ь.
Когда говорят, что инвариантный язык мысли преодолевает вариантность естественного языка (вариантность эквивалентных выражений одного и того же языка или вариантность выражения одной и той же мысли на разных языках), промахиваются мимо этого факта: язык и мысль невозможны без связности, а способ обеспечения связности, схваченный исходной интуицией смыслополагания, не является инвариантом. Вот это главное: и говорить, и мыслить можно иначе, нежели то предполагает привычный европейцу строй мысли и строй языка, зависящие вовсе не друг от друга, а равно зависящие от разворачиваемой ими исходной интуиции связности. «Иначе» в самом основании и языка, и мысли – это надо ясно понимать. Инаковость основания влечёт иной строй любых развёрнутых построений, но не наоборот.
Можно ли представить суждение по аналогии как модификацию Рис. 2, опирающуюся на ту же исходную пространственную интуицию связности? Конечно. Вот один из вариантов аналогии:
Рис. 3
Каждая из двух вещей, А и Б, обладает атрибутами б, в, г (этими же атрибутами могут обладать и другие вещи, поэтому круги, символизирующие эти атрибуты, помещены не полностью в круги А и Б; это, впрочем, несущественно в данном случае), при этом А обладает атрибутом а, следовательно, Б также может обладать, по аналогии, атрибутом а. Очевидно, что данный вывод может быть правильным, а может быть ложным, он не необходим, и эта очевидность обоснована на Рис. 2 той же пространственной интуицией, с которой мы встречаемся на Рис. 1. В. Халлак предлагает следующую формализацию для к̣ийа̄с-соизмерения, трактуемого как умозаключение по аналогии [Халлак 1995: 85]:
Таблица 1
В этой формализации к̣ийа̄с-соизмерения лишь то усложнение в сравнении с Рис. 3, что добавляется причинная связь между общими свойствами (б, в, г на Рис. 2 и Х, Y… в Табл. 1) и тем свойством, которое переносится с А на В (это а на Рис. 3 и свойство «подчиняться правилу J» в формализации В. Халлака).
Вывод по аналогии, если понимать его таким образом, основан на той же исходной интуиции, что и силлогизм. Аналогия не выходит за пределы ККБ, отражённого на Рис. 2, или, выражаясь в терминах ал-Джа̄бирӣ, за пределы доказательной эпистемы, характерной для греко-западного разума. Вот почему марокканский философ, ведя речь о к̣ийа̄с-соизмерении, не говорит об аналогии: к̣ийа̄с-соизмерение принадлежит другой эпистеме – разъяснительной, как её именует ал-Джа̄бирӣ.
Теперь наша задача – выстроить эпистемное объяснение к̣ийа̄с-соизмерения. Мы исходим из того, что принцип осуществления связности одинаково проявляется в языке и в мышлении. Следовательно, устройство арабского языка в части обеспечения связности фразы (связывания субъекта и предиката) послужит хорошей подсказкой, которая поможет разгадать тайну эпистемного основания к̣ийа̄с-соизмерения.
Взяв для примера случай переноса нормы категорического запрета с вина на настойку, представим соответствующий к̣ийа̄с-соизмерение в следующем виде:
Таблица 2
Формальная запись этого умозаключения будет иметь такой вид:
Таблица 3
Здесь А = «Закон», Б = «вино», В = «разум», Г = «настойка», П1 = «действие/процесс запрещения», П2 = «действие/процесс опьянения»[83]. Запись «А =(П1)=> Б» читается: «А» связано с «Б» процессом «П1».
Тогда в общем виде мы можем прочитать запись процедуры к̣ийа̄с-соизмерения так: если действователь А связан процессом П1 с претерпевающим Б именно в силу того, что Б, выступая как действователь, связан процессом П2 с претерпевающим В, и при этом действователь Г связан процессом П2 с претерпевающим В, то действователь А будет связан процессом П1 с претерпевающим Г.
Эта запись верна (доказательство имеет силу) для любых значений А, Б, В, Г, П1 и П2. Читатель может проверить это, подставив вместо этих значков любые подходящие по смыслу (т. е. передающие значения действователя, претерпевающего и процесса) слова. Возьмём, к примеру, следующие значения для интерпретации Табл. 3: А = «Сократ», Б = «Платон», В = «истина», Г = «Алкивиад», П1 = процесс любви, П2 = процесс высказывания. Получаем: «Сократ» любит «Платона» именно в силу того, что «Платон» высказывает «истину». Тогда, если «Алкивиад» высказывает «истину», «Сократ» любит «Алкивиада». Это умозаключение останется истинным при любых значениях, подставленных вместо «Сократа», «Платона», «Алкивиада», «истины» и процессов любить и высказывать – при том условии (это непременное условие умозаключения), что процесс любви «Сократа» к «Платону» вызван другим процессом – процессом высказывания
«истины» «Платоном». Контекстуальные возражения вроде того, что Сократ может не полюбить Алкивиада, хотя тот и высказывает истину, поскольку ему не понравится форма носа Алкивиада, не годятся, поскольку они имеют такое же отношение к делу, как – в случае категорического С-силлогизма – возражения против смертности Сократа, который вдруг да доживёт до того времени, когда благодаря успехам медицины обретёт личное бессмертие, или же Бог решит взять его на небо; или как известное возражение против силлогизма: «В больших городах не водятся слоны, Берлин – большой город, следовательно, в Берлине слоны не водятся»: а вдруг да водятся, город-то большой, поди узнай.
