Вопрос четвёртый: чего не хватает современным исламистским теориям, чтобы стать цивилизационным проектом?
Ответ: Думаю, что не хватает двух фундаментальных вещей: экзистенциальной составляющей и проработки вопроса о рациональности.
Современные теории исламского жизнеустройства не случайно именуют политическим исламом. Их авторы ограничивают себя едва ли не целиком обсуждением вопроса о том, какие именно формы исламского политического правления должны быть реализованы в жизни сегодняшних государств. По сути это – лишь попытка реанимировать старые формы политического устройства, не обращая внимания на их подлинное цивилизационное содержание. И совсем не случайно, что там, где в суннитских странах проповедники этих теорий получали возможность осуществить их на практике, они терпели поражение или, по меньшей мере, вызывали массовое неприятие со стороны большей части исламского мира, будь то недолгое правление исламистов в Египте после отстранения от власти Хосни Мубарака или Исламское государство в ряде современных арабских стран. Уродливость попыток осуществить исламский цивилизационный проект в тех формах, в каких мы эти попытки наблюдаем, вытекает именно из данного обстоятельства – выхолощенности цивилизационного содержания.
Что можно понимать под экзистенциальной составляющей гипотетического исламского цивилизационного проекта? Вот что говорит Фадва ал-Гуинди в одной из своих книг:
Ритмичную переплетённость пространства-и-времени можно обнаружить в Писании. В соединении с жизнью мусульманина, как она описана в главах этой книги, это создаёт исламскую паутину жизни, рождавшуюся из животворящей идеи начиная с VII века. Ежедневный пятикратый приход на молитву (салят) и уход с неё придаёт отличительное свойство узору дня. Благодаря переплетению ежедневных молитв в каждодневной жизни задаётся отличительный исламский ритм. Более чем какая-либо другая практика или обязанность, перемежающаяся молитва в течение дня сплетает ритм текучей, переплетённой временности и пространственности, делающий жизнь для мусульманина – и жизнь мусульманина – особой и ни на что не похожей.
Нет никакого сомнения в том, что мусульманин ощущает и проживает ислам, воспринимает время и пространство в перемежающемся ритме. Вот чего должно не хватать мусульманам- иммигрантах на их новой родине. Им этого должно не хватать несмотря на то, что они регулярно молятся дома и в мечетях, постятся и участвуют в жизни мусульманского сообщества [Гуинди 2008: 137, 123].
Чем создаётся, согласно ал-Гуинди, этот пространственно-временной ритм, составляющий экзистенциальную ткань исламской жизни? Отметим, что дело не в совершении ритуальных обязанностей: иммигранты-мусульмане следуют всем ритуальным предписаниям в тех странах, куда они перебрались. Дело в чём-то другом, трудноартикулируемом – и тем не менее властном, что ощущается мусульманином как подлинная реальность. Трудно не увидеть в том перемежающемся текучем и переплетённом ритме времени-и-пространства параллель с исламским орнаментом. Думаю, достаточно очевидно, что этот ритм задан процессуальностью.
Что можно понимать под рациональностью, которая должна подкреплять исламский цивилизационный проект? Своё видение рациональности, основанной на процессуальной логике, я изложил в предыдущих Размышлениях. Что касается самих арабо-мусульманских интеллектуалов, я сошлюсь на два примера: уже упоминавшийся Мух̣аммад ‘А̄бид ал-Джа̄бирӣ развивал теорию «арабского разума», сопоставляя его с «западным (греческим) разумом» и противопоставляя их; М. Аркун выдвинул теорию «исламского разума» (подробнее об ал-Джа̄бирӣ и Аркуне и их теоретических построениях см.: [Фролова 2016]).
Если исламский цивилизационный проект и может быть успешным сегодня, то это может быть достигнуто только при условии опоры на эти две составляющие, экзистенциальную и рационалистическую. Пока что мы не имеем такой проработки исламского цивилизационного проекта, которая учитывала бы это обстоятельство и которая имела бы шансы быть успешно осуществлённой на практике. Будет ли это сделано в будущем? Посмотрим.
Размышление IV.5Самосознание российского общества[154]
В XX в. наша страна пережила два гигантских катаклизма, две революции – 1917 и 1991 гг. В XX в. наша страна носила три разных названия. Три разных социально-экономических и политических строя соответствуют этим трём периодам. Оба потрясения, 1917 и 1991 гг., сопровождались войнами, внешними и внутренними, которые несли угрозу существованию страны.
Я назвал три уровня событий, которые видны на поверхности. Это – силовой, политический и социально-экономический. Все они должны изучаться, и изучаются, методами специальных наук.
