Итак, руки у него были развязаны. Одно только смущало Рожнова: о грядущей инспекции по исправдомам откуда-то прознал Страхов. Таиться он не стал, а сразу позвонил Рожнову. Разговор длился недолго:
— День добрый, Юрий Петрович. Страхов беспокоит.
— Добрый день, Александр Николаевич. Слушаю вас.
— Я буквально на две минуты. Хочу, чтобы вы знали — нам известно о ваших намерениях, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы ваш преступный сговор с Партией завершился большой неудачей.
— Вот не знал, что вы сочувствуете речеисправителям.
— А я им не сочувствую, Юрий Петрович. Отдельные их недостатки известны. Но то, что собираетесь сделать вы… не отпирайтесь, ведь вы хотите упразднить ведомство.
— Это не в моих силах. Зато я могу затеять расследование. У меня, Александр Николаевич, столько на них материала, что девать некуда. И это истинно вопль народный. Не слышать его дольше — преступление.
— Преступление — то, что собираетесь сделать вы. В общем, я вас предупредил, Юрий Петрович.
— А я вас, Александр Николаевич.
— Всего доброго.
— До свидания.
Положив трубку, Рожнов задумался, к чему может привести эта утечка информации. Свои проверки он всегда организовывал в строжайшей тайне. Помогало также и то, что никто прихода логопедов не ожидал. Речеисправители не привыкли к таким проверкам. Оповестит ли их Страхов? Вряд ли тот мог узнать, какие именно исправдома подвергнутся проверке, но все же…
Рожнов и вправду желал упразднения речеисправительного ведомства. Это было истинной целью его проверки. Более того, это было его мечтой. Странная уния, намечающаяся между Партией и логопедами, радовала его. Рожнов был уверен, что в результате победитель будет один — Язык. Тогда и народу будет легче. Разумеется, какие-то законы следует сохранить. Но такие калечащие, репрессивные ведомства, как институт речеисправителей, никому не подконтрольный, следует уничтожить. Он давно утвердился в этом мнении, с первого своего посещения цибиковских речеисправительных курсов.
Рожнов был за осмотрительные реформы.
Тогда, в Цибикове, ему не удалось закрыть курсы. Более того, за стремление это сделать ему наверху дали по шапке. Но снять с работы и упечь за решетку за выявленные нарушения все руководство курсов ему удалось, и это он считал первым своим достижением и первой победой. Кандидатов, конечно, продолжали посылать на речеисправительные курсы, но Рожнов взял этот процесс под личный контроль и следил за тем, чтобы кандидаты набирали минимально необходимое количество часов. Уже на следующий год кандидаты от Цибиковского района заполнили призывные пункты Партии. Это были, по мнению Рожнова, достойные люди, вовсе не сорный народ. В признание его заслуг Рожнова специально вызвали к члену Управы Вереину, ответственному за кадровые вопросы, чтобы вынести ему особую благодарность за вклад в улучшение кадровой ситуации на местах.
Потом были другие назначения, все в пределах столицы. Рожнова стали бросать в самые сложные районы, где на фоне тяжелой экономической ситуации отмечались массовые нарушения, допускаемые речеисправительными органами. Для Рожнова не было секретом, что за этими назначениями стоит Партия, увидевшая в нем удобного борца с давним врагом. Знала об этом и логопедия. Отец, вначале одобрявший его действия, потом осудил его. Они так и не восстановили добрых отношений: спустя несколько месяцев Петр Александрович неожиданно скончался. Не надолго пережила его и мать. Андрей, сын, давно стоящий на ультраконсервативных позициях, тоже осуждал Рожнова. И внутри касты Рожнов не избежал косых взглядов, но сотрудничество с Партией ему спускалось с рук — такую ненависть вызывали речеисправители у обеих сторон.
И вот теперь ему предстояло нанести последний удар.
Рожнова в инспекционных поездках всегда сопровождали несколько молодых чиновников, которых он перед каждой поездкой на всякий случай менял. Еще вечером он не знал, какой из отобранных накануне исправдомов посетит. Утром погода была дряблая, промозглая, и Рожнов остановил свой выбор на исправдоме недалеко от центра, чтобы ехать было не так далеко. С собой он взял четырех исполнительных молодых людей, которые только явились на работу и были поставлены перед фактом во избежание огласки. Все погрузились в черную служебную машину и отправились в путь.
Рожнов немногословно объявил, что им предстоит делать. В детали он не вдавался еще и потому, что никогда не бывал в исправдомах и не знал, как их встретят. Никогда еще в истории логопеды не являлись с проверкой в исправдом. Письменной санкции на руках у него не было, имелось только устное напутствие Куприянова и устное же одобрение Ирошникова. Рожнов понимал всю деликатность ситуации, поэтому решил проявить всю твердость, на какую был способен.
Исправдом помещался в тяжелом темном кирпичном здании, бывшем ремесленном училище. Здание это едва виднелось из-за высокого сплошного забора. Он был так высок, словно в исправдоме содержались не люди, а какие-то особенные прыгучие животные. Массивные резные ворота были заперты. Рожнов подошел к ним и стукнул громадным молотком. Прошло время, пока открылось окошечко в дверце. Рожнов сказал прямо в белое лицо, выглядывавшее оттуда:
— Логопедическая проверка. Открывайте.
