– Ладно, смотри на дорогу. Мало ли чего, – сказал полковник шоферу.
– Скоро надо будет поворачивать, – напомнил водителю Николай.
Тот сверялся с картой, на которой Малютин ранее сделал пометки. Впереди на шоссе как раз был большой затор, образованный шестью большегрузными автомобилями, который им предстояло объезжать через город.
В Сергиевом Посаде биолог бывал, ничего опасного там не видел, но в центр города не заходил.
Внедорожник шел ровно, гладко, но именно мотор его и подвел. После того, как они остановились, чтоб убрать с дороги обломки, которые могли проткнуть шины, советский джип завести не удалось.
После двухчасовых попыток реанимировать машину, механик-водитель развел руками, помотал головой и произнес емкое матерное слово.
Пришлось надевать противопыльные маски и выходить.
Малютин еще в Мирном заметил, что солдаты свободно разгуливают по поселку без тяжелого защитного снаряжения, ограничиваясь плащ-палатками и такими вот простенькими масками. Поэтому и он решил надевать респиратор только при крайней необходимости. Портативный импортный радиометр у него тоже был всегда с собой, в кармане.
«Смертники», – подумал он сначала.
«Реалисты», считал он теперь. В принципе, если человек не собирался жить очень долго, в этих местах вполне можно было ходить и не думать о среднегодовой дозе. Сам же Николай не торопился на тот свет и не собирался стоять под дождем или вдыхать пыль во время пыльной бури. Но и радиофобии у него больше не было.
Они стояли почти под светофором. Возле дороги были расположены автобусная остановка и торговый павильон. Малютин решил подойти к ларьку, благо до него было всего два шага, но вдруг услышал шорох со стороны остановки.
Ему показалось, что в угол, под навес, метнулась тень.
«Нет, это явно не призрак. И не человек. Что-то размером с кошку. Твари размером с человека там не спрятаться. Но откуда тут кошка? Мля… страшновато».
Он вспомнил рассказ безымянного сержанта, который передала им Олеська.
«Тени, которые приходили за ними… Вдруг они хотели добра? Забрать своих мужей и отцов к себе, в лучший мир? Чепуха. Не было никаких теней. Были только галлюцинации выживших из ума последних солдат погибшей империи, которые перенесли такой удар по психике, что могли сломаться даже выкованные из железа. Понятно, куда девались пропавшие. Люди просто шли в никуда, за голосами в своих головах. Шли, переставляя ноги, как роботы, пока не заканчивались силы, – сквозь снег и дождь, ничего не видя перед собой. Или видя картины той жизни, которая была до того, как мир взорвался. А потом падали или тихо ложились в пожухлую траву, в грязь, в снег. И лежали, пока жизнь не оставляла их».
«Хана всем» — было написано желтым на ржавой железной стенке остановки.
Хвост у буквы «м» был длинный и уходил вниз к самому асфальту, будто рука человека дернулась, когда он рисовал ее.
– Малютин, тебе что говорили? Под трибунал хочешь? – услышал он голос Токарева. – Сержант Воробьев, сделайте рядовому внушение. И пусть он едет с вами.
– Так точно, – ответил боец, который выделялся среди других своим высоким ростом. – Пошли, салага!
Это уже было адресовано Малютину.
«Надо же, записали в рядовые. Хотя в моем военном билете было когда-то написано именно так».
– Да иду я, – ответил он с плохо скрываемым раздражением.
«Только не прогибаться. А то на шею сядут. Сохранять достоинство. Все-таки я им не кум, не сват и не мальчик на побегушках. Пусть они друг с другом свой цирк разыгрывают и “отвечают по форме”».
Сержант не стал делать ему «внушения», а только пробормотал что-то злобно.
После того, как штабной автомобиль испустил дух, ученого… вернее, уже проводника, запихнули в большую дребезжащую махину производства Уральского автомобильного завода. Командиры пересели в другой «Урал», поновее, который шел замыкающим.
Через час они уже ехали, а точнее, плелись, объезжая заторы, по шоссе на юг, к поселку Вакцина, о котором Василий так и не успел рассказать подробно.
Переоборудованный в мастерских базы в Софрино «Урал» шел тяжело, потому что нес на себе много лишнего железа, заменившего брезентовый полог. Никаких окошек в корпусе не было, все щели были герметизированы. Поэтому Николай не видел дороги.
Двигатель чихал, плевался, натужно ревел и то и дело глох. Грузовик подпрыгивал на ямах и колдобинах, как кузнечик. Ехать в джипе было, конечно, удобнее.
Колесо находилось прямо под ногами проводника, и на каждой яме он подпрыгивал на полметра. Желудок норовил выпрыгнуть. Спасало только то, что перекусы не были предусмотрены.
При каждом ударе что-то пересыпалось за внутренней обшивкой салона, дребезжало что-то похожее на болты. «Не разбить бы подвеску. Не сломать бы ось. Не проколоть бы колесо. Не полетел бы движок».
Пятнадцать солдат, сидевших рядом с ним на обшарпанных деревянных лавках, были молчаливы. Малютин разглядывал их, пытаясь придумать каждому убедительную биографию. И не мог. Люди, делившие кров и пищу почти два десятилетия, стали за это время очень друг на друга похожи.
