В отличие от этого, в этой книге предпринята попытка целостностного разворачивания.
В чём различие линейного и целостностного разворачивания?
Целостность всегда имеется вся целиком; разворачиваясь, не прирастает, а сворачиваясь, не умаляется. Мы всегда имеем её – всю; целостность не бывает частичной и не может быть представлена частично, в отличие от целого. Мы говорили об этом на протяжении всей книги. Эта книга и написана в попытке представить целостностное разворачивание.
Почему целостностное, а не линейное?
Ответ на этот вопрос – те три тезиса, что обоснованы в этой книге не только внешним образом, как нечто внеположное её тексту, но и внутренне, самим её разворачиванием. Книга, иначе говоря, писалась так, чтобы не просто обосновать некие выдвинутые тезисы, как мы доказываем алгебраическую теорему, беря её внешне, но и доказать их внутренне, так, чтобы они стали плотью и кровью разворачиваемого текста книги. На деле в этом нет ничего необычного или непривычного. Есть теоремы геометрии, которые доказываются построением. Нечто подобное я и имею в виду: само по себе выстраивание текста книги уже обосновывает её содержание. В этом можно видеть ещё одно проявление принципа логико-содержательной соотнесённости – одного из основных положений логики смысла.
Какие же это три тезиса?
Первое: понимание сознания как эпистемной цепочки. Эпистемная цепочка – это условная линия разворачивания актов сознания, базирующихся на определённом варианте коллективного когнитивного бессознательного. О том, что это такое, мы говорили на протяжении всей книги, хотя особо раскрытию этого понятия посвящено Размышление I.5. Сознание начинается не с «простейшего», не с чувственного ощущения, не с неких квалиа и не с врождённых истин. Никакой волшебной техникой феноменолога нельзя в сознании открыть никаких «смыслов», якобы присутствующих в нём как некая сама-по-себе данность: такие «смыслы» никогда не оказываются первичной данностью. В сознании нет предзаданных и далее неразложимых «семантических примитивов» (т. е. смысловых начал) А. Вежбицкой, составляющих якобы универсальный семантический язык человечества. Конечно, всё это может быть обнаружено в сознании, но это не значит, что сознание начинается с этого или что сознание можно объяснить, если начать с этого.
В сознании нет ничего этого как начала; и тем не менее человеческое сознание – не «чистая доска», заполняемая данными опыта, даже если принять, что они всегда отливаются в априорные формы, делающие их для нас воспринимаемыми.
Таким образом, априоризм и эмпиризм, а также универсализм, неотъемлемый от обеих этих позиций, разрабатывавшихся в европейской философии, схватывают какие-то стороны сознания, но не могут объяснить его целиком. Я хочу сказать, что эти направления и созданные в их рамках теории не могут объяснить человеческое сознание в его способности к языку, теоретическому мышлению и формированию, наряду с индивидуальным сознанием, также и сознания коллективного. Идеализм, начинающий с индивидуального сознания, и разновидности материалистического подхода к сознанию, будь то теории деятельности или современные теории коммуникации, идут с разных сторон, но одинаково терпят поражение в попытке дойти до цели. Как теория деятельности может объяснить такую черту индивидуального сознания, как способность к языку? – никак, разве что прибегнув к знаковой теории, которая в принципе не может объяснить самое главное в нашем использовании языка – связность. Как теория деятельности или теория коммуникации объяснят моё чувство долга или способность воспринимать красоту; или, например, необходимость кодификации права в европейской традиции и отсутствие такой необходимости в традиции исламского права? Эти примеры взяты наугад, читатель сам может продолжить этот ряд, начинающийся со слов «не способно» или «не может». Кризис в объяснении сознания назрел давно; он проявляется в любой стороне, какую ни взять.
В этой книге предложено совершенно другое понимание сознания. Тот, кто захочет прочитать книгу и понять, что такое логика смысла, должен быть готов к этому. Надо быть готовым отказаться от всех существующих подходов к сознанию; как будто забыть их, вытеснить и убрать из поля зрения. Для того, чтобы принять новую точку зрения. Её можно выразить кратко: сознание – это способность к целостности. Я не буду здесь пересказывать то, что сказано в книге: вся она – разворачивание этого положения. Целостность как то, что имеется всегда целиком, что не имеет частей и что утрачивается (если утрачивается) также целиком: целостность как то же иначе. Это понимание выдвинуто и подробно разработано в книге.
