Если общечеловеческое репрессивно и неприемлемо, поскольку означает насильственное распространение западного образца, западного шаблона на другие культуры и в перспективе – на весь мир (что совершенно соответствует органичной для Европы логике целостности, так что это стремление – ни в коем случае не злонамеренность, а лишь проявление той природы, без которой нет европейской культуры), то что является альтернативой? Всечеловеческое. Можно сказать, что всечеловеческое понимается как всесубъектность, т. е. сохранение за каждой культурой права на собственную логику, собственное понимание целостности. Всесубъектность дополняется идеей соработничества разнологичных культур, каждая из которых способна на то, на что не способны все прочие. Соработничество, синергийное сложение усилий разнологичных культур в принципе исключает идею расселения цивилизаций по их собственным квартирам, когда бы они не преступали пределов своей «территории», поскольку иначе их столкновение (якобы) неизбежно. Эта хантингтоновская теория от начала до конца построена на том понимании целостности, которое органично для западной культуры и о котором мы только что говорили как о репрессивном.
Ключевые категории классического евразийства служат ясным выражением логики всесубъектности.
Соборность православия рассматривается в классическом евразийстве как его отличительная черта в сравнении с латинством. Соборность выражается прежде всего в двух моментах: отсутствие иерархии епископов (что соответствует изначальному установлению христианства) и отсутствие, как говорили евразийцы, деления на священников и мирян в том смысле, что литургия оказывается общим делом всех православных, соработничеством участников богослужения. Это значит, что православие не просто выражает некое особое понимание христианства как церкви и как богослужения, но и воплощает собой особую логику. Эта логика – логика соборности, или логика соработничества, логика всесубъектности: общее дело – это сложение всех дел, а не иерархическое их соподчинение с неизбежным поглощением вышестоящим нижестоящего. Соборность православия поэтому, хотя и представляет собой явление, глубоко укоренённое в конкретной религии и конкретной культуре, тем не менее обладает несомненной ценностью общезначимой логики, которая проявляет себя не только в церковной жизни, но и в жизни и устройстве культуры и общества в целом.
Демотия, в отличие от демократии видевшаяся классическому евразийству способом организации политической жизни, представляет собой вариант прямого народовластия. Представительная демократия, выстроенная по известной уже нам логике иерархического поглощения, неизбежно означает забвение интересов многих, если не большинства, граждан. В отличие от этого, демотия, в том числе и в варианте советов (свободных от диктатуры компартии), означает учёт всех интересов, когда не теряется никакой голос, когда общее дело действительно становится соработничеством.
С демотией сопрягается идея правомочия как центральной категории правовой теории, которая должна преодолеть разрыв субъекта и возможности реального действия, обеспечить всесубъектность в правовой сфере. Деление на объективное и субъективное право, характерное для западной правовой теории, должно быть отброшено, а сама эта теория выстроена на понятии правомочия как реального обладания правом и его осуществления в действии. Понятие правомочия нацелено на сохранение, удержание субъектности каждого и создание для этого всесубъектной среды (а не среды единого объективного права). К этому примыкает попытка разработать идею правды как неотрывную от права, как обосновывающую оправданность права, отсутствие конфликта права и справедливости: и право, и справедливость органично вырастают из правды как всесубъектной оправданности.
Демотия как прямое народовластие дополняется понятием правящего отбора как, если выражаться принятым сегодня языком, принципа формирования правящей элиты. Правящий отбор, согласно классическому евразийству, формируется из людей, преданных евразийству как теории и учению. Эту идею следует напрямую сопрягать с идеей евразийской многонародной нации – куда более оправданной и логичной, нежели привычный сегодня перевёртыш «многонациональный народ». Понятие многонародной нации также строится в логике всесубъектности: народы, населяющие Россию- Евразию, хотя и имеют общие черты и обмениваются ими в ходе истории, что обеспечивает и «перекличку» неких черт характера, и формирование языкового союза (понятие, выдвинутое как теоретическое Трубецким, принятое мировой филологией и разработанное для России-Евразии Якобсоном [Якобсон 1931]), без чего их общежитие было бы затруднительным, если вообще возможным, – тем не менее вовсе не расплавляются в некую массу, культурно-гомогенную и этнически-индифферентную (как то предполагается понятием «политическая нация», по типу американской, которое недавно попытались провести и которое встретило глубинное сопротивление в сегодняшней России), а сохраняют каждый свои не просто специфические черты, а именно уклад, т. е. целостную логику жизни. Это – сплав, о котором я говорил в начале этого Размышления и характер которого пришло время уточнить как сплав всесубъектности. В этом смысле Россия сама представляет собой культуру и государство, устроенное по логике всечеловеческого, а не общечеловеческого – что применительно к нашей стране означает акцент на всероссийском, а не общероссийском. Трудно спорить, что такое устройство веками вырабатывалось в нашей истории, и сегодня оно стихийно, хотя и не всегда удачно, пробивает себе дорогу. Только оно может быть для России решением проблемы внутренней целостности.
