Придя, наконец, домой и отгородившись от мира непроницаемой перегородкой, Малютин тут же бухнулся на кровать, которая жалобно скрипнула под его весом. «Проклятый матрас совсем продавился», – буркнул он про себя.
Он укрылся тем же старым одеялом, сунул под голову подушку, из которой лезла набивка. Простыня была, как и все вещи, потрепанная и застиранная. Общая прачечная в поселке худо-бедно работала, а бытовая химия, которую они добывали во время рейдов по супермаркетам Сергиева Посада, хоть и потеряла половину своих свойств, но еще была годна.
Уснуть ему удалось не сразу, несмотря на выпитую порцию aqua vita (перорально, как говорят фармацевты) и таблетку снотворного, которое вообще-то не стоило мешать со спиртным. Да в любом случае, нечто, произведенное в 2012 году, пить в 2033-м было нежелательно.
Когда он растянулся во весь рост, голова его уткнулась в острый край какой-то вещи. Малютин матюгнулся. Рукой он нащупал мешающий предмет, которым оказался дневник в кожаной обложке и в твердом переплете – тот самый, из тайника в подвале.
Скупо и сжато эта маленькая книжка рассказывала историю человека, вся жизнь которого была подчинена правилам, инструкциям и прочим нормативным документам.
Николай читал ее не подряд: иногда пропуская абзацы, а иногда целые страницы, когда становилось скучно и шли занудные перечисления инвентаря, запасов и ничего не говорящих имен.
«15 июля 2013 года.
Сегодня десятый день, как нас разместили. Нашу семью и еще человек пятьдесят. Все с завода, где я работаю. Обживаемся. Те, для кого поселок предназначался, не успели. Майор, который вел грузовик, сказал, что привезут еще людей. Ждем».
«31 июля 2013 года.
Не вернулись и не привезли. Мы последние. Теперь уже точно. Целый день дожди. Зато в небе со стороны столицы больше нет огней. Думаю, если бы мы были на открытом месте, нам был бы конец. Жена и дети нормально. До сих пор не верят, но нормально».
«7 августа 2013 года.
Москвы нет. Ни самолета, ни машины уже сколько дней. Последний самолет был в первый же день. Я своими глазами видел, как он упал за лесом. Последние машины (военные) проехали неделю назад. Больше ни с запада, ни с востока – никого. Ясно, что никто за нами не придет в ближайший месяц. Но в остальной России должны были остаться центры власти. И они придут за нами рано или поздно. Надо только продержаться. Продукты есть. Вода есть. Даже лекарства есть».
«1 марта 2014 года.
Сегодня я понял, что это за поселок. С трудом, но нашел документы, в которых говорится, что его строили для размещения защищенного пункта управления проведением спасательной операции. То есть кто-то еще год назад (или больше) знал, что эта война начнется. Но видимо, никто из них не добрался».
«2017 год.
За что? Почему? И как теперь жить? Только ради дочки…»
Николай сначала не понял, к чему относится эта запись, но вспомнил дату на могильном камне, и вопросы отпали. После этих слов на бумаге через всю страницу была проведена по линейке жирная черта красной ручкой. Следующая запись тоже была короткой. Их разделяло всего две строки, но между ними пролегла дистанция в два года.
«Я знал, что она уйдет. Надеюсь, вы вместе там. Простите меня (2 сентября 2019 г.). Я к вам приду. Я же обещал. Остались только кое-какие дела здесь. До остальных мне дела нет. Должен узнать, что там в Москве».
Вот так. Уже почти все ясно. Он не смог их спасти, хотя очень пытался. Они все равно умерли. То ли от болезней, то ли еще от чего. Так бывает. Да на самом деле не бывает иначе. Жизнь – не фильм из Болливуда с хеппи-эндом, где все поют и пляшут.
Но и это не подорвало дух человека. У него хватило сил привезти, починить и заправить беспилотник. Наверно, он действовал, как механизм.
И после этого он прожил достаточно долго. И другие жители в поселке оставались.
Ведя взглядом вдоль аккуратных строк, Малютин дошел до последней фразы:
«2024 год, август.
Все ушли. Пойду за ними, может еще сумею догнать… Хотя, может, это они правы? И знают то, чего не знаю я? Через пару дней напишу».
Больше записей не было.
Но Малютин не успел это осознать, потому что провалился в сон, как в какую-то болотную топь.
Они шли вдвоем посреди по-летнему одетой толпы, по нагретому солнцем тротуару. Мимо проносились автомобили.
– Пошли, пошли, быстрее! – звала и увлекала его за собой она.
Он услышал доносящуюся откуда-то музыку. Играла незамысловатая мелодия, похожая на звучание шарманки.
Они оказались в узком переулке. Мелькали витрины маленьких магазинчиков. На клумбах и прямо на балконах росли красивые цветы. Художник с мольбертом рисовал портреты людей. Играли уличные музыканты.
Она тянула его за руку, они почти бежали.
– Скорее, а то закроют, и мы не успеем к началу!
Он почувствовал запахи сладкой ваты, попкорна, жарящихся гамбургеров. Почему-то он понял, что это были именно гамбургеры, а не шашлыки или что-то еще.