Способность к целостности составляет коллективное когнитивное бессознательное (ККБ). ККБ задаёт понимание целостности как то же иначе и понимание субъект-предикатной связности. Центральная загадка сознания, загадка способности склеивать субъект и предикат в одно, при этом не утрачивая их как двоицы, не разрешена ни в каких теориях сознания. Понимание сознания как способности к целостности разрешает эту загадку. Мы видели, почему и как происходит субъект-предикатное склеивание и почему, следовательно, человеческое сознание направлено на вещи и почему человек способен к практике языка, т. е. к речи. ККБ связывает индивидуальное и коллективное сознание, точнее, служит тем отправным сгустком целостности, от которого и из которого разворачиваются и индивидуальное, и коллективное сознание.
Этим объясняется способность понимания – и индивидуальная, и коллективная. Мы видели, как то, что называют «значение», выплавляется из целостности и как оно расплавляется в ней. Мы никогда не имеем дела со значением, мы всегда имеем дело с логико-содержательной соотнесённостью – это положение выдвинуто, подробно обосновано и разобрано в своих следствиях. Эта «алхимия логики смысла» составляет ежедневную, а точнее, ежемгновенную жизнь нашего сознания: сознание действует, пока оно практикует способность к целостности; так называемые пограничные состояния сознания, а также сон – это утрата, сбой или приглушение способности к целостности, способности к её разворачиванию.
Разворачиваясь как и индивидуальное, и коллективное сознание, ККБ объясняет значение термина «большая культура». Логико- смысловое понимание сознания позволяет наметить масштаб и придать строгость пониманию культуры. Беря культуру как способ смыслополагания, мы получаем ясный критерий, позволяющий понять, в каком смысле слово «культура» употребляется в словосочетаниях вроде «английская культура», «французская культура», «европейская культура» или «культура поведения» и «культура чаепития». Отсюда – ясный путь к Разделу IV книги, где развёрнуты следствия понимания сознания как способности к целостности и понимания культуры как способа смыслополагания.
Таким образом, понимание сознания как способности к целостности позволяет выстроить эпистемную цепочку от исходного уровня – субъект-предикатной склейки – к развёрнутым системам культуры через язык и теоретическое мышление. Это – цепочка, потому что все эти «остановки» или «этапы» – лишь моменты разворачивания целостности, осуществляющиеся на основе одной и той же технологии субъект-предикатного склеивания. Иначе говоря, логико-смысловое исследование любого из этих «срезов» разворачивания целостности должно быть – и мы это делали – заглублено до исходного уровня, т. е. до нередуцируемой целостности субъект-предикатной склейки. Тожесть технологии субъект-предикатного склеивания и делает эти «срезы» остановками в движении вдоль одной линии. И эта цепочка – эпистемная, поскольку, как уже сказано, любой из таких «срезов» строится как разворачивание исходного когнитивного акта, задающего эпистему, а именно – субъект-предикатного склеивания. Такое понимание сознания, в дополнение к сказанному, позволяет рассматривать разные «этажи» познания, в прежней гносеологии надстраиваемые один над другим: чувственное восприятие, обыденное мышление, теоретическое мышление, – как различающиеся, но принципиально однородные, поскольку любой из них основан на субъект-предикатном склеивании.
Мы подошли ко второму из трёх тезисов, из которых разворачивается эта книга и которые в свёрнутом виде представляют логику смысла. Это – вариативность ККБ. Если сознание – это способность к целостности и если эта способность практикуется как разворачивание эпистемной цепочки от исходной, нередуцируемой целостности субъект-предикатной склейки до развёрнутых систем культуры, общества и цивилизации, возникающей на основе большой культуры, то эта способность может практиковаться разными путями. Вот это, пожалуй, – самое неожиданное, с чем читатель встречается в этой книге. Я хорошо знаю по опыту, насколько непросто преодолеть этот барьер – барьер единственности ККБ. Этот идол куда сильнее идолов толпы, рынка или театра – сильнее потому, что сполна овладевает не только обычными людьми, но и философами. Но это вместе с тем и вполне объяснимо: любой акт понимания – это всегда смыслополагание, а значит – разворачивание целостности в том варианте ККБ, который задан как нормативный большой культурой, в которой социализировался и овладевал навыками теоретического мышления любой человек, включая философов, и которая поддерживает эту нормативность, переводя её в план бессознательного, всем арсеналом культурных практик. Среди прочего это означает, что традиционная философия на деле нерефлективна: она не может подвергнуть теоретическому рассмотрению последние основания собственного мышления. А ведь именно в этом – функция философии и её призвание, и именно этим она отличается от наук и других типов знания.
Итак, речь о двойной неспособности традиционной философии, точнее сказать, двуединой. Традиционная философия не видит последних оснований собственного мышления; и традиционная философия не видит, почему именно это – последние (или, что то же самое, – исходные) основания мышления. В самом деле, с чего начать? – вот ведь самый главный вопрос, и не только философии сознания, но и всей философии вообще, даже и не только европейской. Так потому, что философия может быть понята как стремление к