[149], как идея всечеловеческого, в противовес идее общечеловеческого. Последняя выдаёт логику одной культуры за императив для всех, первая сохраняет субъектность каждого. Сегодня глубокое продумывание идеи всечеловеческого открывает совершенно новые перспективы и во внутренней, и во внешней политике.
Размышление IV.3Ислам и национально-культурная идентичность[150]
Я попытаюсь здесь наметить общие принципы рассуждения на заявленную тему. Это ни в коем случае не следует понимать как некий «рецепт» того, как надо строить конкретную, практическую деятельность. Это лишь попытка понять, как можно было бы строить рассуждение на эту тему.
Перед этой проблемой – проблемой конструирования своей национально-культурной, цивилизационной идентичности – стоит не только Казахстан. Это проблема является актуальной и для России, о чём ясно свидетельствует острота полемики в средствах массовой информации и в научной литературе на эту тему. Эта же проблема актуальна для ряда других стран. Её же решали в прошлом многие государства и народы. Иначе говоря, это проблема – не локальная, а глобальная.
Чтобы построить рассуждение на эту тему, я предложу метафору «горизонтального-и-вертикального». Как представляется, эта метафора может задать хорошие координаты, чтобы упорядочить идейное поле вокруг этой проблемы.
Как же расшифровываются «горизонтальное» и «вертикальное»? Лингвисты пользуются известной парой понятий: диахрония – синхрония. Так вот, «вертикальное» – это диахрония, своего рода шахта, пронизывающая разные временны́е слои. Когда мы начинаем размышлять над вопросом «Что такое Россия?», «Что такое Казахстан?», когда пытаемся сформулировать, в чём же заключается идентичность наших стран, мы неизбежно уходим в глубь истории и строим вертикальный временнóй срез. «Горизонтальное» же – это синхрония, т. е. то, что существует в настоящий момент. Если вертикальное – это временнóй срез, то горизонтальное – это срез пространственный.
Горизонтальное и вертикальное задают, таким образом, своеобразные пространственно-временны́е координаты для национально-культурной идентичности. И вопрос в том, способны ли мы задать эти координаты таким образом, чтобы обеспечить устойчивость и долговременную стабильность конструируемого национально-культурного целого. Мысль, которую я буду продумывать в этом Размышлении, заключается в том, что успешная, работающая идентичность, способная развиваться, приспосабливаться, реагировать на внешние вызовы и внутренние проблемы, выстраивается, судя по опыту истории, только тогда, когда горизонтальное и вертикальное органично сочетаются. Это – закон истории. Как именно должны сочетаться горизонтальное и вертикальное, в чём именно заключается закономерность, обеспечивающая успешную, развивающуюся национально-культурную идентичность, и пойдёт речь ниже.
Взглянем с этой точки зрения на некоторые вещи, которые очевидны и к которым все настолько привыкли, что давно не обращают на них внимания. Возьмём любую европейскую страну: Францию, Германию, Италию. Конечно, в каждом из этих случаев мы можем говорить о вертикальной идентичности, т. е. о заглублении национального самосознания в историческую толщу. Однако эта вертикальная идентичность не существует без горизонтальной – без включённости в европейское пространство, или, если угодно, в западное пространство. Англичанин может обсуждать вопрос о том, Англия – это Европа или не Европа, обсуждать тему различий островного и континентального и т. п. Однако этот разговор будет всё равно происходить в рамках определённой горизонтальной идентичности – идентичности западного мира. Или же США, которые могут претендовать на глобальное господство именно потому, что они опираются на очень хорошо выстроенную горизонтальную идентичность, которая схватывается в ёмком понятии «Запад».
Отметим при этом крайне важную вещь: горизонтальное и вертикальное органично связаны не только в сегодняшнем сознании европейца, когда не вызывают сомнения отождествления вроде «итальянец ⇒ европеец», «Англия ⇒ Запад» и т. п. Они связаны ещё и исторически, точнее сказать – по своему происхождению. Ведь если представитель какой-либо сегодняшней европейской нации, осознающей себя как особое национально-культурное образование, движется в глубь истории, вдоль вертикального ствола своей национально-культурной идентичности, он неизбежно доходит до такого момента, когда национальное переходит в общеевропейское; когда, скажем, «французское», «испанское» или «итальянское» становятся менее очевидными характеристиками того или иного культурного феномена, нежели «европейское» или «латинское». Скажем, Николай Кузанский – кто он? Представитель немецкой философии или европейской философии? Фома Аквинский – принадлежит ли он общеевропейскому пространству, т. е. горизонтальной общности, или же включён исключительно в какой-то один из вертикальных диахронических стволов некоей локальной национально-культурной идентичности? Как видим, европейское оказывается для сегодняшнего француза, итальянца или грека не искусственно сколоченной идентичностью, а органической общностью, подкреплённой единством культурно-исторической судьбы. Более того, если сегодняшний англичанин, итальянец или немец заглубляют свою историю до греков, то античная культура и философия воспринимаются ими не как исключительное достояние сегодняшней Греции, взятой как определённая, локальная национально-культурная идентичность, но и как безусловно своё, родное, европейское. Иначе говоря, границы горизонтальной идентичности оказываются заданы исторически, общностью культуры и общностью судьбы.