Белое лицо вытянулось, и окошечко захлопнулось. Послышался топот убегающих ног.
Рожнов повернулся к ожидавшим помощникам.
— Ломай, — негромко приказал он.
Молодые люди радостно всполошились и быстро вытащили из машины ручной таран. Гулкие удары понеслись по окрестностям. За воротами слышался топот многих встревоженных ног и какие-то смутные голоса.
— Не ломайте! — вдруг послышался с той стороны голос. — Кто там?
— Логопедическая проверка, — нехотя повысил голос Рожнов. — Открывайте, а то ворота вам вышибем.
— По какому праву? — вопросил голос.
Рожнов махнул рукой, и новый удар сотряс ворота. Одна петля соскочила, дверца покосилась.
— Подождите! — вскричал голос с той стороны. — Открываем!
Дверца задергалась и выпала наружу. Рожнов шагнул в открывшийся проем. За воротами его ожидала небольшая толпа перепуганных людей. Судя по белым халатам, это был персонал исправдома. Вперед вышел худой, коротко стриженный, смуглый человек.
— В чем дело, товарищ? — волнуясь, произнес он. — Здесь лечебное учреждение. Вы не имеете права.
— По распоряжению министерства образования, — сказал Рожнов.
— Нам никто не звонил, — заволновался человек. — Постойте, какого министерства образования? При чем тут министерство образования?
— Им еще не сообщили, — обернувшись к помощникам, иронично сказал Рожнов. Помощники с готовностью засмеялись.
— Газеты нужно читать, товарищ, — сказал Рожнов человеку. — Кто здесь Штин?
— Я Штин, — ответил человек.
— Вы директор?
— Да в чем дело?!
— Рожнов, из Совета логопедов. По распоряжению министерства образования. Принято решение о внеплановой проверке вашего учреждения.
— Как, вы сказали, ваша фамилия?
— Рожнов моя фамилия.
— А почему именно нашего учреждения, можно узнать?
— Игорь Анатольевич, да? Значит, Игорь Анатольевич, давайте пройдем к вам в кабинет, и я вам там все расскажу. А пока ребята мои походят вокруг, посмотрят.
— Вообще-то это режимное учреждение…
— А они не будут лишний раз никуда соваться. Просто походят, на воспитанников ваших поглядят. Не возражаете?
— Мария Владимировна, проводите.
— Да вы не беспокойтесь, Мария Владимировна. Ребята уже взрослые, сами походят, посмотрят.
— Вообще-то это режимное учреждение!
— Ничего, ничего, на то и проверка. Проверяют и режимные учреждения, и нережимные. А Марию Владимировну мы беспокоить не станем. Мария Владимировна, вы можете спокойно заниматься своими делами.
Замкнувшийся Штин провел Рожнова в свой кабинет. Здесь он сел за стол и молча принялся ждать, что скажет Рожнов.
Рожнов сказал:
— Игорь Анатольевич, я понимаю, что мы неожиданно нагрянули. Но таково распоряжение.
— С каких это пор логопеды минобразу подчиняются?
— Не подчиняются, а сотрудничают.
— Тоже новость для меня.
— Времена такие настали, Игорь Анатольевич. Вы бумаги приготовьте.
— Какие вас интересуют?
— Нас дела ваших воспитанников прежде всего интересуют.
— Дела воспитанников? Их тут сорок два человека.
— Ничего, у нас целый день впереди. И прикажите чаю принести. Погода сегодня паршивая, не находите?
— Погода да, мерзкая. Алло, Алена? Принесите, пожалуйста, дела наших воспитанников. Да, всех. Ну, попросите кого-нибудь вам помочь. Да, и чайку принесите нам. Ни с кем меня не соединяйте, я буду до вечера занят.
Через какое-то время начали вносить пухлые папки. Рожнов просмотрел четыре. Другие смотреть не имело смысла: везде стояли те же самые подписи — Гуселетова, его заместителя Клепикова и самого Штина. Резолюция о помещении кандидата в исправдом тоже была одинаковой: «На основании длительного безуспешного пребывания на курсах и ввиду неудовлетворительных результатов». По сути дела, потерявших речь людей упрятывали подальше от глаз. Судя по датам, некоторые бывшие кандидаты пробыли в этом учреждении по десять—пятнадцать лет. Это и были те самые знаменитые немтыри, о которых в народе ходили самые жуткие слухи. Их здесь не лечили и никак не исправляли: они просто содержались за этими высокими стенами.
— Игорь Анатольевич, — обратился Рожнов к терпеливо ожидающему Штину, — вы здесь сколько уже работаете?
— Четвертый год.
— А до этого кем работали?
— До этого в пятом речеисправительном управлении.
— Которое в Гладилине, что ли?
— Да, в Гладилине.
— А там вы кем?
— Главным речеисправителем. Девять лет проработал.
— Вот оно как. И часто кандидатов вы тут принимаете?
— Каких кандидатов?
— Партийных.
— А! Ну, какие они кандидаты. Бывшие кандидаты, и только. Нечасто. По паре человек раз в три месяца.