ь горящий огонь, – отрицание говорит: «ложно, что огонь горит»; суждение это правильно тогда, когда вообще нет огня. Это в особенности случается при отрицании безличных предложений. «Не гремит» имеет в виду или то, что наименование ложно, т. е. что услышанное не есть гром, или оно уничтожает самое явление, которое имеется в виду предикатом, – отрицание захватывает также и предположенную действительность субъекта.
3. Подобные видоизменения встречаются в суждениях об отношении. Так как синтез положительного суждения носит здесь троякий характер, то из простого акта отрицания суждения об отношении еще не видно, против какой стороны утверждение первее всего направлено отрицание и что должно служить здесь тем исходным пунктом, который имеется в виду лицом отрицающим. Если суждение «А идет домой» ложно, то тут возможно следующее: или отрицается просто направление, в каком он идет, или способ движения (когда он едет верхом или просто едет), или отрицается вообще его уход, или, наконец, оспаривается, что это именно А идет домой. Суждение «А идет домой» может иметь все эти значения. Эта многозначность отрицания, которая, самое большее, может найти себе выражение в ударении, служит новым доказательством в пользу того, что отрицание в состоянии объявить ложным лишь все положительное суждение как целое. Но само по себе оно не обладает способностью создавать какое-либо определенное отношение. В причинных отношениях, выражаемых действительными глаголами, отрицание направляется или просто против определенного объекта деятельности, тогда как сама эта деятельность продолжает иметь место; или оно направляется против самой деятельности, или против того субъекта, которому деятельность приписывается. Так, «я этой фразы не писал» или может отрицать самый факт, что интересующая нас фраза была написана, или же тут может подчеркиваться эта фраза или я. «Я ничего не писал» отрицает вообще писание, ибо тут отрицается всякий возможный вид его объектов. «Я не пью никакого вина» – тут отрицается лишь определенный вид объекта.
4. Там, где отрицается безусловно значимое суждение, – там отрицание равным образом может объявлять ложным только то, что высказывается безусловно значимым суждением: а именно что в представлении субъекта как таковом, как оно образует значение служащего субъектом слова, содержится предикат («растение не ощущает», «свет не есть вещество»). Насколько такие отрицания могут быть двусмысленными (например, «треугольник не равносторонний»), – это будет выяснено ниже, в § 25.
Что касается временно значимого суждения, то по отношению к нему отрицание прежде всего имеет в виду лишь значимость для утверждаемого момента времени, и поэтому оно ничего не может сказать о том, как обстояло дело с субъектом за пределами этого момента времени. Если суждение «эти часы не идут» объявляет ложным временно значимое суждение «эти часы идут», то тем самым сказано также, что теперь они не идут. Идут ли вообще эти часы или нет – этот вопрос еще не решается этим отрицанием.
5. Не было недостатка в попытках устранить в отрицании эту его бедность, выражающуюся в том, что оно совершает лишь простой акт уничтожения. Пытались было наделить его способностью непосредственно выражать полное содержание высказывания. Так что то, что утверждает отрицательное суждение, должно было бы противостоять как нечто самостоятельное и само по себе значимое тому, что высказывает утверждение. Тем самым отрицание и утверждение были бы равноправными формами высказывания.
Сам Аристотель в известном смысле подал этому пример. Он устанавливает (в особенности Metaph. Θ, 10 1051 b. ι и сл.) соответствие между утверждением и отрицанием, с одной стороны, и соединением (συγχείσθα1) и разделением (διηρήσθα1) – с другой. Тем самым отношению предиката к субъекту он придает в утвердительном суждении прежде всего то значение, что оно должно выражать нечто сложное (составленное из субстанции и акциденции). Выше (§ 14) мы уже признали этот способ рассмотрения невозможным, так как предикат суждения никогда не может быть понимаем как сущее и по крайней мере как раздельно от субъекта мыслимое сущее. Не имеет никакого смысла сказать, что в сущем «соизмеримое» всегда отделено от диагонали квадрата. Разделение, как и соединение, принадлежит лишь мышлению. Но в силу того же основания отрицание не может соответствовать никакому разделению. Прежде всего то, что было бы реально раздельным в объекте, не могло бы иметь никакого отношения одно к другому, и невозможно было бы объяснить, каким образом раздельное должно было бы находиться в одном мыслительном акте. Далее, и здесь нельзя сказать о предикате, который всегда может обозначать лишь нечто представляемое, что он где-то имеется налицо, дабы соединиться с субъектом или остаться раздельным от него. Лишь под влиянием платоновского учения об идеях суждение «человек был» может быть понято как выражение соединения субстанции «человек» с идеей «былого», так как эта последняя обладает самостоятельным существованием. Лишь под воздействием таких влияний можно обозначать отношение вещи к не соединимому с ней предикату как «раздельность бытия навсегда»37.