Течение толпы вынесло их к железным воротам. Он не любил такие сборища, но тепло ее руки успокаивало и позволяло мириться с этим неудобством.
Музыка так гремела басами, что слова развеселой мелодии было сложно разобрать.
Он попытался вспомнить, как называется этот парк развлечений, но не смог. Наверное, это был какой-то временный, разбитый здесь на лето. И что за цирк приехал сюда на гастроли? Кругом висели афиши, на них – львы и обезьяны, всадники с саблями и женщины в перьях.
Повсюду были раскинуты шатры и павильоны, стояли палатки и лотки.
У ворот Губка Боб и Шрек приставали к людям. Дети радовались, улыбались даже взрослые.
– Давай сфотографируемся, – предложила она, дергая его за рукав, совсем как маленькая девочка.
– Да ну. Это какие-нибудь таджики. Или неудачники. Мне шеф так и говорит: не будет продаж – пойдешь в ростовом костюме детей развлекать.
Надула губки.
– Какой ты злой. И неласковый.
Вот так. А он хотел всего лишь пошутить.
– Это я-то неласковый? Да ты не представляешь, насколько я ласковый. – Он попытался включить режим «флирт», но получил полный негодования взгляд.
«Ну что за талант у меня – все портить? Спокойно, брат, спокойно. Попытка номер два. Вспомним опыт бывалых. Надо сказать что-то важное».
Но слова путались. И встали комом в горле. И застряли на языке.
– Слушай, ты мне нравишься. Выходи за меня, – выпалил он все-таки.
На секунду она опешила. Потом рассмеялась. Но не жестоко, а тепло и ласково.
– Самое необычное признание в любви. Поверишь, если скажу, что оно первое?
– Не поверю. Ты наверняка получала их десятками.
– Нет. – Ее улыбка в этот момент стоила того, чтоб захотелось смотреть на нее вечно.
– Я хотел подарить тебе одну… одно… – Он сунул руку в карман джинсов.
«Черт побери, я всего лишь косноязычный кандидат наук, а не ловелас. Да где оно потерялось? Ага… вот».
Пальцы нащупали бархатный футлярчик.
Он уже собирался было открыть его, когда тот, словно живой, рыбкой соскользнул с ладони! И полетел через ограждение куда-то вниз, куда вела выложенная мрамором лестница.
«Откуда тут, черт возьми, эта лестница?»
– Я сейчас. Только достану.
– Подожди. Не уходи! Пойдем поищем вместе.
– Я быстро, любимая. Будь здесь!
Он выпустил ее руку. Их пальцы расцепились.
Бросив на нее последний взгляд – она в своем длинном белом платье стояла возле кассы, под оглушающей музыкой, глядя на него большими и почему-то полными страха глазами.
Он тоже почувствовал тревогу. Будто повеяло холодным пронизывающим ветерком, а к сладким ароматам этого вечера примешались запахи гари и гниения. Но люди вокруг словно ничего не замечали: все так же обнимались парочки, все так же смеялись и бегали дети, запивая мороженое газировкой.
Среди толпы ходил клоун со связкой рвущихся в небо воздушных шаров, похожих на гроздь ягод. Почему-то и он, и его шарики выглядели не милыми, а зловещими.
Огромный полотняный шатер передвижного цирка сверкал огнями. Аттракционов было столько, что от них рябило в глазах: качели, лошадки, надувной замок, электромобили, паровозики и самолеты. А чуть поодаль возвышалось большое колесо обозрения. Но от всего этого его вдруг замутило, закружилась голова.
«Как они могли так быстро всё собрать? Такие огромные сооружения. Еще вчера тут ничего не было».
Здесь же был и художник. Но на последней картине, которую он усердно торопился закончить, был кричащий человек, как на известной работе Мунка, – из глаз текли красные слезы, и город на заднем плане горел. Огонь этот выглядел так, как будто его нарисовал ребенок.
Все его мысли занимала бархатная коробочка. Он побежал. Быстрее. Быстрее.
«Только бы найти эту проклятую штуку… И откроются ворота в дивный мир, где водопады света и радости. Где новые страны и города, в которых мы не были, но побываем вместе. Чудесные острова, лагуны, водопады, джунгли с райскими птицами и огромными бабочками, рисунок на крыльях которых похож на россыпь драгоценных камней. Чертова коробочка, ну где она?.. Только бы найти… Только бы не ушла…»
Он спустился по лестнице вниз. Там, внизу, было прохладно и темно, и давали тень развесистые деревья, совсем не московские, совсем не характерные для умеренного пояса. Он все еще видел над собой небо, но теперь оно казалось нарисованным на своде пещеры. Тут на тропинке, вымощенной желтой плиткой, он увидел коробочку и побежал к ней. И в этот момент его едва не сбили с ног.
С радостным хохотом мимо пробежала стайка детей и подростков. Они топали по асфальту, как слоны в цирке. Кто-то из них задел ногой в кроссовке коробочку… и его подарок полетел в сторону от дорожки, в густую траву…
Он кинулся туда, под сень деревьев, но вместо травы там оказалась глубокая яма, и он начал падать… И падал, и падал, мимо корней деревьев, похожих на жирных червей. Уже внизу, подняв глаза, он увидел, как квадрат неба стал кроваво-красным.