различие представлений, которое есть условие всякого мышления. Как самые различные вещи мирно уживаются в пространстве, не мешая одна другой; как они, обладая самыми различными свойствами и проявляя самые различные деятельности, образуют многоцветную картину мира в его неустанной смене, – так в наших мыслях живет необозримое многообразие представляемого, и если рассматривать каждое само по себе, то хотя оно является раздельным, но спора, столкновения тут нет. Различающее отрицание в состоянии воздать должное всякому многообразию. Представления о человеке и льве сами по себе столь же мало сталкиваются одно с другим, как и представления о черном и красном или о черном и белом. Спор, столкновение может вообще возникать лишь там, где двое имеют притязание на одно и то же. Таким образом, отношение спора может возникать между представлениями лишь в том случае, когда они встречаются друг с другом как испробованные предикаты одного и того же субъекта. Следовательно, лишь в области субъективного, переходящего в ложное мышления, ибо всякому субъекту поистине принадлежит бесспорное обладание одним каким-либо предикатом. И здесь между членами определенных меньших или больших групп представлений наблюдается такое отношение, что, будучи взяты в качестве предикатов того же самого субъекта, они отталкиваются взаимно и исключают друг друга, – и притом не в силу, например, особого качества отдельного субъекта, а по причине своего собственного содержания. Мы называем их обиходным обозначением «несовместимый», так как наиболее точно выражающее сущность дела «несопредикатный» (incomprädicabet) звучит непривычно. Первоначально отношение это имеет место между представлениями, выражающими свойство, деятельность и отношение, производным образом также и между представлениями о вещах, поскольку они выступают как предикаты суждений наименования и суждений подведения. Ибо два существительных представления противоречат друг другу, поскольку, будучи мыслимы как предикаты одного и того же субъекта, они содержат в себе несоединимые определения38.
9. Какие представления несовместимы – этого нельзя вывести ни из каких общих правил; это дано бывает вместе с фактической природой содержания представлений и их взаимоотношений. Можно было бы допустить мысленно такое устройство нашего чувства зрения, при котором та же самая плоскость казалась бы нам освещенной различными цветами. Наподобие того как та же самая плоскость посылает свет различной преломляемости или наподобие того как в звуке мы различаем различные обертоны, в аккорде – отдельные звуки. Это имеет чисто фактическое значение, что цвета оказываются несовместимыми как предикаты той же самой видимой плоскости, а различные тоны не несовместимым как предикаты одного и того же источника тонов. Равным образом ощущения давления и температуры, свойственные чувству осязания, могут быть в различнейших комбинациях (холодный и твердый, холодный и мягкий и т. д.) относимы к одному и тому же субъекту.
Но, конечно, в общем, можно сказать, несовместимость каких представлений чаще всего доходит до сознания, какие из них легче всего попадают в действительный спор, в действительное столкновение. Очевидно, это будут те представления, которые легче всего могут браться одновременно в качестве предикатов, так как они наиболее однородны и наиболее родственны между собой, принадлежат однородным и сходным субъектам; те, которые именно благодаря этому родству являются вместе с тем как более специальные определения и видоизменения чего-то более общего. Поэтому самой обычной несовместимостью, той, которая тотчас же становится нам ясной, является несовместимость различных определений, объединенных под одним и тем же более общим представлением, как несовместимость цветов, качеств чувства осязания, форм, чисел и т. д. И причина этому та, что мы чаще всего имели случай сознавать такого рода несовместимость. Никто не думает о несовместимости человека и кенгуру, о несовместимости таяния и летания, так как никогда не может представиться случая спросить, есть ли какое-либо существо человек или кенгуру, тает ли или летает какая-либо вещь. Мы каждую минуту наталкиваемся на несовместимость черного и белого, молодого и старого, стояния или лежания, так как бесчисленны те случаи, когда напрашивается вопрос, есть нечто черное или белое, молод или стар данный человек, стоит нечто или лежит. Отсюда возникает заблуждение, словно между различиями более общего представления дело идет о специфическом отношении несовместимости, которое свойственно им независимо от акта суждения; словно черный и белый, кривой и прямой, как сыновья одного и того же отца питают друг к другу совершенно особенную вражду.