Однако я буду говорить о другом уровне – культурно-цивилизационном. Именно на этом уровне происходят глубинные изменения, незаметные поверхностному взгляду и требующие особых, философских методов изучения. Это – именно те изменения, которые выливаются время от времени в мгновенные катастрофические события в общественной жизни. И именно этот уровень связан непосредственно с вопросом о самосознании нашего общества.
Этот вопрос, если выразить его простым языком, звучит так: зачем существует Россия на карте мира? Это во-первых. И во-вторых, на каком основании мы говорим о себе – «мы»? Что делает нас – «нами», общностью, а не просто собранием индивидов, конгломератом отдельных личностей, народностей, этнокультурных образований?
Сегодняшний момент в жизни нашей страны – особый с двух точек зрения, внутренней и внешней. Прошлый век со всей ясностью показал нерешённость вопроса о культурно-цивилизационной принадлежности России. Но эта внутренняя неопределённость многократно усиливается внешними факторами.
Мы являемся свидетелями перекройки культурно-цивилизационной карты мира. Последние пять веков были эпохой безусловного культурного господства Европы. Однако это время близится к концу. Наиболее чуткие умы, поэты и философы Европы, выразили это умонастроение более ста лет назад. «Мы труп везём с собою в трюме» – так Генрик Ибсен в 1875 г. сравнил Европу с кораблём с мёртвой душой[155]. В 1918 г. «Закат Европы» Освальда Шпенглера [Шпенглер 1998] дал философское обоснование этого взгляда. В 2020 г. исполнилось сто лет с момента выхода в свет книги нашего гениального соотечественника, филолога с мировым именем и основателя классического евразийства Николая Сергеевича Трубецкого «Европа и человечество» [Трубецкой 1920]. В этой книге, незаслуженно замалчиваемой, в том числе и в отечественной науке, впервые был поставлен вопрос не просто о неоправданности, но о категорической недопустимости европоцентризма. Сегодня все говорят об «Ориентализме» Эдварда Саида, вышедшем в 1978 г. [Саид 2006], забывая, что те же вопросы с гораздо более глубокой теоретической проработкой были поставлены более чем за полвека до него нашим соотечественником.
Так вот, то, на что указывали поэты и философы век назад, сегодня осознано и проговорено политиками. Не российскими – западными. Президент Франции Эммануэль Макрон заявил в августе 2019 г., что век гегемонии Запада подошёл к концу[156]. Громадные культурно-цивилизационные «материки» – Китай, Индия, исламский мир, – которые прежде с позиций европоцентризма высокомерно относили к «периферии» мирового развития, выходят на мировую арену в качестве полноценных игроков. Это – новые центры культурно-цивилизационного притяжения, каждый из которых опирается на собственный цивилизационный проект.
В этих условиях вопрос о культурно-цивилизационной недоопределённости России приобретает особую остроту. Прорубленное 300 лет назад «окно» в Европу, похоже, так и не превратилось в «открытую дверь». Россия по-прежнему фактически рассматривается Европой как неевропейская держава. Тот же Макрон высказал мнение о том, что Европа должна предложить России некую «стратегическую опцию», чтобы Россия не стала «младшим союзником Китая»[157]. И дело не в этом высказывании, хотя оно достаточно показательно. Дело в том, что вопрос о культурно-цивилизационном самоопределении России решать надо нам самим, и решать его не эмоционально, не ссылаясь на некий «выбор» (которых в нашей истории можно насчитать немало, причём эти выборы не всегда совместимы друг с другом: православный, европейский, социалистический – а сегодня какой?) и не на основе признаков языкового или этнического родства, но с опорой на фундаментальные законы, проявившие себя в историческом развитии. Об этом я скажу несколько слов.
В самосознании общества ясно выделяются три уровня идентичности. Первый – низший, или локальный. Мы осознаём себя, используя этнические названия, называя себя по имени этноса или языка: французы, англичане, немцы, русские и т. д.
Мы также осознаём себя как принадлежащих человечеству. Это – третий, высший уровень самосознания общества. Но между первым и третьим, низшим и высшим обычно располагается промежуточный, второй уровень идентичности. Именно он обеспечивает культурно-цивилизационную устойчивость общества и его успешное развитие.
Что это за второй уровень? Здесь нет никакого секрета. Таким срединным уровнем идентичности служит, к примеру, европейский для входящих в европейский культурно-цивилизационный ареал народов. Словосочетания вроде «европейская история», «европейская литература», «европейская философия» и так далее не являются пустыми. Европейская идентичность – источник творческого обогащения и обмена. Без такого среднего уровня идентичности национальная культура европейских народов вырождается в провинциализм.
То же самое следует сказать о Китае, Индии и исламском мире, но я не буду на этом останавливаться. Вывод понятен: