Сначала она «отбрасывает тень» в виде пяти вышеупомянутых проекций, каждая из которых независима и изначально не знает о других. Это некий потенциал интерпретации первичной точки: «Первичная точка конкретна? Да! А может ли быть её аналог, неограниченно повторяющийся? Да! И так далее». При этом