98. Если Дж. Ст. Милль (заключение второй книги) рассматривает закон противоречия как одно из наших первых и наиболее обычных обобщений из опыта и его значение находит в том, что вера и неверие суть два различных состояния духа, которые исключают друг друга, что мы познаем из наипростейшего наблюдения над нашим собственным духом, – то я могу в известном смысле согласиться с этим. Но загадка тогда кроется именно в том, откуда мы знаем, что они не только различны, но что они исключают друг друга? Если из самого простого наблюдения должна проистечь уверенность, что они исключают друг друга, то именно сама необходимость этого должна непосредственно дойти до сознания.
99. Геометрические построения постольку занимают своеобразное место, что в них, с одной стороны, уничтожается различие между единичным образом и понятием. Поскольку именно они рассматриваются как внутренние, зависящие только от нашей построяющей деятельности образования, которые, правда, в данное мгновение могут представляться наглядно как единичные, но по произволу могут повторяться в том же самом виде, так что их тождество связано исключительно с тождеством представленного, – постольку им принадлежит всеобщность представления и понятия. Единичное как таковое есть общее. Но поскольку предполагается, что их элементы даны всем одинаковым образом и что благодаря внешнему наглядному представлению они могут быть навязаны всякому – постольку вследствие своей тождественности для всех они оказываются родственными наглядно представляемому сущему и можно в известном смысле говорить об их объективном бытии. Чтобы не повторяться, мы откладываем более точное исследование относящихся сюда суждений до третьей части.
100. «Сущее» вообще не может рассматриваться как истинное родовое понятие к единичному сущему, так как «быть» вообще не означает никакого содержания представляемого, оно не есть «реальный предикат»: ибо оно оставляет совершенно неопределенным, что именно есть то, чему принадлежит «быть». С точки зрения понятия, оно есть лишь общее имя. Так как «быть» является для нас предикатом, выражающим отношение, то оно не может быть никаким общим признаком. Ибо нужно было бы доказать, что этот предикат коренится в таком существенном определении, которое обще понятию всего сущего.
101. Учение Канта, что высказывания внутреннего чувства вследствие субъективности формы времени относятся лишь к явлениям, не затрагивает логического характера суждений, а лишь метафизическое значение и смысл той реальности, какая высказана этим. Их непосредственная достоверность как суждение при кантовской предпосылке является столь же неоспоримой, как и при всякой другой.
102. Ср. превосходное сочинение W. Windelband’a «Ueber die Gewissheit der Erkenntniss», которое в столь многих пунктах согласуется с установленными здесь положениями, что за немногими исключениями я мог бы подписаться почти под каждым словом. Он говорит (с. 87 и сл.) по поводу указанного выше вопроса, откуда появляется уверенность в том, что известное представление есть воспоминание: что, в конце концов, лишь ясное чувство, сопутствующее представлению, говорит нам, что однажды оно уже представлялось. Но чувство это, в конце концов, покоится на том, что с этим представлением ассоциировалось побочное представление о его связи и отношении к «Я», и это побочное представление всплывает теперь вместе с тем и вступает в сознание в качестве чувства воспоминания. Этим объясняется, говорит он, что мы можем вторично иметь представления, не ведая, что они суть воспоминания, именно в том случае, когда их связь с представляющим «Я» не дошла ясно до сознания. Это объяснение верно постольку, что обыкновенно особенное чувство различает для нас уже знакомое от незнакомого. Но уверенность это чувство может дать лишь тогда, когда из него можно восстановить познанную связь единичного представления с чем-либо другим и тем самым его связь с настоящим моментом. Когда я вижу известную личность, я могу с величайшей силой ощущать то чувство, какое обыкновенно различает знакомое от незнакомого; но совершенную уверенность я имею лишь тогда, когда я вспоминаю те обстоятельства, при которых я видел ее раньше, когда я, таким образом, включил ее во всегда для меня наличный круг того, что образует мое самосознание. В этом и заключается то отношение к «Я», которому Виндельбанд с полным правом придает такое значение. Оно не есть отношение к абстрактному единству самосознания, а к эмпирическому «Я», и лишь непрестанное пробегание и согласующееся связывание ряда моментов моей прежней жизни образует знание в области воспоминания.
103. Относительно термина подведение ср. § 8, 6, примечание.
104. Поскольку существует трудность удержать в простом внутреннем воспроизведении понятий выраженные в понятиях границы текучих различий, постольку объективная значимость такого суждения может уже, конечно, зависит от дальнейших процессов (измерение и т. д.).
