У этой новой Москвы было свое население. Как тени, скользили по мокрым тротуарам, покрытым палыми листьями, прохожие. Странные, друг на друга совсем не похожие.
Иногда они нападали друг на друга, или сразу несколько на одного.
Чаще сильный поедал слабого: разрывал с треском и пожирал с хрустом. Или несколько слабых сжирали сильного. Бывало, они нападали на обычных людей, которые ночами выбирались из своих подземных нор. Обычных людей от изменившихся можно было отличить по наличию защитной одежды. А еще, вероятно, по вкусу.
Хотя один раз ему встретилась тварь с серой кожей и клыками, но в костюме химзащиты, пусть и без противогаза. Она, видимо, надела защитную одежду, еще пока была человеком, а потом просто не сумела снять своими изменившимися руками.
У него чесалась кожа. Сгорбленный, как обезьяна, обитатель большой квартиры в центре столицы – чужой квартиры, реальный владелец которой давно превратился в скелет в своем дорогом автомобиле, – прошелся по комнатам.
В туалетном бачке – давно развороченном – оказалась вода, как-то проникавшая туда по трубам. Он наклонил голову, просунул вытянутую морду и стал лакать мутную воду, отфыркиваясь.
Когда он напился, у него улучшилось настроение.
На радостях он попытался что-то промурлыкать. Но из горла вырвалось только бульканье и протяжный рев.
– Ы-ы-ы-ы-ы. Ых-ых-ы-ы-ыргхх…
Иногда ему хотелось спросить кого-нибудь, почему он стал таким. Но он давно разучился говорить. Теперь он знал только один сценарий взаимодействия с чужими: поймать, свернуть шею и вгрызться зубами в живое мясо.
Он скитался в пределах Садового кольца, пока не забрел в какое-то здание, где бывал раньше, еще будучи человеком. Вроде это была гостиница. Там он жил какое-то время, питаясь в основном мелкой живностью, которая состояла из мутировавших котов, собак и крыс. Теперь у него был злобный нрав – даже в сравнении с другими тварями. Он часто подолгу выл, бросался на стены и мебель или с остервенением грыз старую берцовую кость. В светлое время суток он обычно спал, а когда на небе из-за тяжелых туч проступала бледная луна, выходил на охоту, чтобы утолить голод и свою ненасытную злобу. Некоторых своих жертв он даже не съедал, а просто яростно разрывал на куски. А еще он почему-то выбирал для временных лежбищ и укрытий просторные квартиры с некогда богатой обстановкой.
В тот день из-за проклятого летуна ему пришлось отходить ко сну с пустым желудком. Разбудил его незнакомый звук. Существо толкнуло лапой дверь и подошло к открытой шахте лифта. Через нее звуки с нижних этажей хорошо доносились даже сюда.
Мутант понял, что кто-то зашел в здание.
«Еда», – простая мысль пронеслась у него в голове. Мягкими прыжками он спустился по лестнице до первого этажа и выскочил в холл, забыв об осторожности.
– Ах ты сучья падаль! – раздалось у него за спиной.
Прогремел гром, потом еще несколько раз, и остатки сознания мутанта унес вихрь адской боли.
Затем наступила темнота.
– Хорошая штука – картечь, – произнес человек, поддев носком резинового сапога мертвого монстра, под телом которого на плитках пола уже растекалась лужа крови.
За стеклом маски противогаза можно было разглядеть лицо молодого, лет двадцати, парня.
– Хорошая, но не на таких. – Его спутник, пожилой мужик в старом костюме химзащиты, был, похоже, другого мнения. – Весь магазин «Сайги» истратил. Еще немного – и он бы тебя сцапал. А мы, вообще-то, просто за хабаром шли, а не на охоту.
– Да ладно тебе, дед… Главное, что он подох. Ну и урод. А здоровущий-то какой… Ты уверен, что это он?
– Тот, что двоих наших задрал? А то! – названный дедом хмыкнул. – Кто ж еще, не крысы ведь? По описанию все сходится. Пошли, проверим его лежку. Вон грязные следы видно. Пара минут у нас есть, а потом надо линять отсюда.
Вскоре они стояли на пороге квартиры, расположенной на третьем этаже. Дверь была исцарапана, а на дверном косяке висели какие-то клочья – не то волос, не то шерсти.
– Его берлога… Да ты погляди, сколько тут костей… А вот и наши… То, что осталось.
Дед склонился над чем-то в углу.
– Ты чего, дед?
– Крестик взял. Для вдовы. Хоть я ей и не расскажу, что с мужем сталось.
Оба замолчали.
– Я тебе говорил, малец, что гладкоствол их плохо укладывает, – наконец нарушил тишину старый. – То ли дело пуля из винтовки в череп… А это что за штука?
В куче мусора на полу гостиной рядом с человеческими и звериными костями лежал изгрызенный микрофон с обрывком провода.
Глава 11Ночь с пятницы на субботу
Дверь в «Отделение радиобиологии» была не заперта. Когда Николай навалился, она, громко и протяжно скрипнув, подалась.
Изнутри пахнуло как из покойницкой.