С другой стороны, известным положением Спинозы determinatio est negatio пользовались для выражения того взгляда, что отрицание необходимо-де переносить в саму сущность вещей и тем самым отрицательное суждение должно уже рассматриваться как первоначальное выражение их познания. Тренделенбург справедливо указал на Томаса Кампанеллу как на одного из наиболее решительных сторонников того взгляда, что все вещи состоят из «да» и «нет», «бытия» и «небытия», что вот это определенное есть лишь благодаря тому, что оно не есть что-либо другое. «Человек есть»-это его утверждение; но он является человеком лишь благодаря тому, что он не есть камень, не лев, не осел; он есть, следовательно, в одно и то же время и бытие, и небытие. В том же смысле высказывает свое determinatio negatio est Спиноза. Фигура детерминирована, поскольку она не есть остальное пространство, и она может, следовательно, мыслиться лишь с помощью отрицания как ограничение, т. е. отрицание бесконечного. Однако в этих взглядах всюду кроется смешение самого отрицания как функции нашего мышления с предположенным объективным основанием этого отрицания, с замкнутой в себе индивидуальностью и единственностью каждой из многих реальных вещей. То, что он не суть, – это никогда не принадлежит к их бытию и сущности; это привнесено в них извне сравнивающим мышлением. И все сводится лишь к тому, чтобы познать, почему мы нуждаемся в этом субъективном окольном пути, чтобы познать мир реального, в котором нет ничего соответствующего нашему отрицающему мышлению. Гегелевская логика лишь благодаря непрестанному смешению отрицания в мышлении с реальными отношениями в бытии, которые мы лишь несовершенно выражаем при помощи простого отрицания, – лишь благодаря этому создает она ту видимость, словно отрицание есть реальная сила и сущность самих вещей. Если бы это не являлось общепризнанным – в особенности со времени глубокой критики Тренделенбурга, – то нам пришлось бы доказывать это почти на каждом шагу.
§ 22. Лишение и противоположность как основание отрицания
Когда попытка приписать субъекту предикат отвергается отрицанием, то основанием для этого служит или то, что в субъекте отсутствует данный предикат (или, при известных суждениях об отношении, отсутствует субъект к предикату); или то, что субъект, соотносительно какой-либо его элемент не совместим с предикатом. Простое высказывание отрицания не указывает, имеет место то или другое.
Столь же мало может отрицание объяснить или хотя бы только вполне выразить те отношения между представлениями, благодаря которым они являются несовместимыми (так называемая противоречивая и противная противоположность).
1. Если отрицательное суждение не есть полученное путем вывода; если, следовательно, отрицание не опосредствовано промежуточными звеньями, то для того чтобы высказать отрицание, мы не имеем ничего, кроме данного субъекта и приписываемого ему предиката. Следовательно, в данном отношении служащего субъектом представления к представлению, служащему предикатом, должно содержаться то основание, в силу которого отвергается предицирование.
Возможно это двояким образом. Или предикат отсутствует в моем представлении субъекта (соотносительно отсутствует какой-либо элемент в том сложном представлении, которое мыслится при помощи суждения об отношениях), или он исключается представлением субъекта (соотносительно имеющимся налицо сложным представлением). В основе отрицания лежит, следовательно, или недостаток (στέρησις, privation), или противоположность (έναντιότης, oppositio).
2. Если служащее субъектом представление есть конкретное единичное, предмет наглядного представления, а испробованное положительное суждение есть временно значимое, которое уничтожается в том же самом смысле, в каком оно должно иметь значимость, то отрицательное суждение покоится на сознании, что я не нахожу предиката в моем представлении субъекта; на непосредственном познании отличия субъекта как он есть от другой мыслимой вещи, которая имела бы в себе предикат; следовательно, на сознании бедности его определений. «Эти часы не идут», «этот цветок не пахнет», «больной не шевелится», «солнце сегодня не греет» – все эти суждения исходят из того, что я сознаю разницу между данным и просто представленным, разницу между этими часами и идущими часами, между этим цветком и пахнущим цветком. Ибо то обстоятельство, что к данному я подхожу с более богатым представлением, – причиной этого служит ведь лишь мое суждение. Если речь идет о предикатах, выражающих отношение («Сократа здесь нет»), то опять-таки комплекс вещей, выражаемый испробованным суждением («Сократ и я находимся в одном и том же пространстве»), отличен от того комплекса, какой дан моему наглядному представлению («в том пространстве, в каком нахожусь я, нет Сократа»).