Подчеркну ещё раз: Табл. 3 представляет собой формальную запись умозаключения в процессуальной логике, универсально верного и неопровержимого (в этом следует согласиться с Фах̱р ад-Дӣном ар-Ра̄зӣ (см. выше, с. 191–192)): любые подходящие по смыслу слова, подставленные вместо формальных значков в Табл. 3, дадут осмысленное умозаключение, против которого не будет протестовать здравый смысл и опровержения которому мы никогда не найдём в опыте.
Таким образом, в Табл. 3 представлена формальная запись к̣ийа̄с-соизмерения как умозаключения, выполненного в процессуальной логике, опирающейся на ККБ протекания и предполагающей соответствующие законы[84]. Этим, и именно этим она отличается от записи, представленной в Табл. 1: словесно схожие (поскольку формализуют одно и то же рассуждение), эти две записи принципиально различны, поскольку предполагают разные исходные основания доказательности – разные интуиции связности, а значит, разные интуиции всех логических отношений.
Представим теперь к̣ийа̄с-силлогизм в аналогичном виде:
Таблица 4
Таблица 5
где О – «опьяняющее», З – «запрещённое», Н – «настойка».
Формальная запись делает очевидным, что, хотя слова, использованные в Табл. 4, те же, что в Табл. 2, это совпадение не идёт дальше номинального. Более того, номинальное совпадение маскирует (и в этом – коварство языка) существенное, исходное эпистемное расхождение. Расхождение, и вместе с тем – параллелизм.
Первым делом зафиксируем расхождение Табл. 3 и Табл. 5, т. е. формальных записей словесно-оформленных доказательств. Начнём с последней.
Табл. 5 можно прочитать на языке теории можеств. Строка 1 говорит, что любой элемент множества «опьяняющее» является одновременно элементом множества «запрещённое Законом» (т. е. что множество О является подмножеством множества З), строка 2 утверждает, что «настойка» является элементом множества О, из чего с несомненностью следует, что настойка является также элементом множества З. Связка «есть» фиксирует пространственную интуицию (см. Рис. 2), служащую недоказываемым основанием убедительности всего построения, поскольку она обеспечивает и понятность строк 1 и 2, и необходимость строки 3. Мы можем прочитать Табл. 5 на языке аристотелевской онто-логики (О является видом рода З, Н является единичной вещью, принадлежащей виду О, следовательно, Н принадлежит роду З), но дело от этого совершенно не изменится: и в этом случае осмысленность построения, как и несомненность вывода, обеспечена интуицией связности, которая фиксируется и передаётся связкой «есть».
Табл. 3 невозможно прочитать на языке теории множеств; более того, её невозможно интерпретировать в понятийных языках, опирающихся на ту же интуицию пространственной включённости. Табл. 3 ничего не говорит о множествах и классах, она ничего не говорит об общем и единичном, подпадающем под общее. Табл. 3 даёт другую картину мира: здесь речь о процессах, связывающих воедино действующее и претерпевающее. Речь именно об их единстве: поднимаясь до процесса, действующее и претерпевающее теряют свою отделённость друг от друга и противоположенность одного другому и обретают единство – точно так же, как видовые понятия, поднимаясь до родового, утрачивают свою отделённость друг от друга и противоположенность одного другому и обретают единство, и как единичные вещи, принадлежа одному роду, обретают тем самым своё единство. Эпистемические функции в двух случаях параллельны: одна и та же задача выполняется иначе, разными и несводимыми один к другому способами. Если возможность формализации, представленная в Табл. 5, обеспечена интуицией пространственного соположения и включения (см. Рис. 2), то формализация, представленная в Табл. 3, обеспечена интуицией процессуальной связности, не допускающей адекватной пространственной иллюстрации. В обоих случаях исходным пунктом объяснения, к которому стекаются все значения, служит интуиция определённого способа обеспечения связности. Из неё вытекает всё прочее.
Почему же принципиально различны (эпистемически параллельны) Табл. 3 и Табл. 5, тогда как словесное описание, представленное в Табл. 2 и Табл. 4, едва ли не совпадает? В самом деле, в Табл. 2 и Табл. 4 фигурируют одни и те же слова, за единственным расхождением. Вместо «вино» в Табл. 2 – «всё» в Табл. 4. Других расхождений нет. Но ведь и это по существу – не расхождение: во «всё» включено и виноградное «вино», и многое, многое другое (опьяняющие напитки из фиников, инжира и т. п., как говорит, например, Ибн Х̣ азм [Ибн Хазм, 5: 201]). Правда, рассуждая так, мы позволяем себе объяснять словесное через структуру мысли, делая при этом принципиальное допущение: рассуждение Табл. 2 и рассуждение Табл. 4