105. Его известным примером (Пролегомены, § 20) служит суждение «Если солнце освещает камень, то последний становится теплым». Это суждение есть простое суждение восприятия и не содержит никакой необходимости, как бы часто я и другие ни воспринимали это; восприятия оказываются лишь обычно так связанными. Но если я говорю: «солнце нагревает камень», то помимо восприятия сюда привходит еще рассудочное понятие причины, которое с понятием солнечного света необходимо связывает понятие теплоты, и синтетическое суждение необходимо становится общезначимым, следовательно, объективным и из восприятия превращается в опыт.
106. Детальный разбор теории Милля мы оставляем до исследования дедуктивного метода.
107. То, что входит в наше знание в качестве не подлежащего уже дальнейшему обоснованию, Аристотель различает в главных местах Anal. post. I, 2 и 10 άξίωμα (он различает на ύπόθεσις, которая говорит, что нечто есть или не есть, и όρισμος, который указывает лишь «что», а не то, что оно есть или не есть. А та ύπόθεσις, которая устанавливается вопреки предпосылкам обучающегося, есть αϊτημα.
Последний термин не мог получить неизменного значения. Новейшее употребление слова «постулат» определено Кантом – но опять-таки неточно. В «Критике чистого разума» он ссылается на словоупотребление математиков: «постулатом называется практическое положение, которое содержит только синтез, благодаря чему мы впервые даем себе предмет и производим его понятие». Поэтому основоположения модальности он называет постулатами, так как они указывают тот способ, как понятие вещей связывается познавательной способностью. Но в «Критике практического разума» постулат есть теоретическое как таковое, далее не доказуемое положение, поскольку оно неразрывно связано с a priori безусловно значимым практическим законом. Это разногласие встречается вновь также и в «Логике» Канта. В предыдущем мы расширяем вторую дефиницию.
108. В различии математического и динамического употребления синтеза чистых понятий рассудка.
109. Ср. Милль, Логика, книга 2, глава 7 и книга 5, глава 3.
110. Я могу согласиться с Виндельбандом (ор. с., с. 76), что есть верховное правило познавания – т. е., точнее, нашего стремления к познанию, – согласно которому ко всякому явлению мы ищем причину. Только правило это недостаточно для того, чтобы указать теперь для всякого явления достаточное основание. И такое правило было бы необходимо, чтобы обосновать истинность наших суждений восприятия. Ср. критику этой теории причинности в труде Spir’а, Denken und Wirklichkeit, с. 121 и сл.
111. К тому же самому в существенном приходит, кажется мне, и Baumann в обосновании реализма (Philosophie als Orientierung über die Welt, c. 248 и сл.).
Писанное с образцовой ясностью и осмотрительностью исследование Zeller’a «Ueber die Gründe unseres Glaubens an die Realität der Aussenwelt» (Vorträge und Abhandlungen, dritte Sammlung, c. 225 и сл.) приводит, в сущности, к тому же самому результату, хотя он старается устранить допущение, что я сам есть единственное реальное существо, которое существует, таким возражением, которому он придает значение доказательства. Ибо доказательство приводится ведь лишь из того, что содержание нашего сознания было бы необъяснимо при той предпосылке. Он предполагает, следовательно, необходимость объяснения, и притом причинного объяснения. Но эта необходимость является прежде всего субъективной необходимостью стремления. То, что потребность в объяснении и понимании оправдывает убеждение относительно реальности внешнего мира, – это имеет ведь значение только в смысле постулата. Аксиома о том, что ничто непонятное не может существовать, тем меньше может быть принята, что полная понятность данного всегда является лишь задачей, которую мы никогда не можем вполне разрешить. Насколько я вполне согласен, следовательно, с рассуждениями относительно несостоятельности допущения, что наши представления суть будто бы лишь продукты сознательного субъекта, – настолько же я могу придавать лишь характер постулата той последней предпосылке, на которой покоится наше убеждение относительно реальности внешнего мира. Но из этого постулата следует для меня также и та задача, которая формулируется на 221 стр., – причина тех явлений сознания, которые мы называем восприятиями, должна определяться соответствующим фактам образом.
112. Всестороннее исследование принципа причинности, дабы не повторяться, мы отлагаем до третьей части.
113. Об отношении между суждением и выводом ср. во многих отношениях превосходные рассуждения Schuppe, Erk. Logik, с. 124 и сл.
114. Ср. Kant, Logik (Hartenst. I, с. 453, § 57): «Общий принцип, на котором покоится значимость всякого акта вывода путем разума, может быть определенно выражен в следующей формуле: Что стоит под условием правила, то стоит также под самим правилом». Это положение содержит именно то понимание сущности вывода, которое проведено в дальнейшем.
115. Поскольку из суждения «если А имеет силу, то имеет силу X» во всякое время может быть выведено другое суждение «если