Выделялся разве что сидевший рядом с ним старший сержант Воробьев – здоровенный бугай, которому либо командиры поручили провести инструктаж, либо он сам обожал докапываться до людей.
– Значит так, салага. С этого момента ты – мобилизованный. Говорить только по делу, все распоряжения выполнять быстро и четко. Жалобы, нытье – отставить. За неисполнение приказов, нарушение дисциплины, самовольное оставление части… то есть нас – будешь сурово наказан.
– Отправите к архитектору Растрелли?
– А у тебя язык без костей, блин. Да… отправим. – Вряд ли сержант знал, кто такой был этот архитектор, а может, считал его современным грузинским ваятелем.
«Интересно, это у него проблемы в половой сфере? Вроде тут еще трое отзываются на «сержант такой-то», но у этого рожа самая злобная. Да по-любому он».
Но спрашивать об этом Малютин, конечно, не стал.
– И вы так все это время одни и живете? – задал он давно вертевшийся на языке вопрос. – А семьи? А дети?
– Какие еще, на хрен, семьи? – Воробьев поморщился. – Были бабы… погибли все. Да и не твое это, блин, дело. Языком не трепи, а то укоротим.
Больше он ничего по этому поводу не рассказал. Но эстафету принял другой боец, сидевший на противоположном конце лавки, – худой, костлявый, мосластый.
– Пригрели тут одних. Давно. Детей не заводили. Зачем? Терпимо было жить, хоть и мотали нервы помаленьку. Ну, бабы они и есть бабы – то нытье, то ругань, то все вместе. А три года назад отправились мы в Раменское. Тамошние объекты шерстить. Оставили на хозяйстве пятерых старперов, которые уже к строевой и боевой были негодны. Здоровье уже не то по бункерам лазить, но оружие еще держать могли. Возвращаемся – никто не встречает. Темно. А в убежище нашем ветер гуляет, и одни кости лежат. Где чьи, уже не поймешь. Обглоданные, будто высосанные…
Тут на него зашикали и замахали руками, а Воробьев и вовсе показал кулак.
– Молчал бы уже, Боцман. Охота тебе это ворошить?
За весь остаток дороги никто больше не проронил ни слова.
У них должна была быть еще одна остановка – на самой окраине Сергиева Посада. Малютин отметил на карте это место, потому что именно там он видел следы пребывания людей.
Колонна подъехала к трехэтажному кирпичному дому, где явно кто-то жил уже после войны: здесь топили печку мебелью, затыкали щели, таскали воду ведром. И не один человек, судя по нескольким кроватям и разноразмерной обуви. Потом люди исчезли. Относительно недавно, несколько лет назад – это можно было определить по печной золе и пищевым остаткам.
Но эти его изыскания военных не заинтересовали.
«Они давно жмурики, – сказали ему. – Не хрен тратить на это время».
И поехали дальше, обогнув город с востока.
«Большинство людей, наверно, так и умерло, – подумал Малютин, жалея, что не может даже выглянуть в окно и проводить взглядом брошенное жилище. – Не от ядерного огня, не от топора или пули мародера, не от чьих-то зубов. Просто тихо угасали, становясь все немощнее от голода и накопления в организме радиоактивных веществ, пока в один прекрасный день не смогли встать со своей койки, чтоб растопить печь. Сколько миллионов людей закончили свои дни так?»
Внезапно, когда Малютин уже настроился покемарить минут сорок, их грузовик остановился, с сильным рывком и легким наклоном кузова влево. Звякнул упавший на пол автомат. Сержант Воробьев грубо обругал и водителя (который едва ли услышал его в кабине), и того, кто не закрепил оружие.
– Приехали… – пробормотал тот, кого называли Боцман. – Что у них там стряслось?
Прошло пять, десять минут, но машина не тронулась с места. Все бойцы выглядели удивленными.
– Выходим! – наконец, объявил Воробьев. – Мы застряли. Сейчас будут вытаскивать буксиром.
При этом он недобро покосился на проводника, как будто тот был виноват, что водитель заехал в непролазную грязь в том месте, где вышедший из берегов ручей подмыл дорогу и превратил шоссе в месиво. Хотя его, Малютина, даже наружу не выпускали.
Все вышли. Дождя не было, но небо оказалось темным, хотя на часах было только два часа дня.
Они находились уже за городом.
Та самая «Вакцина», о которой рассказывал Василий, была совсем рядом, и только плохая видимость не давала как следует рассмотреть ее дома. И все же он видел их контуры – ничем не примечательные железобетонные здания, с виду почти такие же, как в приснопамятной Припяти.
«Насколько же жутким становится все, что строил человек для себя… после его исчезновения».
Дорога была почти пустой. По обеим сторонам тянулась узкая полоса лесопосадок, но сейчас почти все деревья лежали и гнили, и лишь некоторые стояли, растопырив голые ветви, словно руки скелетов.
Респираторов никто не надевал. Ограничились капюшонами.
– Не хрен тратить ресурс фильтров. Они не дармовые. Пригодятся еще, – объяснил сержант. – Респираторы – на крайний случа́й.