Успешные страны, как мы это видим на протяжении последних семидесяти лет, прошедших после окончания Второй мировой войны, идут по пути неуклонного, постоянного наращивания и усиления горизонтальной идентичности. Ведь вертикальный ствол особой, национально-культурной идентичности, особенно если он глубок и уходит на два-три тысячелетия в глубь времён, непременно должен опираться на очень устойчивую горизонтальную идентичность, иначе он, скорее всего, рассыплется. Точно так же высокое дерево, лишённое хорошей корневой системы, будет повалено первым же сколько-нибудь сильным ветром.
История и современность дают нам примеры и успешного, и неудачного построения национально-культурной идентичности. Нам следует присмотреться и прислушаться к этим урокам. Успешный пример – Финляндия, где были удачно сконструированы и литературный, письменный язык, и литературно-историческая память; всё это легло в основу национального самосознания. При этом выстроенный вертикальный ствол национально-культурной идентичности опирается здесь на горизонтальную (отчасти скандинавскую и, далее, европейскую) идентичность. Возьмём исламский мир. Ситуация здесь исторически во многом схожа со средневековым латинским Западом. Скажем, знаменитый ’Абӯ Х̣ а̄мид ал-Г̣аза̄лӣ. Кто он? Иранец по происхождению, работавший в Багдаде, объехавший добрую половину исламского мира и везде бывший дома. Может ли сегодняшний иранец или иракец «национализировать» ал-Г̣аза̄лӣ, включив его в вертикальный ствол своей национально-культурной идентичности? Очевидно, что это абсурдно[151]: в ту эпоху этническая идентификация не играла существенной роли, преобладающей была общеисламская культурная идентичность. Географические области, некоторые из которых стали сегодня названиями отдельных государств, были известны и тогда, такие как Ирак, Ша̄м (Сирия) или Персия. Различия между Магрибом и Машриком осознавались и тогда. Отдельные области арабского мира, такие как Ирак, Сирия, Египет или Алжир, характеризовались этническим и языковым (устные диалекты) своеобразием, особенностями национального характера и т. п. Я хочу сказать, что та основа, из которой выросла сегодняшняя вертикальная национально-культурная идентичность, имелась и тогда, но всё же горизонтальная, обще- исламская идентичность была преобладающей. В этом смысле сегодняшние страны арабского и, шире, исламского мира находятся в ситуации, схожей с ситуацией европейских стран. И здесь выстраиваемая вертикальная национально-культурная идентичность может органично вырастать исторически из широкой общеарабской или общеисламской идентичности.
Между двумя мировыми войнами и позже в арабском и исламском мире шёл бурный процесс национально-государственного строительства. На месте колоний и полуколоний возникали, обычно в границах, проведённых колонизаторами, новые, независимые государства. Как правило, они были светскими и ориентировались на европейские образцы в построении гражданско-правовой и социальной сферы.
В арабском мире вторая половина XX в. началась под знаком влияния арабских национально-патриорических сил. В те времена был чрезвычайно популярен лозунг «единая арабская нация и её историческая миссия (т. е. ислам)». Впервые возникшие в исламской истории национальные государства остро нуждались в выстраивании своей национально-культурной идентичности. Если говорить схематично, то общая формула этого процесса в те времена может быть выражена так: мусульманин – араб – иракец (или египтянин, сириец, алжирец, т. д.). Иначе говоря, вертикальная идентичность (иракец, сириец, т. д.) органично вырастала из общеисламской и общеарабской идентичности, опираясь на них как на широкую и исторически оправданную базу. Такая конструкция обладала устойчивостью и имела, на мой взгляд, все шансы получить со временем успешное завершение.
Однако построение национально-культурной идентичности – длительный процесс, и он не может осуществиться в течение нескольких десятилетий, для его завершения нужны более продолжительные исторические эпохи. В определённый момент выстраивавшаяся национальная, вертикальная идентичность возобладала в арабском мире над горизонтальной. Тогда же началось очень активное размывание общеарабского единства. Горизонтальная общеарабская общность, которая могла бы успешно удерживать вертикальные идентичности в этом регионе, оказалась под ударом. Она фактически потерпела крах в силу ряда причин политического и исторического характера, причём это проявилось и в области политики (неудача создания Объединённой Арабской Республики, в рамках которой была задумана интеграция Египта и Сирии), и в экономической области (слабость межарабских экономических связей, отсутствие экономической интеграции). За этим последовали и соответствующие изменения в духовной сфере. Идея общеарабского единства (когда-то она была воплощена в общеарабской партии, такой как Баас) вспоминалась всё реже и реже. Формула построения идентичности перевернулась, и уже в конце XX в. её правильнее было бы читать с конца: сириец (иракец, египтянин, т. д.) – араб – мусульманин.