Правящий отбор, таким образом, – это группа людей, отбираемых для занятия высших должностей и исповедующих принципы евразийства как всесубъектной целостности. Конечно, у евразийцев остаются размытыми конкретные механизмы такого отбирания, да и негодная ассоциация с «руководящей и направляющей» не может не возникнуть у всех, у кого есть опыт советской жизни. И тем не менее евразийцы правы в том, что и в демократических странах такой отбор существует, но как бы нелегально: в самом деле, попробуй нарушить молчаливый консенсус западных элит – это обычно не прощается. Не делать вид, будто представительная демократия обеспечивает равенство каждого – это иллюзия; вместо этого попытаться выстроить логику всесубъектности в политической жизни – вот к чему призывают классические евразийцы. Поэтому идеократия, власть правящей идеи для евразийцев – это попытка настоять на своей идеологии, и в ситуации бессилия старых российских элит (в эмиграции), растерянности старой интеллигенции, не способной ни осмыслить произошедшую революцию, ни предложить выход из свершившейся революционной катастрофы, такая попытка не выглядит совсем уж неоправданной.
Идеи демотии, правящего отбора и идеократии сопрягаются в учении о симфонической личности. Соборность, т. е. собранность усилий, соработничество и общее дело, целостность всесубъектности – понятия и оттенки, сплавленные (но не расплавленные) понятием симфонической личности. Личность, как подчёркивали классические евразийцы, стоит в центре всех их учений, и симфоническая личность как сообщество, гармонизирующее и удерживающее усилия всех своих членов, а не иерархически соподчиняющее их, оказывается своего рода промежуточным звеном между отдельной личностью и тем, что евразийцы называли «культуроличность». Общество и культура в целом – это сотрудничество, соработничество симфонических личностей как отдельных гармонизированных сообществ. Идея всесубъектности здесь проведена как нельзя более ясно.
Тезис о необходимости сопрягать государственное хозяйство и частно-личную инициативу стоит рассматривать в том же ключе: как стремление включить хозяйствующих субъектов в общее дело экономики, выстроить своеобразную симфоническую хозяйственную личность. Классическое евразийство оставило нам интереснейшие разработки категорий «хозяин» и «хозяйство» (в духе нынешнего безоглядного европейничанья заменённые на пластмассово-безвкусные «бизнесмен» и «бизнес»).
Наконец, наука. Идея целостности и здесь оказывается ведущей. Евразийцы мечтали о «периодической системе сущего», где удалось бы преодолеть как будто непреодолимые границы отдельных наук (и даже целых их групп, как науки о природе и науки о культуре). Эти идеи были преданы забвению почти целиком. Между тем идея целостности пробивает дорогу в современном естествознании – достаточно вспомнить понятия экологии, саморазвивающейся системы и т. п.
Подводя итог этому сжатому обзору, следует повторить: сегодня стоит продолжить там, где остановилось классическое евразийство. Как подчёркивали его представители, евразийство – это возвращение к себе, освобождение от тирании мифа «свершившегося выбора» (как я уже говорил, неважно какого). Это – трудная и неспешная, но совершенно необходимая работа самопонимания. Россия сможет найти свой путь и сохранит себя, если поймёт саму себя, уловив логику всесубъектности в ежемгновенном биении пульса своей жизни. Пусть никакой манок очередного «выбора» не прельстит её. К «выбору», т. е. бездумному копированию, склоняются тогда, когда хотят избежать тяжкой работы самопонимания и самоустройства. Но только такая работа может дать надёжный результат.
Развернуть осмысленность (вместо заключения)
В этой книге нет таких введения и заключения, к которым привык современный читатель. Обычно книга разворачивается линейно, от начала до конца. Введение задаёт исходную точку, обозначает старт пути; заключение подводит итоги и тем самым приводит к финишу.
Такое линейное движение можно назвать линейным разворачиванием. Это – выстраивание, шаг за шагом, целостной конструкции. Кирпичик за кирпичиком, вывод за выводом: начинаем с самого общего (с фундамента здания) – и приходим к завершению всей постройки (к итоговым выводам).