10. Несовместимость не имеет никаких степеней – и поскольку речь идет только об основании отрицания, черный и невидимый не стоят друг у другу в ином отношении, нежели черный и голубой; черный и голубой не стоят друг к другу в ином отношении, нежели черный и белый. Но к тем отношениям, на которых покоится несовместимость, примыкают другие, касающиеся только величины различия, и они легко смешиваются с первыми; это обыкновенно так называемые противоположности. Черный и белый противоположны в совершенно ином смысле, нежели черный и голубой. Различие обоих отношений покоится на различии однородных представлений, которое постепенно возрастает и, наконец, достигает максимума. Так, мы противополагаем друг другу день и ночь, мышь и слона, каплю и море. Резкий переход от одной крайности к другой резко отделяется для нашего чувства от перехода к наиболее сходному, в особенности в тех областях, где более близко лежащие различия соединяются беспрерывными переходами. А там, где к тому же само чувственное впечатление оказывается противоположным, как отрадный и приятный, с одной стороны, мучительный и неприятный – с другой, – там эта чувственная ценность обостряет впечатление от величины объективного различия. Так, свет и мрак, добрый и злой, красивый и безобразный, удовольствие и боль противостоят друг другу. И не требуется никакого пояснения, что тут вообще предполагается однородность и способность к объединению под одним общим, более высоким представлением. Но мы предпочли бы называть это отношение контрастом, чтобы не смешивать его с несовместимостью. Что возрастание различий в таком ряду соподчиненных представлений и положение крайних членов являются нам в пространственном образе – это отметил уже Аристотель, а Транделенбург изложил это с тонким пониманием39. Но и пространственная противоположность, которая геометрически выражает максимум различия в направлении и физически приобретает значение благодаря давлению и противодавлению, действию и противодействию и которая в нашем собственном хотении находит себе подобный же резонатор, какой контраст находит в нашем чувстве – эта пространственная противоположность, как и контраст, характеризуется среди многого несовместимого только такими чертами, которые прямо не имеют никакого особенного отношения к отрицанию.
11. Это яснее всего обнаруживается на попытках понять или по крайней мере выразить при помощи отрицания те отношения, какие обозначались как противоположность. Из отрицания представления возникает-де первоначально противоположность, когда наряду с А появляется non-Α. Пользуясь термином, который первоначально был создан для двух противоположных суждений (см. ниже, § 23), стали различать противоречиво и противно противоположные представления. Противоречиво противоположные представления учат, относятся друг к другу как А и non-Α, так что одно представление содержит лишь отрицание содержания другого; противно противоположные представления относятся друг к другу так, что хотя одно уничтожает другое, но, кроме того, содержит еще положительное определение. «Равный и не равный», «белый и не белый» могут служить примерами противоречивых, «белый и черный», «добрый и злой»-примерами противных противоположностей.
Чтобы испытать правомерность этого учения, нужно прежде всего установить, что всякое отрицание имеет смысл лишь в области суждения. Всякое отрицание есть отрицательный ответ на вопрос и налагает запрет на предицирование; «нет» и «не» уместны лишь по отношению к суждению или в суждении. Формула «non-А, если А означает какое угодно представляемое» не имеет даже, собственно говоря, никакого смысла. Совсем нет такого представления, которое было бы лишь чистым отрицанием содержания другого представления. Если отрицание должно значить то же, что уничтожение, то представление – «человек», «небо», «голубой», «зеленый» – может, конечно, быть или не быть, оно может представляться с сознанием или даже совсем не представляться и постольку оно может быть «уничтожено». Но то, что человек не представляется, – само это не есть в таком случае представление40, и формула эта потому уже не может иметь того смысла, что ούχ άνθρωπος означает: «человек» не представляется – что для того чтобы понять ее, нужно уже представлять «человека». Формула эта, следовательно, точно также не достигла своей цели, как и кантовская записка для памяти: «лампа должна быть забыта».
Если non-А должно обозначать все то, что не представляется, когда А – чисто по своему содержанию – представляется, представление чего, следовательно, не дано непосредственно вместе с представлением А, то А и non-А перестают обозначать несовместимые определения, и неверно, что они исключают друг друга. Когда я представляю «белое», то я не имею перед собой ничего, кроме цвета. Если non-А есть все, что не есть этот цвет, то сюда принадлежит также круглый, четырехугольный, тяжелый, растворимый в серной кислоте. Все это есть «не белое», т. е. нечто иное, чем «белое». Но эти предикаты отнюдь не несовместимы с белым, и они не образуют никакой противоположности в обыкновенном смысле; пришлось бы сперва от «белого» пойти назад, ко всем белым вещам, и затем вычесть их из всего мира. Но где слово «белый» означает попросту все белые вещи?