Николаю сразу бросилась в глаза дорожка из ошметков грязи на полу, явно оставленная чьими-то сапогами. Кто-то был здесь до него. Он вспомнил, что уже видел подобные следы на лестнице. Сам он всегда тщательно чистил свою обувь, потому как знал, что в этих комках грязи прятались вредные изотопы.
В углу Николай увидел канистры. Вряд ли они были тут всегда. Он принюхался. «Вроде не бензин. Но жидкость с резким запахом. Что-то горючее. И их явно принесли сюда совсем недавно».
Свет фонаря выхватывал из темноты очертания длинного коридора.
Бывшему ученому чудились голоса: постоянное бормотание, будто кто бубнил у него над ухом.
Но когда он прислушивался, неведомый суфлер замолкал, и биолог опять уверял себя, что это шум крови в висках и шорох его плохо смазанных старческих суставов.
Возле стола в углу стоял старый компьютер: допотопный монитор с электронно-лучевой трубкой оплетен паутиной, системный блок вскрыт. Рядом валялся разбитый жесткий диск. Дальше по коридору, слева за загородкой, стояло большое металлическое кресло с фиксаторами для рук, похожее на экспонат из музея истории психиатрии. От этого места у Малютина по коже прошел мороз.
«Такого в районной больнице не сыщешь. Да что за хрень тут была? Родильное отделение?»
Он наступил в лужу и поморщился. Даже тут, в чреве здания, вода капала и сочилась отовсюду.
В одном закутке он наткнулся на горы бумаг. Было такое ощущение, что кто-то делал в них, как крысы, гнезда из обрывков. И эти бумажные гнезда были повсюду. Часть из них промокла, но были и целые.
Бум. Раздалось где-то у потолка.
Ученый от неожиданности дернулся. Поднял глаза: луч фонаря скользнул по ребристому боку трубы. Шум мог доноситься только из нее.
«Опять «крысы»? Только их не хватало. Чем они могут питаться в давно покинутом людьми здании? Или они здесь только гнездятся, а пищу добывают снаружи?»
Бум-бум.
Малютин затаился.
Теперь ему показалось, что тот, кто полз сейчас по трубе, размером гораздо больше, чем те, кто побеспокоили его день тому назад.
Ему даже почудилось, что труба на потолке чуть вздрогнула.
Нет, не почудилось. Даже сейчас, через минуту после удара, она все еще продолжала вибрировать, покачиваться.
«Попытаться отпугнуть их так же, как в тот раз?»
– Я не боюсь вас, – вслух произнес он. Но не стал стучать по батареям.
За последней из дверей был еще один коридор. Снявши голову, по волосам не плачут, поэтому Малютин решил исследовать и его. Коридор был разбит на секции. В каждой из них стояла старинная кровать с панцирной сеткой. Волглые сгнившие матрасы были навалены горой, будто из них пытались построить шалаш.
Их набивка была вырвана, будто их вспороли – как Джек Потрошитель свои жертвы. Во все стороны торчали пружины.
Под ноги Николаю попалась штука, которая заставила его вздрогнуть. Это была детская игрушка. Пупс из пластмассы, черты лица которого были стерты, будто его погрызли.
Чувствуя, как страх внутри нарастает, Малютин дошел до конца коридора. В последней из клетушек он снова заметил на полу что-то белое.
Луч фонарика с трудом пробивался через завесу тумана, но наконец Малютин смог разглядеть очертания костей. Рядом с человеческими – теперь уже не скажешь, мужскими или женскими – вперемешку лежали совсем крохотные косточки.
«Новорожденный? Нет. Такого черепа у человека быть не может. Это примат, но не хомо, а обезьяна. И не человекообразная. Макака. Точнее, резус. Иногда полезно быть кандидатом наук».
Даже его отмороженность и презрение к смерти имели свои границы. Они заканчивались там, где смутные страхи превращались в ощущение чужого присутствия.
Что бы там ни говорили, но человек чувствует, когда на него смотрят. Мистики тут нет никакой. Просто в обычной обстановке сознание «выводит на монитор» далеко не всю инфу, которую человек воспринимает органами чувств. Оставшееся за рамками, отсеянное сознанием как мусор, может анализироваться вторично. И если в этом хламе мозг находит признаки угрозы, а любой взгляд есть потенциальная угроза, то он дает сигнал тревоги.
В вагоне московского метро, уткнувшись в экран «читалки», он ни разу не ошибся, когда внутренний звонок оповещал его, что сосед или соседка напротив – пялится на него.
И вот сейчас у него было то же ощущение, только во много раз более сильное.
Закрыв от греха подальше странную комнату, которую он окрестил «палатой № 6», ученый вернулся к столу с компьютером. По часам прошло четыре минуты, как он покинул спальник, и у него оставалась еще от силы одна. Нельзя было слишком надеяться на лень часовых…
Вероятно, это был его последний шанс узнать одну из главных тайн умирающего мира.
Из всех идей, пронесшихся у него в эти минуты в голове, он выбрал самую бредовую: высыпал на столешницу кучу обрывков и начал при свете фонарика отбирать из них схожие между собой по цвету и фактуре.
Но он быстро понял, что это практически невыполнимая задача. Кто-то здорово потрудился над этими бумагами, нашинковав их не хуже шредера. Плюс ко всему, бумаги сильно размокли, отчего буквально расплывались в руках.