Он огляделся, посмотрел на спящих.
Часовые курили и тихо переговаривались.
– Хреново как-то мне. Муторно, – произнес один, почесываясь.
– Угу. Будто в голову шуруп вкручивает. Дерьмо тут какое-то. Надо отсюда валить.
– А что потом будем делать?
– Вернемся к ним в деревню и там поживем какое-то время. А потом двинемся вместе на восток – подальше отсюда. Туда, где радиация поменьше и жить можно…
– А если они не захотят?
– Смешной. Да кто их спрашивает? Хотя… мужики могут оставаться. А женщин мы с собой заберем.
– Кроме старушек, – добавил второй, усмехнувшись, и начал тихо насвистывать какую-то песню, похоже, блатную. Замолчал, когда кто-то заворочался и выругался во сне. После этого какое-то время они сидели молча.
И вдруг оба замерли.
– Слышал это?
– Да иди ты. Показалось.
– Нет, не показалось.
– Здание стояло двадцать лет без окон, чего ты хочешь? Тут прогнило все. Хорошо еще, что не рухнуло.
Биолог перевернулся на другой бок, но сон больше не приходил. Особенно после услышанного. Ему и самому начало казаться, что будто сами по себе скрипят полы и в стенах опять раздается знакомый шорох.
А еще ему начало казаться, что он слышит какой-то странный звуковой фон.
«В каком ухе у меня звенит? Неправильно. У меня звенит в обоих ухах».
Подумав, он вставил в уши силиконовые «затычки» от плеера. Само устройство, заряженное на несколько суток работы от генератора, было размером с флешку.
Сказав в поселке, что его плеер сломался, он соврал.
Какое-то время ученый лежал и действительно слушал музыку. Немудрящую попсовую песню отечественного исполнителя. Потом ему это надоело. Но «затычки» он не вынул. С ними не было этого странного навязчивого фона.
Он привык доверять своим предчувствиям. И сейчас ощущал странную тревогу: страх пополам с тоской.
И тем не менее Малютин поднялся.
Не таясь, но и стараясь не шуметь, он пошел по коридору.
– Куда? – окликнул его один из часовых.
– Отлить. Я надеюсь, сопровождать не будешь.
– Да пошел ты… Ладно, у тебя пять минут.
Часовой уселся на ящик и подбросил немного дров в костер. Боец выглядел сонным и вялым. Второй тоже клевал носом, то и дело перекладывая автомат поудобнее. Остальные спали богатырским сном и храпели. Кто-то бормотал во сне бессвязные слова на армейском жаргоне.
Малютин действительно дошел до конца коридора, а потом свернул к запасной лестнице, которую он заметил на плане еще днем. Даже слабые отблески костра сюда не доставали, и он сначала шел через кромешную тьму, а потом включил слабый светодиодный фонарик.
Дверца на лестницу была открыта. Ступени уходили в темноту вверх и вниз.
Теперь на третий этаж. Поднимаясь, он несколько раз чуть не споткнулся.
«Отделение радиобиологии. В центре, где изучают вирусы. Радиобиологии! Вроде бы немного не по профилю, не так ли?»
У него было всего несколько минут, которые он решил использовать по полной. Азарт исследователя мешался с разумным опасением получить по мозгам за самовольство. Ну что ж, безумству храбрых – гроб со скидкой. Почему-то нутром он чувствовал, что ответы – там. И ради этого стоило рискнуть.
Интерлюдия 11Житель столицы
Существо на балконе высотного здания стояло неподвижно, как горгулья на соборе Парижской Богоматери. Правда, стилю «сталинский ампир», в котором строение было возведено, этот элемент не был свойственен. Да и вряд ли хоть один скульптор смог бы изобразить такое, даже если бы злоупотреблял галлюциногенами.
Последняя одежда, в которой он был в момент превращения, давно истрепалась. Но ему не было холодно, хотя здесь, на высоте, ветер был сильнее, чем внизу, среди улиц, окаймленных зубчатыми скалами разрушенных домов, где поднявшаяся буря сейчас гоняла обгоревшие обрывки бумаги, банкноты и рекламные буклеты, приглашавшие взять кредит на покупку автомобиля или отправиться в путешествие в Таиланд. Этот же ветер хлопал краем оторванного рекламного полотнища, приглашавшего купить новую модель смартфона с невероятной скидкой, и старой концертной афишей.
Глаза существа сначала обгорели, а потом выцвели, но теперь, мутно-белые, лишенные видимых зрачков, они хорошо различали оттенки… пусть ничего и не понимали.
А сейчас эти глаза следили за площадью и проспектом внизу. Иногда взгляд существа поднимался к небу – и совсем не из праздного интереса. Вот на фоне облаков цвета ржавого железа, среди недостроенных футуристических башен «Москва-Сити» мелькнул силуэт чего-то похожего на птицу. Силуэт этот двигался зигзагами, успешно противостоя напору ветра, и быстро увеличивался в размерах. Скоро можно было расслышать клекот, похожий на скрежет металла о металл.
Вот существо на балконе поднялось с четверенек на ноги. Это далось ему тяжело, потому что долго в такой позе оно стоять не могло. Похожее внешне на гориллу с огромными челюстями, оно заворчало, оскалило клыки и ретировалось с балкона в комнату, бывшую когда-то обеденным залом большой квартиры, где еще можно было разглядеть разломанную мебель и намокшие картины в рамах, превратившиеся в тусклые пятна.
Раньше здесь жил работник Министерства иностранных дел, занимая аж две смежные квартиры, но создание об этом не ведало. Оно не знало ни о чем, кроме поиска пищи и того, как самому не стать чьей-то едой. Весь бывший Пресненский район был его охотничьим ареалом, его джунглями.
Правда, не только его. А значит, с охотой надо было повременить. Существо знало, что на открытом месте самому легко стать добычей. И неважно, сколько в тебе силы и массы. Летуны все равно оторвут тебя от земли, а потом разорвут на куски. А ведь отсюда, с высоты, так хорошо получалось высматривать добычу…
На мгновение перед его глазами мелькнуло отражение в разбитом зеркале шкафа: серая морда, будто покрытая полипами; глаза с кожистыми, набрякшими веками; между пальцами рук – пленка, похожая на перепонки; клыки, с трудом помещающиеся во рту. Но это зрелище не напугало его. Прошли уже месяцы с тех пор, как оно разучилось отождествлять себя со своим отражением.
Плащ, прожженный и запачканный, который он носил, когда еще был человеком, давно превратился в тряпку и был им же и сжеван в момент голодного помешательства. Того помешательства, когда он утратил последнюю ниточку, связывавшую его с собой прежним, и стал диким зверем. Как и остальные, в кого внедрился мутагенный вирус… любой из них.
Брюки лопнули еще раньше, как у супергероя Халка из комиксов, когда тот начал расти. А новые он даже искать не стал. Потому что к этому моменту имел уже интеллект животного, а не человека. Но он не мерз, даже сидя на снегу, так как кожа его была уже совсем не кожей, а тем, чему и названия пока придумано не было, – покровом, который заменял кожу; толстой шкурой, хорошо защищающей от холода и ионизирующего излучения, в которой эпителий и подкожный слой почти не различались, а клетки имели нетипичную для клеток животных симметрию, строение ядра и митохондрий.
Тогда изменились и кости, и мышечная ткань. Челюсти перестроились так, чтобы удобнее было рвать мясо и дробить зубами все, что тверже мяса, – хоть кости, хоть автомобильные покрышки.
Но чтобы нарастить десять килограммов мускулов, надо было употребить даже не сто килограммов белка, а побольше. И он его употребил. Хотя для этого ему пришлось много охотиться. А поскольку внизу под его ногами был не лес и не степь, а бывший город, то зайцы и антилопы там не водились. Только те, с кем он раньше был одного вида. Именно они и были его основной добычей. Он мог есть мертвечину, но предпочитал свежатину.
Правда, все эти «люди» были не прежними, гладкокожими, а ему подобными, то есть изменившимися. Природа еще не отобрала среди них наиболее жизнеспособные подвиды, поэтому каждый немного отличался от других: от высохших карликов, похожих на лемуров, до раздутых медлительных «зомби»-гидроцефалов со слоновьими ножищами. Некоторые из них были слабые и беспомощные, другие – очень ловкие и быстрые. Они были похожи на экспонаты Кунсткамеры, а их плоть менялась и перерождалась так же быстро, как растет злокачественная опухоль. Их объединяло одно – постоянное желание жрать (из-за бурного метаболизма), и инстинктивная агрессивность ко всему живому.
Почти все они вымрут за первые несколько послевоенных лет, а то и месяцев. А оставшиеся образуют несколько стабильных подвидов неразумных и полуразумных гуманоидов, которые успешно проживут еще несколько десятилетий на просторах Москвы, пока количество сбоев в их ДНК не станет критическим.
Но пока до этого было далеко.
Мало кто знал, что этот бестиарий, будто вышедший из снов шизофреника, был только верхушкой айсберга. А его основанием был бурлящий в бывших трубах канализации «бульон», состоящий из мириадов измененных простейших – бактерий и грибков, которых вирусы-преобразователи тоже перестроили на свой лад. Там, под землей, в чреве погибшего города, для них были доступны любые химические элементы и любые органические остатки. Там их эволюция иногда давала совсем неожиданные результаты.
Впрочем, об этом мутант знать не мог. Он знал лишь, что у тех, кто становился его добычей, было жесткое мясо и грубая шкура. Иногда они сопротивлялись, нанося ему раны когтями и зубами, а от некоторых он сам предпочитал спасаться бегством.
Они были ненамного вкуснее мертвецов, которых он тоже охотно ел. Вскоре он научился раскапывать своими ручищами землю и отбрасывать прочь обломки, что позволило ему попадать в неглубокие подземные сооружения вроде подвалов, теплотрасс, подземных стоянок, заваленных убежищ гражданской обороны. Живые там ему не встретились, но зато никто не мог помешать его пиршеству на останках сгоревших и задохнувшихся.
Настоящие люди на улицах появлялись редко. Иногда, ночами, они отваживались вылезти на поверхность. Одетые в жесткие костюмы, они все равно жили очень недолго. Чаще их убивала радиация, но некоторые попались и ему. Хотя мутант и был внешне похож на гориллу, но вегетарианцем он не был, и зубы его могли рвать не только плоть, но и любую прочную ткань, даже резину.